***
Календарь показывал двадцать седьмое сентября. Часы – восемнадцать сорок пять. А зеркало – очень бледное лицо. Если бы Лия сейчас попыталась измерить пульс, скорее всего увидела бы там все сто шестьдесят: казалось, сердце стучит где-то в горле. Состояние тревожности преследовало её весь месяц, но во второй половине, кажется, стало постоянным спутником. Она не могла нормально спать, ела через силу и настолько мало, что бабушка вчера удовлетворенно заметила, как заострились скулы. Бабушка вообще любила следить за её фигурой и весом. Хотя, что это по сравнению с тем, что бабушка любила следить за всем. И оттого монохромную карточку (подобные Лия вручила неделю назад всей семье) отдавать бабушке было особенно страшно. То, что за ней скрывалось, либо уничтожит всё, либо позволит наконец вздохнуть спокойно. А еще – наделает шума в прессе, но это волновало куда меньше. Реакция бабушки – вот, что тревожило. Футуристический черно-белый зал в самом сердце самой дорогой для нее башни, всего на два этажа ниже готовой распахнуть двери студии, возможно выглядел нестандартным решением в сравнении с традиционными интерьерами «Турандота» или «Метрополя», однако как нельзя лучше подходил именно для этого мероприятия. Как нельзя точнее отображал концепт её детища и становился идеальными декорациями для этого вечера. Точно такой же монохромный дресс-код, указанный в приглашениях, должен был стать завершающей точкой во всем. В пятнадцатый раз осматривая основное пространство с невысокой серебристой сценой и множеством мелких верхних ламп, теряющихся за навесными элементами потолка, Лия бездумно поправляла лацканы удлиненного кремового пиджака, накинутого поверх обычного платья-футляра. У нее оставалось чуть больше сорока пяти минут, уже пора подняться к себе и переодеться в уже вечернее серебристо-серое платье, расслабиться, все обдумать, но она снова и снова инспектировала зал, персонал, кухню. Три раза созвонилась с кейтерингом, чтобы убедиться – все успевают. Никакие пробки на Садовом, ТТК и Мосфильмовской не помешают вовремя прибыть всем тем, кто должен появиться здесь до приглашенных. Каблуки размеренно стучали по гладкому белоснежному полу, и каждый удар отзывался звоном напряженных нервов. Лия до сих пор не верила, что делает это. Не была уверена, что должна делать. И не была уверена, что собственноручно не разрушит все. Не подпишет себе смертный приговор. Но почему-то ей казалось, что если она не сделает этого сейчас, уже не сделает никогда. А еще она не была уверена, что на её сообщение ответит тот, от которого зависела едва ли не половина сегодняшнего мероприятия. Потому что всю неделю с небольшим, пролетевшую с момента разговора в студии, они с Марком виделись всего раз и исключительно для того, чтобы он рассказал ей про финал истории с Вероникой. Жаклин все же «рассчиталась» с ним и подобрала необходимую информацию, чтобы во всей французской прессе (и впоследствии – российской) появилась масса увлекательного чтива о том, как некоторые молодые жены обеспечивают себе отличное состояние и звание безутешной вдовушки. Лия не знала, как отреагировал Игорь Сергеевич и что там с наследством Вероники, но была уверена – с рук ей все не сойдет. А вот о личном они с Марком не говорили совсем. Лия видела – он не готов. Понимала, почему, но не могла согласиться с его позицией. Не могла принять его желание снова отдалиться, остановить развитие их отношений. Потому что если следовать той логике, они вообще никогда не окажутся полноценно вместе: «проблемы» будут всегда. Не Вероника, так кто-то еще. Елецкий может всплыть в любой момент. Кто-то из старых лиц компании – тоже с радостью. Несмотря на то, что в открытую никто не пытался бороться, они только и ждут, когда Марк оступится. Потому что все еще не понимают, что принесет им новая власть. Салихов, опять же. Пока что он никак не угрожал – им удалось прийти… к нейтралитету. Анна Владимировна все же действительно помогла. И пусть это не было радикальной мерой, как предлагала Наталья, Лия знала, что в ближайшее время Салихов точно не станет пытаться снова как-то затронуть её и её семью, а также Марка в СМИ. Шантаж может и не был её излюбленным