***
До дайнера на Центральной идти было всего ничего, минут двадцать, но Джон решил все равно ехать на своем кашляющем додже, ебанный город я тут один пропаду джон доусон дерьмобрат напишут под наклоном на табличке потому что собирался дождь. Небо заволокло жирными тучами, они ползли так низко, что казалось, вот-вот вспорят брюхо о голые ветви дубов Мемориал парка. Он смотрел на них из приоткрытого окна машины, докуривая сигарету — никотин глушил голод, но из-за него раскалывалась голова. Доусон чувствовал себя так странно, как никогда в жизни. — Странно, — Джон попробовал слово на вкус, пытаясь уловить, что именно казалось ему чужим. Он не хотел выходить из машины, потому что, казалось, стоит открыть дверь и Хелен, другая Хелен, огромный бесформенный комок слизи, тут же выползет из-за угла, утробно причмокивая, вбирая в себя все на своем пути — мальчика, катившего в горку огромный серебристого цвета велосипед, который был явно ему не по возрасту, красный пожарный гидрант, вывеску-столб парикмахерской, выкрашенную двумя цветами по спирали, как рождественский леденец, а потом, когда переползет дорогу, она всосет самого Доусона. Если, конечно, он осмелится выйти из машины. Джон сильно мотнул головой и потянулся через пассажирское кресло к перчаточнику. Он искал на ощупь, не отрывая взгляда от бокового окна, пусть в нем и виднелся только последний этаж жилого дома через дорогу, так у Джона оставалась иллюзия, что он контролирует происходящее вокруг. Пальцы нащупывали какие-то лакированные буклеты, нож-бабочку — все не то; на глаза попалась черепаха, она была нарисована чуть выше балконных перил цветными мелками — до первого сильного дождя — на кирпичной стене дома явно детской рукой. Наконец, он ухватил, что надо — баночку эскедрина — и, выпрямившись, нетерпеливо отщелкнул крышку, чпок ЧВАК вытряхнул сразу две таблетки на ладонь, забросил их в рот, разжевал. Язык покрылся знакомой кислой пленкой. Джон едва сумел сдержать рвоту: желчь поднялась из желудка, поступив к горлу, он вывалился из машины, судорожно втягивая всасывая воздух сквозь зубы. Когда немного отпустило, Доусон выпрямился и со злобным облегчением огляделся — всем на него плевать, никто не пытался его сожрать. Пока не пытался.***
Эмми уехала в Нью-Йорк точно так же, как и они с Хелен во Флориду. Джон даже не удивился, когда увидел её в привычном амплуа — в форме официантки, бегающей с кофейником между столиками. Прическа Эмми — два рыжих хвостика, разделенные ровным пробором — больше не выглядела милой, как не выглядело милым и бледное, осунувшее лицо. Только веснушки на носу оставались такими же, какими их запомнил Джон, они добавляли задора в зеленые глаза. Хотя нет, задора тоже поубавилось, казалось, глаза выцвели, как газон на августовском солнце, и потускнели, будто смотрели теперь на мир сквозь пелену то ли разочарования, то ли… Когда она увидела, наконец, Доусона, стоящего у пендельтура — тот только что захлопнулся, толкнув колокольчик во второй раз — ее глаза расширились, а рука с кофейником дрогнула. Джон ухмыльнулся, козырнул двумя пальцами и сел за свободный столик. В одиннадцать утра, в будний день, посетителей было мало — пожилая пара, нудно обсуждающая слишком холодную для начала осени погоду, и потрепанного вида мужчина в ковбойских сапогах и такой огромной бляхой на ремне, что Джон удивился, как это она не перевешивает, утягивая его вперед. Эмми с фальшивой улыбкой подливала кофе мужчине в сапогах, упорно делая вид, что Доусона в этом мире не существует. Джон лениво за ней наблюдал, развалившись в кресле, стилизованном под автомобильное, дермантин обивки визгливо скрипел, соприкасаясь с кожей куртки. Доусон делил женщин на два типа: первый был от него без ума, а второй спешил перейти на другую сторону улицы, стоило