Сестрица Хелен и братец Джон

«Сукин сын, поганый сукин сын, ебаный сукин сын», — Джон Доусон не мог остановиться — он сжимал и разжимал кулаки, царапая ногтями по линялым джинсам с такой силой, что один из них — на указательным пальце — подломился у самого корня. Билл улыбнулся, как улыбается коммивояжер, получивший отказ — вежливо и печально: — Хелен очень расстроена твоими шутками, Джон, она плачет второй день. — Ты что, не понимаешь, блядь?! Это не моя сестра! Та баба не она! Джон вскочил, уперся кулаками в столешницу, ему хотелось выхватить карандаш из дешевой пластиковой подставки и с размаху воткнуть его Биллу в глаз, в угольное ушко зрачка, так чтобы кровь смыла улыбочку продавца пылесосов. «Может, прозреешь, педик!» — Джон, ты пугаешь меня. — Только вот никакого испуга не было, Билл продолжал улыбаться, смотря Джону прямо в глаза со спокойствием айсберга, на который идет корабль. Давай, давай, ближе, ближе, я всего лишь маленький кусочек льда в дорогом коричневом костюме, с прилизанными волосами, разделенными на пробор, дотронься, не бойся. — Может, тебе обратиться к специалисту?.. Я могу ведь позвонить. Прямо сейчас. Джон медленно выдохнул сквозь зубы. Он не хотел выглядеть идиотом, хотя чувствовал себя именно так. Опустошенный, вычерпанный идиот. Вышел из тюрьмы неделю назад и тут же помчался к сестре. Он рвался к ней все четыре года, что-то сидело там, в голове — нехорошая, черная мысль, от которой невозможно спрятаться. Но невыносимой она стала после того, как за полгода до конца срока Хелен перестала приходить на свидания. Она только звонила по телефону, будто дразнила, и пряталась за ширмой «у меня все о’кей» стоило лишь начать задавать вопросы. где ты хелен что с тобой господи хелен ты что умерла хелен вернись ко мне Джон надеялся до последнего. Надеялся, когда въехал в Дерри на раздолбанной колымаге, наевшись вместо обеда дорожной пыли; надеялся, когда звонил в звонок, истерично, прерывисто; надеялся, когда ему начали открывать дверь. Но потом, стоило увидеть тварь ебанная тварь кто ты кто ты где моя хелен сестру, надежда взорвалась, как петарда на День Благодарения. У нее было то же круглое веснушчатое лицо, те же русые тяжелые волосы, небрежно стянутые в хвост черной резинкой. Только вот улыбка и глаза стали другими. Склизкая, мерзкая улыбка растеклась кровавым пятном по лицу. Джон орал, орал так, что выбежали соседи, а эта тварь плакала слезами, похожими на гной, отчего Джон орал еще громче, и продолжала улыбаться. Ей нравился его крик. Джон упал обратно на стул, вытягивая ногу и пытаясь достать из кармана пачку сигарет негнущимися пальцами. Билл вонял добропорядочностью. В Дерри все ей воняли. Добропорядочные сукины дети. Они хотели сбежать с Хелен во Флориду, которую видели только на пыльных выцветших открытках, что продавались в табачном на Костелло Авеню. Флорида в их мечтах была черно-белой, певучей с огромными плетеными креслами в форме яйца. Если сесть совсем глубоко, залезть в скорлупу с ногами, то можно укрыться от вечно палящего солнца. Но они не сбежали: Хелен вышла замуж за Билла, по непонятной, но очень большой любви, а он отправился в тюрьму за вооруженное ограбление. А потом Хелен пропала, её подменило склизкое чудовище, и от мечты остались только открытки, пожеванные, покрытые желтым налетом. И никто, никто, кроме Джона, этого не понимал. Она обманула всех. — Ты дебил, Билл. Ты конченый мудак. Билл улыбнулся еще шире, еще добропорядочнее, и холод айсберга коснулся лица Джона, заставляя выронить из трясущихся рук так и не вскрытую пачку.