методом, но он работал. И был не так отвратителен, как попытки засадить человека в тюрьму или отправить в психбольницу. В конце концов, это и для нее самой безопаснее. Меньше риска, что когда-то получивший свободу Салихов попытается отомстить куда жестче, чем навредил бы сейчас. Лия хотела бы получить от кого-то совет, но никто из близких не был беспристрастен. И никакого она не могла погружать во все свои метания. Родители – совсем не вариант. Придется очень долго рассказывать и объяснять. Илзе всегда на стороне Марка, даже обидно. Ян на её стороне, но он будет придерживаться этой позиции при любом её выборе, поэтому ничем не поможет. Алиса же скорее всего просто скажет решать самой: да, сделает правильно, потому что в противном случае винить Лия будет не себя, а кого-то. Кто не виноват в провале. Но ей так хотелось от кого-то получить совет, как поступить правильно. Собственный разум предлагал все, что угодно, но не «правильно». Нервно прокручивая в пальцах янтарный кулон, Лия стояла в маленьком помещении, смежном с главным залом. У нее было еще десять минут до выхода, но её уже трясло вполне заметно, а не просто внутри. С каждой секундой крепло ощущение, что она серьезно сглупила, затеяв все это. Что ей вселенная дала шанс поставить точку и сделать так, как надо. А она все еще упрямится. Будто жизнь ничему не научила. Закусив губу, Лия все же потянулась к объемной сумке, лежащей на пуфе у зеркала: она определенно не переживет этот вечер без таблеток. Обойдется без шампанского, но не без успокоительного – один черт, не может слезть. Тем более одного из двух поводов пить у нее уже явно не будет. Но тихий звук шагов (открытие двери она каким-то образом пропустила) заставил замереть с зажатым в руке блистером. Несмотря на то, что через зеркало Лия прекрасно видела вошедшего Марка, она все же резко обернулась в желании удостовериться, что это не галлюцинации от избытка психотропных препаратов. От волнения удалось выдавить только хриплое «Привет». Марк выглядел удивленным – это то, что Лия смогла определить моментально. Может потому, что он не ожидал её настойчивого приглашения в сообщении. А может просто не понимал, зачем именно здесь находится, потому что она ничего не объяснила. Как никому не объяснила и в приглашениях. И её бледный вид с лихорадочно горящими глазами явно не прояснял ситуацию. Хорошо, что он еще не увидел, как дрожат её руки. Спешно спрятав блистер в кулаке за спиной, Лия прислонилась поясницей к мраморной столешнице рабочего стола. Вглядывающийся в нее Марк определенно ждал, когда она озвучит причину своего присутствия здесь и его приглашения: наверняка думал, что это очередная авантюра. Лия же не знала, с чего она должна начать и как, чтобы это прозвучало правильно. И в то же время понимала, что от её слов сейчас зависит многое. Только эти самые слова не находились. – Ты считаешь, что мы ничего не можем дать друг другу сейчас, – стиснув блистер в кулаке так, что плотная фольга сломалась, наконец заговорила Лия, словно не было недели молчания и они прервали тот разговор лишь пару минут назад. – И, может, прав в этом. Отчасти. Но ты мне уже дал намного больше, чем я могла бы просить или ожидать. Ты заставил меня вспомнить, кто я такая. Заставил меня ощущать себя живым человеком, способным на что-то большее, чем просто выполнять требования, заложенные семьей. И заставил вспомнить, как это – не пытаться оправдать чужие ожидания, а совершать свой выбор. В горле пересохло. Отчаянно хотелось налить минералки, но Лие казалось – если она надолго замолчит, она никогда не скажет всего. Малодушно махнет рукой и исполнит только половину задуманного. Поэтому она могла позволить себе только сглотнуть вязкую слюну и продолжить. Дрожащим, но все же не срывающимся (пока) голосом: – Тебя страшит повторение истории твоей семьи. Меня – повторение истории моей. Я боюсь потерять всех, кого люблю, сделав неправильный шаг. Но если мы сейчас снова прекратим все, это будет окончательный финал. Не будет никакой третьей попытки. Потому что еще через семь лет в нас тем более не появится смелости. – Но у нас будет почва под ногами и понимание смысла наших отношений. И их будущего, – покачал