ему только начать маячить на горизонте. Эмми уже долгие годы принадлежала к типу номер один, поэтому как бы она ни обижалась — это не надолго. Джон хмыкнул, скользнул рукой по прохладной алюминиевой окантовке столешницы, и стал ждать. Музыка играла отвратительная, штампованная группа пятидесятых изображала голосом веселье, и Доусон порадовался, что эскедрин уже начал действовать: от этих завываний у него точно бы началась мигрень. Эмми не могла долго его игнорировать — как-никак клиент, а в Дерри клиентами разбрасываться себе дороже, не Нью-Йорк. Через пару минут, нервно одернув красный передник, она подошла к его столику, достала блокнот с ручкой и, не смотря на Джона, прорычала: — Что будете заказывать? Расстались они за год до того, как Джон сел — она подловила его на измене с парикмахершей из «Меллоу-мен» и закатила грандиозный скандал, заручившись поддержкой Хелен. Видимо, обида с годами переросла в хроническое раздражение. — Вот так официально ты со мной, да? — Джон подвинулся к краю сидения, чтобы быть к Эмми поближе. Она тут же сделала полшага назад и нахмурилась. — Я вас знать не знаю, молодой человек. Что заказывать будете? — А вас можно заказать? — Джон хохотнул. Эмми дернулась, оторвала взгляд от блокнота, обдав его такой волной презрения, что Джон хохотнул еще раз. «Истовые католички в постели неистовы». — Ты охренел, Доусон. — О, ты меня вспомнила. А то я уж забеспокоился. — Козлина! — Блокнот не больно, но обидно ударил его по голове, и Джон от неожиданности ойкнул. Пожилая пара резко замолчала и теперь во все глаза пялилась на них. Джон улыбнулся им и развел руками, как бы говоря «Ох, уж эти бабы». — Что ты сюда приперся? Время скоротать между отсидками?! Доусон дернул уголком рта и посмотрел на Эмми уже по-другому, без улыбки, исподлобья. Она тут же осеклась и начала свободной от блокнота рукой теребить передник. — Вообще, я с тобой о Хелен пришел поговорить. Эмми снова вспыхнула — даже веснушки пропали, залитые густым помидорным цветом, но сдержалась, только яростно прошептав: — Еще одна козлица, у вас вообще семейка сплошные козлы. — Ну, ладно, Эмми, давай, я зайду за тобой после смены, посидим в Фалькон баре, а? Поговорим. Судя по раздраженной гримасе, Эмми никуда идти после смены не собиралась даже под страхом смерти. Джон тяжело вздохнул и применил последнее средство убеждения: — Ну, пожалуйста, Эмми, я так по тебе скучал. Глупая, с трудом сдерживаемая улыбка, зажгла зеленые глаза, хотя поволока никуда не делась, и Джону стало даже немного совестно за свою наглую ложь. Немного. Совсем чуть-чуть.***
До Фалькон бара они не доехали, остановились в каком-то глухом переулке. Что Джону нравилось в Эмми — не лезла целоваться после минета. Хотя она и вела себя непривычно сдержанно, крестик на её шее постоянно раскачивался, то и дело попадая острым углом Джону в глаз. Он даже хотел дернуть слишком длинную цепочку, разорвать тонкие звенья, но сам себя остановил, терпеливо продолжив жмуриться. бог то может хоть один раз увидит матери не помог так хоть хелен Эмми явно осталась довольна — подобрала под себя длинные ноги так, что юбка задралась выше середины бедра, без разрешения вытянула одну сигарету из его пачки и закурила, приоткрыв запотевшее окно. Джону же было плевать — все кончилось слишком быстро, слишком предсказуемо и слишком безрадостно. Особого облегчения секс ему не принес, в желудке как была свинцивая гиря, так и осталась. «Хоть весь город перетрахай». — Почему ты назвала Хелен козой? — Вот это обязательно сейчас обсуждать? — Она даже не повернулась, начав чертить что-то на стекле — хаос из коротких, нервных черточек. — Да. — Джон постарался сказать одно слово и мягко, и жестко одновременно, но получилось как-то сдавленно, чуть ли не просяще. — Мы сильно поругались. А