***
— Это просто безумие какое-то! — Эмми никак не могла остановиться — возмущалась всю дорогу, а теперь стояла, нервно оглядывалась по сторонам и ежеминутно, словно застряв в репиде, поправляла распущенные волосы. Доусон тяжело вздохнул, затягивая пояс от альпинисткой беседки. Он пытался сосредоточиться, но из-за постоянного недовольного гудения Эмми получалось только разозлиться. — И что же тут безумного? — Три часа ночи, ты трешь, что Хелен подменили, тащишь меня в… Иисусе, что это вообще такое?! — Она ткнула пальцем в самодельный огнемет, который Доусон вытаскивал из багажника. Он сделал его из частей от велосипеда и огнетушителя. надо же хоть что-то что-то а не то ты дружок чвак Когда Джон снимал с велосипеда руль, ему пришла идея взять с собой несколько пачек соли: он помнил как в детстве сыпал ее на жирных слизней в саду, наблюдая как те издыхают, маленький сукин сын ты плохо кончишь ублюдок маменькин ублюдок ОНИ УСЫХАЛИ как ТВОИ ГЛАЗА СКОРО но в итоге решил, что соль вряд ли возьмет такую мразь. — Ну… — Ты ведь украл это все, да? Доусон привычно пожал плечами. Эмми сейчас походила на всех женщин в его жизни одновременно — на мать, на сестру, на других девиц… Полные искреннего негодования, они пытались тыкать его носом в проблемы, при этом совершенно не заботясь о том, чтобы дать подсказку в каком направлении их решать. Проблема же на самом деле была лишь одна — Джон ничего не умел. И ничему не стремился научиться, потому что бессмысленно учиться чему-то, живя в Дерри — он родился тут, тут он останется. Шестью футами ниже. Джон посмотрел в небо. Оно было серым, как застиранная рубашка, и покрыто быстро бегущими комьями ваты. Доусон удивился — привык видеть над собой метущуюся черноту… Он боялся. Он очень боялся не справиться.***
Доусон скользнул пальцами по металлическим пластинам двери, стараясь почувствовать тепло из сна, но наткнулся только на латунный холод. — Я туда не пойду, даже не мечтай, — Эмми шипела не хуже рассерженной кошки. Джон ничего не ответил, сделав вид, что оглох. Он закинул огнемет за спину и достал из внутреннего глубокого кармана куртки самодельный крючок тонкой проволоки — он приходил к башне рано утром, посмотреть, на какой именно замок заперт вход, — привычным движением засунул крючок в личинку замка до упора. Щелкнуло. — Пойдешь. Я был тут на экскурсии в детстве, там глубина футов сто, я сам не вылезу. — Да что за х… — Слушай, — Доусон бросил замок на пожухшую, влажную траву и двумя руками потянул засов кверху, снимая его с металлических ушек. «Истеричная сука». Он уже несколько раз пожалел, что решил взять с собой именно ее. — Если Хелен там нет, то наш джонни-дурачок трусишка трусишка прячется под я просто псих, но если она там? Ждет нас, а? Ты ей кто? Подруга или дерьма кусок? Он все же обернулся. Эмми жевала нижнюю губу, обхватив себя руками, и смотрела в землю. «Стыдно, таким всегда за все стыдно». Не дождавшись ответа, Джон распахнул дверь, та открылась странно легко, не отозвавшись даже скрипом, и ступил в темноту.***