головой Марк. – У нас не будет никакого будущего. Если мы сейчас ставим точку, наши дороги расходятся окончательно. Потому что тогда послезавтра я улетаю в Мюнхен и делаю то, чего от меня хотят. Если конечно после сегодняшнего меня не отправят с чемоданами на выход из дома, – губы тронула легкая усмешка. Не то чтобы она совершала что-то криминальное, но бабушка определенно будет… удивлена. И границы её удивления предсказать невозможно. Хотелось бы сделать так, чтобы это все было не зря. – Мы точно так же думали семь лет назад, – возразил Марк. – Но почему-то снова оказались вместе. Не вместе. Всего лишь рядом на какой-то промежуток, заставивший вспомнить ту боль и понять, что здесь не может быть сотни вариантов развития событий. Здесь либо один, либо нисколько. И Лие очень хотелось, чтобы Марк это понял сейчас. Потому что если она была готова попытаться абстрагироваться от детских страхов, то это должен был сделать и он. Она может и желала стать сильной женщиной, но исключительно рядом с таким же мужчиной. – Семь лет назад мы не думали – мы надеялись, что больше никогда. Сейчас – мы выбираем, и это не то, что можно будет переиграть. Послезавтра в половине десятого я улетаю. И не хочу, чтобы наша история была как в этом отвратительном «мыле», когда один герой мчит за другим в аэропорт и не успевает, а зрители рыдают под тоскливую музыку. Мы либо делаем шаг в одном направлении сейчас, либо я все же делаю то, что должна. Делает и становится Грейс Келли, которой её хотела видеть бабушка. Ей просто не хватит сил когда-то потом попытаться снова пойти наперекор, наступить на горло страхам и в то же время – надеяться, что она сбережёт все важное. В глазах Марка она видела сомнение. И прекрасно понимала причину этого. Как поняла бы отказ. Несмотря на то, что они договорились о втором шансе и ожидании, это все уже было. И чем закончилось, оба помнили. Как и то, что даже находясь в отношениях они умудрялись друг другом пользоваться и отталкивать друг друга. Не только у нее были все причины не доверять Марку, но и у него – ей. Она ведь была ничуть не лучше. Но возможно в её подрагивающих пальцах и крепко поджатых губах он видел то, чего не видел раньше. И именно это заставило его протянуть ей руку. Однако вместо того, чтобы просто принять её, Лия, оставив смятый блистер на столешнице за спиной, потянулась к клатчу и медленно раскрыла его, чтобы вынуть оттуда знакомую алую коробочку. Марк посмотрел на нее так, словно это было какое-то фантастическое существо, а не обычное ювелирное украшение. Вложив в его раскрытую ладонь коробочку, Лия задержала свою руку на ней. – Мне вставать на колени? – даже в такой ситуации Марк не изменял привычному сарказму. Хотя голос его звучал натянуто. Он все еще вел борьбу с собой, и Лие казалось, что он в любой момент просто вернет ей кольцо и уйдет. Потому что решаться на что-то серьёзное тяжело было не ей одной. У обоих хватало причин после каждого шага вперед делать два назад. Попытавшись улыбнуться и потерпев провал – мышцы отказывались двигаться, Лия покачала головой. Марк правильно понял её желания: с тихим щелчком раскрыв алую коробочку, он снял с подушки кольцо. Но, взяв её левую холодную кисть в свою руку, все же помедлил. – Ты уверена? Нам не обязательно афишировать отношения сейчас и тем более обручаться. В прессе будет скандал, особенно если мы разорвем помолвку. Они вполне могли потянуть еще не один месяц, а то и больше. Почему-то теперь Лия была абсолютно уверена, что они не станут друг на друга давить. Или хотела быть в этом уверена. Но ей казалось, что если она не решится сейчас, она вновь будет бегать от этого момента еще несколько лет. Потому что ей всегда будет страшно: как отреагирует бабушка, что скажут родители, что подумает общество. Она никогда не сможет от этого освободиться. Как никогда не сможет освободиться и от чувств, навсегда засевших под кожей. – Это ты мне планируешь отомстить за то, что я разорвала наши отношения семь лет назад? Изощренно. Марк покачал головой, все еще сжимая кольцо в одной руке, а её кисть – в другой. – Я пытаюсь понять, насколько серьезно ты подумала. Поджав губы, Лия раздраженно выдохнула: – Никогда