потом она пригласила меня на чай, как ни в чем не бывало! Не извинилась, не предложила обсудить, ничего! Нормально так, да? Просто позвонила — я пирог испекла. Пирог она испекла, побежала я сразу, ага, да, коза. Хелен не умела печь пироги. Единственное, что у нее более или менее получалось — вафли, да и то Джону всегда приходилось обильно поливать их кленовым сиропом, чтобы суметь расплыться в довольной улыбке после первого пластилинового куска. — И давно это было? — Да с полгода назад. Ты с ней что ли тоже поругался? Чего ты меня-то спрашиваешь? Из черточек сложилась черепаха. Джон почувствовал, как правый глаз начинает дергаться. Доусон сглотнул, пытаясь протолкнуть ком в горле. — Типа того. И из-за чего вы поругались? Хотя Эмми продолжала рисовать, не смотря на него, но Джон готов был поклясться, что она сейчас грустно усмехается. — Ну, как же. Из-за тебя, мы всегда ругаемся только из-за тебя. Все уши мне прожжужала, что я должна тебя навестить. Как будто не знает, что стоит мне твою рожу увидеть, сразу начинаю… — «Запрыгивать на мой член, да, Эмми, ты еще та похотливая сука». — Как проклятие какое-то… она не бросила меня ее сожрали она не бросила нет нет нет хелен Потом встретила ее чудесного Билла в маркете, так он сделал вид, что не узнал меня. Козел. Так что, вы поругались? Джон тоже вытянул из пачки сигарету, задумчиво покрутил ее в руках — немного табака высыпалось на джинсы. — Мне кажется, Хелен подменили. — Чего?! — Эмми резко обернулась. Глаза распахнуты, рот приоткрыт — само непонимание. — Подменили. Где зажигалка-то, блядь?! А, вот, — Джон медлил с ответом, он сам себе казался сумасшедшим, и то, что Эмми подумает так же, неприятно шкрябало где-то внутри куском арматуры. Но выбора не оставалось, помимо шкрябания было четкое ощущение, что один он не справится. — Кто-то выглядит как Хелен, но это не она. — Ты что-то употребляешь? — Эмми вся подобралась, одернула нервным движением юбку. И взгляд стал такой настороженно-сочувствующий. Джон едва сдержался, чтобы не врезать ей хорошенько по затылку — сочувствие бы вылетело из её поганого ротика вместе с криком. — Нет, блядь. Ничего. Пошутил неудачно. Можно у тебя переночевать? — Он отвернулся к окну. Не от Эмми, а от черепахи, которая тоже смотрела на него сочувственно своим единственным глазом-точкой. Но это было другое сочувствие: ей было жаль, что Джона никто не слышит. — Не могу спать больше в этой ебаной машине. — Ну… Ммм… Хорошо. — Эмми поерзала и спустила ноги с сидения. — Ты точно ничего не… — Блядь, Эмми, еще раз спросишь, я тебя из машины на скорости выкину, понятно?***
Джон закрыл лицо ладонями, уперся лбом в стену и медленно считал: — Раз, два… Мама, наверное, опять спрячется среди развешанного на солнце белья, ее легко найти, если смотреть между землей и колеблющимся от ветра нижним краем простыней. Ей скучно играть, она всегда прячется так, чтобы Джон ее побыстрее нашел. — Три, четыре… А Хелен опять заберется в такое место, куда Джон и не подумает заглянуть. — Пять. Джон открыл глаза и резко обернулся, осматриваясь. — Иду искать! Почему-то он стоял не на своем заднем дворе, а около большой двери, футов шесть в высоту, обитой латунными полосками. — Я тут, Джон. Голос Хелен шел откуда-то сверху, очень тихий, едва различимый. Джон сделал два шага назад, ставя ладонь козырьком над глазами, посмотрел вверх…***
— Водонапорная башня! Сердце колотилось, как будто Джон пробежал марафон, лоб покрылся холодным потом, а губы успели высохнуть и теперь кровоточили. Рядом завозилась Эмми, прикасаясь к нему прохладным бедром. Прикосновение выходило неприятное, кожа была влажной, как будто Эмми сильно вспотела под одеялом. — Джон, ты чего орешь?.. Доусон не ответил, он смотрел в темноту и улыбался. я приду хелен я приду к тебе я тебя найду