Стук каблуков Джон услышал примерно на пятнадцатой ступени, оно и понятно — Эмми еще ни разу ни в чем ему не отказала. Лестница была зажата между металлическим боком цистерны и стеной самой башни. Налобный фонарик выхватывал из темноты стальные листы по левую руку — свет скользил по ним растопленным сливочным маслом, впитываясь в глубину металла и твердея лишь на заклепках. дурачок это жирный жирный фурункул тронь и потечет потечет на тебя в тебя Внешняя деревянная стена, рассеченная поперечными балками, почему-то казалась Доусуну приятнее и, считая марши, он смотрел именно на нее. Башня была тихой, несмотря на цокот каблуков, шумное дыхание и сдавленные ругательства. Как будто спала, лишь изредка фурункулы вот вот выдыхая едва уловимым скрипом дерева. Джон сглотнул набежавшую кислую слюну, вытекающую, казалось, из самих зубов. «Это плохая идея. Все это очень плохая идея». Почти поднявшись до выхода на галерею, Джон неожиданно понял, что пугало его больше всего. В башне ничем не пахло. Запертые, брошенные помещения как только ни пахнут: пылью, плесенью, сдохшей крысой, сырой штукатуркой, но только не она ползла тут и все собрала все в свое ничем. Можно было пройти на галерею и полюбоваться на ночной город, но Джон плевать на него хотел — он пошел к двери, ведущей на платформу, под которой должна была стелиться тихая вода. Он готовил себя к этому моменту, пытался представить, что именно увидит в зыбком свете ламп. Только все оказалось зря. Доусон стоял, смотрел вниз и сходил с ума. Ладони покрылись потом и скользили по ручке огнемета. Он чувствовал как открылся его рот, будто у слабоумного, как ругательства и воздух застряли в горле. Водонапорная башня была заполнена слизью. Слизь колебалась, желто-зеленая, гнойная, с красными прожилками. С красными пульсирующими сосудами. Они плотным коконом обхватывали… Обхватывали… Джон сделал шаг назад. Потом еще. Глаза раскрылись так сильно, что в их уголках начало жечь, дыхание вырывалось из горла толчками, хриплое, надсадное. Джон побежал. Всего через секунду он стоял у лестницы, согнувшись пополам, борясь с рвотой. хелен хелен как же — Испугался, Джонни, малыш? Джон заставил себя обернуться. Эмми улыбалась ему, сильно растянув губы. Такие улыбки бывают на деревянных лицах марионеток. Широкие, зубастые… Добропорядочные улыбки. Внутри Доусона что-то звонко разбилось. Точно с таким же звоном тридцать лет назад разбились статуэтки матери, упав с полки, которую Джон случайно толкнул плечом. Паника. — Какого хера, что… — он не был уверен, что смог сказать это вслух, так сильно свело судорогой горло, но Эмми, застывшая в странной позе — руки висели плетьми вдоль вытянувшегося в струнку тела — все равно ответила: — Почему ты убегаешь от меня, Джонни? Никто не любит тебя так, как я, Джонни. Ноги все же подломились, Доусон упал, услышав как оглушительно хрустнули коленные чашечки. Он открыл рот. Он закрыл рот. Он пытался думать. Но ничего не выходило. Он просто смотрел в рот Эмми, набитый слизью. Она текла тонкими ручейками по подбородку, который стал белым, как кость. — Я люблю тебя сильнее Хелен, ведь она теперь тоже во мне. — Эмми улыбнулась еще шире, кожа вот-вот должна покрыться фарфоровыми трещинами. — и оттуда польется слизь блядь слизь блядь Ты же хочешь любви, Джон? Поэтому лепишься к юбкам? Только вот, все бросают тебя. — Голос Эмми шуршал, заползая щипцами в мозг, словно желая вытянуть его, почти усохший, наружу через нос. — Никто тебя не полюбит, кроме меня, ты такой уродливый, такой омерзительный. Ты ведь убил, Джонни, того парня в драке? Ты был пьян. И убежал. Хелен тебя не простила, она злилась на тебя, Джонни, она ненавидела тебя, но притворилась… Только я приму тебя таким, какой ты есть. Как я приняла Хелен и Билла. Просто упади в меня. Я была когда-то такой же испорченной, как ты… Пустой, брошеной, но потом решила прекратить это, а когда упала туда… Джон с трудом встал. Его шатало. Эмми была права. Он никому не нужен. Даже себе. Мать умерла, умерла от расстройства из-за него. — Рак сожрал ее, Джонни… А рак — это ты… — Шуршание втекало в