б не подумала, что буду уговаривать тебя сделать мне чертово предложение. Хотя нет, семь лет назад я полагала, что на такой шаг тебя вынудит только что-то из ряда вон выходящее. – И уже более спокойным тоном добавила: – Ты был прав: мне всегда не хватало смелости. Говорить о своих желаниях, озвучивать свои мысли, признаваться в своих чувствах. У меня и сейчас её нет. Мне страшно. Но я хочу это сделать. Ободок из платины с пятью бриллиантами скользнул на безымянный палец, наконец занимая законное место. Оба уже видели рядом с ним второй: тот же металл, небольшой изгиб и три мелких бриллианта. Хотя вряд ли он появится раньше лета – придется уладить немало вопросов, связанных со свадьбой. На едва ощущающихся пальцах остался короткий поцелуй, вызвавший у Лии слабую улыбку. – Избавлю тебя от помады позже, – насмешливо пояснил Марк и осторожно сжал её кисть в своей.***
Стоять на небольшой, освещаемой пятью слепящими софитами сцене, было вроде бы и относительно привычно (все же, семейные мероприятия даром не прошли), но в то же время – невероятно тревожно. Потому что еще никогда Лие не приходилось рисковать многим, произнося несколько слов. Слов, которые разлетятся по СМИ. Не приходилось озвучивать то, что долгое время боялась даже мысленно произнести. Тем более перед самыми близкими. Реакция родителей не пугала, но стоило лишь подумать о бабушке, и паника возвращалась. Все прочие сотни глаз, обращенных сейчас к ней, не пугали совершенно. Как и вспышки камер. И все же, между проклятым Мюнхеном и собственной студией прямо сейчас она выбирала второе. Впервые в жизни – открыто. Голос был нестабилен. Это раздражало, но она ничего не могла с собой поделать. Только стараться улыбаться и делать вид, что это вполне обычное и объяснимое волнение. Хотя к последним фразам после благодарности семье и клиентам, которые «подтолкнули её к чему-то большему», она, кажется, охрипла. Слова вязкой массой собирались на языке и вытолкнуть их казалось невыполнимой задачей. Но она решила, что должна выполнить обе задачи. И не только представить студию, но и сообщить еще одну важную новость. – … Всё, ради чего мы здесь сегодня собрались, было бы невозможно без одного человека. Человека, который верил в меня, даже когда я сама серьезно сомневалась. Человека, который практически заставил меня открыть проектную студию и заложил фундамент, – изнутри начала бить мелкая дрожь, но Лия старалась держать голос ровным и не смотреть на бабушку, не представлять её реакцию. – Человека, которому сегодня я сказала «да». Она сделала шаг назад, оставляя микрофон, чтобы ощутить, как со спины обнимают знакомые руки. Если бы не эта поддержка, она бы определенно упала – ноги медленно, но уверенно становились ватными. От вежливой улыбки, приклеенной к губам, уже свело скулы, но даже если бы Лия сейчас захотела расслабить лицо, она бы не смогла – казалось, мышцы онемели. Аплодисменты собравшихся гостей слышались едва-едва за шумом бешеного пульса. Взгляд против воли желал скользнуть вправо, где стояла вся семья, включая даже брата (видимо, Илзе отправила приглашение) – Лия увидела его еще полчаса назад, но подойти было некогда. Да и боялась, что её тут же поймает кто-то из родных. Это бы сбило весь настрой: ей и без того решительность желала изменить. – Все хорошо, – тихо шепнул ей на ухо склонившийся слева Марк, делающий вид, что просто целует её в висок. – Выдыхай медленно и улыбайся. Она улыбалась. Положив левую руку на его ладонь, касающуюся её талии, она улыбалась, демонстрировала в камеры кольцо и молилась, чтобы от вспышек не заслезились глаза. Улыбалась, когда Марк уводил её со сцены в океан с акулами: пресса налетела голодной стаей. Со всех сторон потянулись диктофоны, и Лия даже не понимала, кому кивает, позволяя задать вопрос, и отвечает (если Марк не успевал это сделать раньше нее), а кому отказывает. Ей было важно осветить вечер в СМИ, но она определенно себя переоценила, решившись на такое заявление. Стоило ожидать, что ажиотаж вызовет не столько сама студия и её контракты, сколько внезапное обручение. Тем более с Марком. Неизвестно, о ком будут говорить больше теперь. Но все это меркло перед строгим взглядом