***
— У-у-ух, — проснувшись рано утром, застонала я, скрючиваясь на футоне и старательно пытаясь лишний раз не двигаться. Резь животе заставляла не просто стонать от боли, а рычать сквозь плотно сжатые зубы и просто мечтать о таблетке обезболивающего. Какое сегодня число? Вроде бы… десятое? Я бросила взгляд на календарь и подавилась воздухом. «23 июня» — было подчёркнуто ярко-алым маркером. Я грязно выругалась, запрокидывая голову и пряча лицо в ладонях. — Merda! Как я могла так просрочить, чёрт возьми?! В голове было лишь одно — Дева Мария, вот бы осталась хотя бы пачка прокладок, а там уже можно будет в магазине взять, из зарплаты вычтут, да и чёрт с ним, главное сейчас было совсем другое. В чёртовой тумбочке была лишь одна — одна, мать вашу! — прокладка. Одна. — А-а-а, — вновь застонала я, растрёпывая волосы на макушке, готовая уже хныкать в голос. Я идиотка. А, шло оно всё. Закончив со своими делами и умывшись, я еле дотянулась до пачки сигарет, лежащей где-то под кроватью, и закурила в комнате, чиркнув зажигалкой рядом со своим носом, едва не опалив в который раз бедную чёлку. Я с наслаждением сделала шумную и тяжёлую затяжку и проследила за струйкой дыма, которая метнулась в воздух. Грудь болела адски, несмотря на три таблетки обезболивающего, которые я закинула в рот насухую, даже не став запивать. Я откинулась назад, морщась, когда пепел посыпался на шею и оголённые ключицы, однако одна деталь привлекла меня на потолке — пожарные сигналки будто бы истерично заморгали красным цветом, разразившись громким визгом. Не успела я даже испуганно дёрнуться, как сверху брызнули потоки воды, окатывая меня с какого-то перепугу едва ли не кипятком. Нагрелась, наверное. Жара-то какая на улице стоит. Сигарета потухла сразу же — я раздражённо дёрнулась, искривив рот в непонятной ухмылке, и просто раскинула руки в разные стороны, наслаждаясь утренним душем. Дева Мария, что ж с моим везением не так? — Соседи заливают! — заорал кто-то в соседней комнате, послышался грохот и стук упавшего тела, на что мне осталось только фыркнуть: — Идиот, мы не в общаге же живём, — и закатить глаза, стуча кулаком по стене. Брат притих, ошалелый, и даже, кажется, дыхание затаил, стараясь понять, что происходит. — А чего общага сразу? — обидчиво заворчал чей-то мужской голос с лёгкой утренней хрипотцой, а я вздрогнула и непонимающе покосилась на стену, словно это она только что это сказала. — Братец, — проворковала я, зевая. Хаято что-то буркнул и, когда до него дошло, едва ли не зарычал: — Нет! — Я-то думаю, чего девок не водишь… — Замолчи! — А ты у нас, оказывается… — Не смей! — буквально орал он из соседней комнаты, что меня, однако, не остановило: — …заднеприводный, ага? Незнакомый голос разразился смущённым смехом, а брат молча, не издавая никаких звуков, куда-то пошёл. Когда хлопнула дверь — не обратила внимания. Когда хлопнула ещё раз — в этот раз моя — я виновато ухмыльнулась и отсалютировала ему мокрой сигаретой. — Доброе утро, солнышко, — брат на мою реплику скривился, а я вновь зевнула. — Как спалось, рыбка моя? — Ненавижу тебя. — …И я тебя люблю, зайка. Хотелось докурить, спать — ещё сильнее, поэтому я только распушила волосы ладошкой и откинулась на мокрый футон. За окном ещё даже не рассвело, можно было предположить, что даже трёх утра не было, а зубы уже сводило от недосыпа. — Ребят, вы классные! — поделился сонный черноволосый японец, выглянувший из-за Хаято, и закашлялся, когда увидел, что я в одних трусах и футболке, что, однако, не остановило его от последующей реплики. — Круто вам, наверное, жить вместе, да? Я просто душераздирающе вздохнула и выпроводила их из комнаты (в мозгу только мелькнула мысль — что же это за