Джона, обволакивало изнутри, уничтожало мысли. — Она так хотела проклясть тебя, но не могла и заткнула себе горло… Она замолчала… Иди ко мне, Джонни, ты будешь счастлив со мной… Во мне… Джон медленно пошел к платформе. В голове воспоминания всплывали дохлыми рыбами, их вспухшие животы и бельма глаз дрейфовали, закрывая собой реальность. Всю жизнь он не знал, куда себя приткнуть, чем себя занять, так, может… Доусон посмотрел вниз. В переплетение пульсирующих сосудов. Где-то там Хелен, где-то там… — Прыгай, Джонни, не бойся. Ведь у тебя ничего нет, а сестра уже там. Джону оставался лишь шаг, когда сосуды чуть сдвинулись и сквозь слизь он увидел глаз. Пронзительно-голубой глаз его Хелен, полный ужаса собаки, которой по живому вспарывали живот. Доусона передернуло всем телом, ручка огнемета выскользнула из правой руки, ударив по бедру, прямо в центр свежего синяка. Вспышка боли пробежала по телу слабым электрический зарядом. Джон наконец-то смог моргнуть, крупные частые слезы потекли по щекам, возвращая ощущение собственного тела. Он больше не слышал шелеста. Только биение сердца в ушах. Доусон медленно повернулся. Эмми стояла за спиной, в двух шагах. Она продолжала улыбаться, только теперь улыбка казалась не оскалом смерти, а дырой, заменяющей рот у Хеллоуинской тыквы. — Хей-хо, Эмми! Пальцы нажали на тугую ручку огнемета. Когда струя огня обдала тело, Эмми продолжала улыбаться. Когда горела ее одежда, когда дешевая синтетика кофты вплавлялась в кожу, тварь продолжала улыбаться. Кричать она стала потом — кожа уже успела обернуться красным мясом. Она кричала голосом Эмми, она звала его по имени, орала, билась об пол, а потом резко затихла, как будто батарейка села. Запахло жареным. Доусон смотрел на труп и… Ему хотелось думать, что настоящая Эмми умерла, утопилась. Ему хотелось верить словам твари, что он убил ходячую марионетку, а не… Тварь просто заняла ее тело. Просто. Заняла. Просто. Лет тридцать назад, когда башня еще была открыта для всех, тут кто-то утонул. Давно. Просто. В Дерри все просто. Он ведь не мог убить мразь надолго. Он убил ее на чуть-чуть… Чуть-чуть-чуть… Джон перешагнул через тело. Это оказалось самым трудным, он ждал, что обугленная рука схватит его за лодыжку и всосет в себя. Но ничего не случилось, кусок мяса как лежал, так и оставался лежать. Негнущимися онемевшими пальцами Джон защелкнул карабин троса на парапете, подергал, проверяя хорошо ли тот зацепился. Второй карабин был уже пристегнут к поясу. Доусон посмотрел в резервуар — глаз Хелен снова исчез, скрытый сосудами. Джон тяжело вздохнул, достал из кармана нож и, не придумав ничего лучше, зажал его в зубах. Потом снял куртку ну что хелен хотя бы умрем вместе да и прыгнул вниз. В слизь.***
Самым сложным оказалось вытянуть себя вместе с Хелен. Правая рука почти отнялась от напряжения. Джона передернуло, стоило только вспомнить, как он вытаскивал сестру — легкие горели без воздуха, слизь утягивала все ниже, а сосуды оказались необычайно твердымии. На Билла уже сил не хватило. Теперь сестра лежала без сознания на заднем сидении доджа, а Эмми плавала в слизи. Джон сбросил туда вонючее, уже остывшее тело. Как будто поменял одну на другую. Доусон отпил из фляжки, виски приятно обожгло горло. Попытался сжать руль: пальцы слушались, но слабость никуда не делась. Хелен пошевелилась, протяжно застонав. — Ничего, ничего, сестрица. — Он обернулся назад. От резкого движения в голове поплыло, Джону пришлось на секунду прикрыть глаза, чтобы не потерять сознание. — Говорят, сейчас во Флориде стоит чудесная погода.