серых глаз, вперившихся в нее, стоило им с Марком оказаться на расстоянии метра от бабушки. Родители что-то говорили, Ян источал веселье и сарказм, хотя поздравлял искренне, но Лия могла смотреть исключительно на бабушку, которая даже не улыбалась. Хотя пресса, снующая рядом, вряд ли бы могла сказать, что здесь назревает скандал – для окружающих бабушка выглядела скорее сдержанной, чем недовольной. Просто Лия хорошо знала тонкости её мимики. – Так значит, хочешь понять, что не умерло, – протянула бабушка, припоминая ей разговор двухнедельной давности. Лия сглотнула. Да, тогда она определенно сказала не всю правду, но большую её часть. И если бы озвучила все раньше, было бы намного хуже. Ей бы просто не дали все довести до конца. Кажется, мама попыталась что-то сказать бабушке – про неподходящую для выяснения отношений обстановку. И про общую атмосферу. И вообще про то, что детей надо просто поздравить, а потом уже разбираться. Но Лия чувствовала, что ей все же придется выговориться сейчас. Это будет правильно. (насколько возможно) – Я знаю, что он тебе не нравится, – вздохнула Лия, ненавидя себя за то, что не могла сохранять спокойствие, хотя понимала – никаких публичных скандалов точно не случится: что бы бабушка ни думала, она не выскажет этого в окружении прессы и сотни знакомых людей. — Ты когда-то сказала, что жалела о том, что не нашла компромисс, но не о том, что выбрала дедушку. Наверное, я действительно слишком похожа на тебя. Я не хочу терять ни его, ни тебя. Но из всех мужчин всегда буду выбирать его. Потому что только рядом с ним я ощущаю себя живой. – Подавив еще один глубокий вдох, Лия накрыла ладонью кольцо, как делала в приступы острого волнения, и добавила: – Если ты считаешь необходимым, я откажусь от всех своих счетов и от наследства – я в состоянии заработать деньги. Даже если сейчас это не те же суммы, к которым я привыкла благодаря тебе. И я знаю, что Марк сделает все, чтобы обеспечить нас обоих. И тебе это тоже прекрасно известно. Единственное, чего я прошу – остаться частью семьи. – Милая, ты о чем? – встревожилась мама, взглянув сначала на нее, затем на бабушку. – Мам,.. Бабушка сделала шаг вперед. И еще один. Медленно, словно взвешивая каждое свое действие. Лия еще крепче вцепилась левой рукой в ладонь стоящего за левым плечом Марка, благоразумно не вступающего в этот диалог. Он понимал, что это её собственное сражение, и за это она была ему благодарна. Со своими страхами она была обязана справиться сама. Иначе никогда не сможет окончательно с ними разобраться. Между ней и бабушкой осталось едва ли больше десяти сантиметров. Лия была готова услышать что угодно (не то чтобы готова морально к решению, но понимала, что произойти может действительно всё), но не странное, не вписывающееся в её картину мира: – Наконец ты решила вырасти. И еще более странное, пугающее крепкое объятие. Потому что обнимала бабушка редко, особенно на публике. Лие предстояло еще осмыслить все произошедшее. И провести два часа за беседой, чтобы хоть немного понять, почему она не повторила судьбу тети Марты. Почему её абсолютно безумная (в её подсознании) выходка не была вознаграждена проклятием. И что значила фраза из четырех слов.***
Стоя в полумраке перед кажущимся абсолютно несуществующим стеклом студии, Лия плавно скользнула взглядом по закручивающейся ввысь Эволюции справа, стеклянному куполу Афимолла внизу и позволила себе раствориться в миллионах огней не знающей сна Москвы. В переливах узкой ленты реки, в бесчисленных отражениях чужих жизней, протекающих там, внизу. В ощущении свободы и эйфории, которое она могла обрести только здесь, в «золотой» башне. И только в одних-единственных руках, окольцевавших ее талию так же, как и семь лет назад, когда они вдвоем в ночи стояли на набережной Шевченко и смотрели на устремляющиеся ввысь небоскребы Сити. Не чувствуя ни ветра, ни апрельской мороси. В тот день ее обжигала капля янтаря, вобравшая в себя все золото Меркурия. Сейчас эта же капля, казалось, растекалась под кожей, позволяя полностью слиться с этим мгновением, местом и ощущениями. Лия не знала, правильно ли она поступила, но впервые понимала, что не хочет ничего менять.