лишний кадр в нашем доме, но я списала всё на недосып и бурное воображение), плюхаясь на футон и засыпая мгновенно, стоило моей голове коснуться мокрой подушки. … По ощущениям прошло часа два, выспалась я от слова «нет» и хотела убивать уже тогда. Начался день вполне «неплохо» — с истеричного ора где-то на кухне, грохота оттуда же, хренового настроения, дождика, льющего с потолка, и кроваво-алых простыней, которые до этого были, вообще-то, цвета слоновьей кости. Психанув на пятой попытке напялить на себя шорты, я пошла докуривать, высвободив единственную не промокшую сигарету из-под футона, прямо вот так вот — в помятой братской футболке с зайчиком, провонявшей потом и порохом, с почти что голой задницей и кошмаром на голове, да и застыла на пороге кухни. Блистая своими улыбками, за столом чинно расположились вечерние гости, которых я вчера вроде как вытолкала из своего дома. Моргнула — изображение не исчезло. Значит, всё-таки то было не сон. Дева Мария… — Четыре часа утра, — пытаясь надавить на совесть, напомнила я братцу, который резал какие-то овощи для салата. Хаято кивнул и порезался, чертыхнулся, но продолжил манипуляции. — Не стыдно? — А должно? — хохотнул не к месту затесавшийся черноволосый японец… Такеши, да? М-м-м, Такеши, да, и почесал макушку. — Да нет, не должно, чего это вы, я совсем не против. Сарказма не заметил никто. — Так, ладно, новая волна, — вздыхаю я и закуриваю прямо на кухне, не обращая внимания на покривившихся гостей. Мой дом — мои правила, пупсики, пора привыкнуть. — Что вы тут делаете? — Салат режу, — буднично отозвался Хаято, вновь порезавшись, а Бьянки, сидящая на подоконнике, пожала плечами: — Разговариваем? — Сидим, — кивнул Такеши. — Понятия не имею, — беспомощно пролепетал Савада, словно его сюда силой затащили. О, самый верный ответ.***
— А я потом ходила, удивлялась, а зачем я закурила, а почему я закурила, а вот. Ты не против? — спросила я Цуну под конец своей гневной тирады. Тот что-то попытался ляпнуть, потирая ушибленный лоб, — нет, ну я ведь сама предупреждала, что при разговоре бываю чересчур экспрессивной и размахиваю руками, словно вертолёт своим пропеллером, они были предупреждены — однако я заткнула его взмахом ладони, в опасной близости от его глаза просвистевшей, и хмыкнула, поджигая сигарету. — А кто тебя спрашивает. Огонёк на конце сигареты медленно тлел, в воздухе горько пахло табаком и мятой. Цуна сидел смущенный, весь сжался и робко глядел своими огромными щенячьими глазищами в пол. Наверняка создаётся ощутимый такой контраст: добрый, преданный, чуть ли не в рот ему заглядывающий Хаято, и… я. Злая, хмурая, зато в футболке с зайчиком и с голым задом. И сигаретой в руке, ага. Завязываю волосы в короткий хвостик, поправляю очки средним пальцем и достаю пухлую тетрадку для конспектов, которую завела ещё классе так в третьем начальной школы. — Я буду тыкать тебя носом, — процедила сквозь зубы, когда Цуна упрямо не понимал, почему я вернула тетрадь ему обратно, мол, всё же правильно. А то, что корень — это не квадрат, и число тридцать шесть не нужно умножать на само себя, и нет, Савада, будет не одна тысяча двести девяносто шесть, а просто шесть, и о, боже, нет, просто прочитай правила — это пусть братец сам своему ненаглядному разъясняет. Меня, конечно, давно мучил вопрос: как брат может подчиняться этому, ну, вот этому, хлюпающему носом и невинно хлопающему пушистыми ресницами тряпке. Да, над этим вопросом я задумывалась дни напролет, но против не была их так называемого «общения». Знала же, что братцу наскучит долгое подчинение кому-либо, или же, быть может, Савада как-то сможет ущемить его жалобно скулящее самолюбие, и он в последствии его грохнет или