***

Джон стоял в густой тени дуба, раздумывая закурить или не тратить время. Потасканная коричневая куртка сливалась с корой, делая Доусона едва различимым среди тени умирающих от осени листьев. Билл с тварью уехали десять минут назад. В первую секунду Джон решил, что из дома вышла Хелен, он успел сделать шаг, открыть рот, почувствовать, как сердце глухо ухнуло. Хелен его обманула, точно, она всегда любила дурацкие розыгрыши! Прокрасться ночью в его спальню, чтобы дернуть за свесившуюся с кровати ногу, спрятаться за дверью и громко крикнуть искаженным голосом приведения — все про Хелен. Она опять пошутила глупо, очень глупо… Хелен подняла голову, обернулась посмотреть на Билла, который копался с замком на парадной двери… И. Страшно похожа. Чудовищно. Но это не она. Это другая Хелен. Копия. она ее убила хелен умерла ты остался один Джон упал на колено, прячась за пыльным синим фордом, чувствуя — сердце больше не ухает. Оно вообще не бьется, только изредка содрогается, как висельник на аорте. Тук-тук, Джонни-дурачок, тук-тук. Ключ от задней двери лежал на том же месте, что и пять лет назад, что и четыре года назад, что и… всегда на месте, спрятан настоящей Хелен за чуть отходящим наличником двери. Ключ пачкал пальцы ржавчиной, но Джон все крутил и крутил его в руках, не решаясь вставить в замок. У Джона Доусона было чутье, оно жило в загривке и просыпалось, разливаясь по спине миллионом скользких мурашек, когда до бездны оставался шаг. Джон не послушался его один-единственный раз, решив, что дрожь пробирает от зимнего ветра, и сел, а Хелен УМЕРЛА КАК И МАТЬ ВСЕ УМЕРЛИ ТЫ ОДИН ОДИН пропала. Улыбка Билла в конторе вызвала не мурашки, совсем нет, она вздернула Джона на крюках, заставляя его раскачиваться марионеткой под самым потолком. Он, наконец, повернул в замке ключ. Сперва долго вытирал руку об джинсы, но ржавчина не хотела стираться, испачкала даже татуировку на тыльной стороне правой ладони — голова козла в центре пентаграммы. Джон ее ненавидел, Хелен ее ненавидела, но в четырнадцать татуировка казалась просто невероятно крутой. Джон открыл дверь, хелен там там это шутка, но молчит потому что УМЕРЛА перешагнул порог и почувствовал, что земля уходит из-под ног. Он прекрасно помнил дом Хелен, возвращался к нему в самые тяжелые утренние часы, когда никак не мог уснуть и лежал в камере, вытянувшись в струнку, смотря в потолок слезящимися воспаленными от бессонницы глазами. Дом был таким же, но все в нем было новое. Не то новое, которое стремится купить новая жена, чтобы избавиться от духа старой. Это было новое старое. В гостиной стоял диван, Джон очень давно испачкал его кетчупом, Хелен так и не смогла оттереть от светлой обивки пятно до конца и звала его памятником Безрукому Доусону. Теперь пятна не было, не было и вытертого места в правом углу, где так любил лежать подслеповатый лабрадор Майки. Новый диван, копия старого, стоял в центре гостиной, и загривок Джона свело судорогой, он начал остервенело тереть шею в попытках разогнать кровь, но боль усиливалась прямо пропорционально тому новому, что он замечал. Книжный шкаф все тот же, с теми же книгами, но золото названий на корешках блестит, раня глаза; занавески все с тем же лавандовым узором, но даже от входа Джон слышал, как они хрустят. Как новая, открахмаленная ткань. Он хотел прикоснуться к кофейному столику, все так же нелепо стоящему у черного входа, но он из слизи трону и чавкнет чавкнет меня засосет внутрь все ненастоящее все иллюзия огромный слизень он высрал из нутра копии копии копии выбежал, хлопнув дверью с такой силой, что в глубине дома что-то звякнуло чавкнуло и, кажется, разбилось. поползло чвак чвак иди сюда Джонни-дурачок Хелен пропала. Хелен пропала, а её место заняла тварь, теперь Джон в этом не сомневался.