найдет выход из вонгольской шарашки. Я могла стерпеть многое… Но захрена братец притащил домой этого недо-босса?! Ещё и дурака этого с собой приволок, мол, собственность Джудайме, бить можно, но убивать — нет. Без предупреждения, ничего не сказав по этому поводу и вообще за некоторое время до этого ни словом не обмолвившись о своём Саваде и этом… Ямамото. Я была зла, если это можно так назвать. Едва мы с ним оправились от того крупного скандала (а ведь мы неделю ходили с фонарями на лице, как говорится, со звездой во лбу), так он вновь масштабно меня подставляет. Гадёныш, а я ему ещё в детстве хот-доги таскала, хотя он и сам мог спокойно упереть его у старого подслеповатого торговца. «Гата, помоги Джудайме с уроками, а я пока на кухне приберусь», — мысленно передразнила его я. Так вот я, глупая, повелась на грязные горы посуды и отсутствие чистоты на кухне, взялась с мальчонкой посидеть. А черт-то там, ему ещё, оказывается, нужно объяснять всё, что он не понимает. А не понимает он ровным счетом… всё. — Гокудера… Агата-сан, — суффикс неприятно резанул слух, и я поморщилась. — Вы не могли бы?.. — М-м-м? — непонимающе отозвалась я, жуя сигарету, на что Цуна смущённо указал на пепел, который сыпался на его тетрадь. — Merda! Хотелось убивать. Желательно, с особой жестокостью. Желательно — Саваду.***
В общем, не выдержала я в этом рассаднике идиотов и пошла досыпать в школу. А что? Дубликат ключей я еще с самого начала получила от доброго дяденьки Реборна, мол, если какое-нибудь ЧП, то дом второй к моим услугам. А это ЧП. Ещё какое! — Причина? — Нету причи-и-ины, — широко и устало зевнула я, все так же ничком разваливаясь на мягком кожаном диванчике, и не поленилась приоткрыть один глаз, зная, что в него не ударит солнце, так как на часах едва есть пять утра, а светать не будет ещё час минимум, разглядывая нависшее надо мной бледное лицо. — Причина? — с каменной физиономией продолжал напирать наглый пацан с решимостью танка, на что я скептически хмыкнула. — Назови причину, по которой ты, Гокудера, ученик 1-А класса, сейчас, в пять, черт возьми, утра, находишься в кабинете Дисциплинарного комитета? Если ты, мальчик мой, хотел меня удивить своей сомнительной информированностью обо мне, то ты жесточайшим образом ошибся. О себе я и не такое знаю, а чтобы выяснить эти крупицы моей жизни, тебе нужно было просто зайти в свой кабинет и достать во-о-он ту папочку с во-о-он той полочки, в которой информации и то побольше будет. Да и он, собака, опять перепутал меня с братом. Хотя оно и к лучшему. Я все равно быстро бегаю, убегу и забуду, а ничего не знающий Хаято спокойно, вразвалочку, пойдет в школу, и вот там-то его и встретит эта грозная птичка. А вообще, самый немаловажный вопрос — это почему этот Хибари находится здесь в, как он выразился, «пять, черт возьми, утра», а? У меня-то причина есть, даже благородная — я бросила брата на произвол судьбы и сбежала из дома, прямо на его диванчик, чтобы спокойно поспать, между прочим, единственный такой во всей школе, а вот какие есть на это отговорки у него? Кёя поджал губы и посерел в лице. В кабинете как будто похолодало на несколько градусов, а какой-то шкаф в черном пиджаке, с приклеенной к правому рукаву красной повязкой и странной батонообразной прической, едва зайдя в кабинет, побледнел и тут же вылетел обратно, чего-то пугаясь. Или кого-то, да, Хибари? Боже, сколько драмы в этих серых колючих глазах! Тебе бы, голубчик мой, не в комитеты там всякие, а в кружки театральные, точно примут, с ручками и ножками оторвут! Хмыкнула. — Поговорим, Хибари? — добродушно спросила я, после чего пригнулась — над головой просвистел. Вот так ты, да? Ну, давай померяемся силами, сам захотел.