Solitude

      Что такое одиночество? Я часто размышлял над этим вопросом, не находя нужного ответа. Можно ли назвать одиночеством пустоту? Пустоту, которая иссушивает изнутри, заставляя сжимать пальцы в кулаки и отводить взгляд от шумных парочек. Что же такое одиночество? Разве это просто чувство? Мне кажется, это внутреннее состояние. Когда ты уже ничего не ждешь от мира, когда ты смирился с положением и принял то, что рядом с тобой, кроме собственной тени, никого не будет. В чем измерить это состояние, какую меру принять за исчисление широты, глубины одиночества? В разбитых надеждах или же во временных рамках, когда ты сновал по жизни один? Можно ли сказать, что я одинок настолько, насколько это позволяет сама сущность данного термина?       Я тяжело вздохнул, переводя взгляд со своего рабочего стола на пол. За окном безутешно лил дождь, который нагонял тоску. Небо будто разревелось, давая всем понять, что не хочет отпускать лето. Конец сентября выдался холодным. Солнце уже не появлялось так часто, как было всего месяц назад. Тучи заволокли некогда голубое небо, не позволяя белому светилу согревать наш мир. Настроение, как и погода, было отвратительным. В кабинете было зябко и немного сыро из-за приоткрытого окна за соседним столом, где сидел Мик. Парень заинтересованно пилил свои ногти, разглядывая каждый после завершенного им труда. Мик был красивый, стройный и до одури миловидный. У него были аккуратные черты лица, слегка припухлые губы, как будто он их вечно кусал, прямой нос и небольшая россыпь веснушек на переносице. Черные волосы всегда собраны в маленький хвост на затылке и только одна прядь, вечно выбивающаяся, обрамляла круглое лицо.       — Чего тебе? — недовольно нахмурившись, юноша посмотрел на меня, ожидая ответа.       — Ничего, — сухо ответил я, снова уставившись на рабочий стол.       Сейчас был обед, все работники, кроме Мика, который не хотел портить прическу уличной влагой, покинули офис дружным коллективом, отправившись в кафе через дорогу. Дружный коллектив, в который меня не желали принимать. Мне их, правда, хотелось понять, я всегда, честно, пытался встать на место других людей, которые видят меня со стороны, но так и не смог дать им оправдания. Я знаю, почему меня обходят стороной, я прекрасно знаю, почему со мной не хотят сидеть, говорить, даже замечать. Но я не могу этого понять. Я был альфой, как ни странно, но я, действительно, был альфой, просто так вышло, что бракованным. Еще ни разу не было, чтобы на мой запах откликнулись, ни разу не было, чтобы, взглянув на меня, не скривились. Еще ни разу не было, чтобы я был для кого-то дорог.       Я всегда удивлялся делению по внешности. Некая шкала от одного до десяти или же классификация по трем типам: урод, среднестатистический и красавец. Хотя, кого я обманываю: всегда приятнее смотреть на милого паренька или же на брутального красавца, чем на громадного, несуразного мужлана. Я ведь прав?       В кармане завибрировал телефон.       — Алло?       — Леон? Передай трубку Мику, — раздался знакомый голос начальника Пирса. Он был мужественным альфой, которого хотели все, кто только мог. Высокий, статный, в меру подтянутый, с потрясающим оскалом, вместо улыбки. Вся его сущность говорила: «Перед вами хищник!» Я, если честно, ужасно завидовал ему, но старался этого не показывать.       Я протянул телефон рядом сидящему парню, который допиливал последний ноготь. Косо посмотрев на меня, брюнет взял мой телефон.       — Чего тебе? — недовольно произнес Мик, закатывая глаза. Он был его омегой и, как я понял, поссорился с ним пару часов назад. — Ладно, уговорил, иду. — Чмокнув в трубку, он брезгливо вернул мне телефон, поднимаясь со своего места. Собирая быстро вещи со стола, Мик окинул меня взглядом, тяжело выдыхая. — Вставай, детина, мне надо закрыть офис.       — Но только обед?.. — одарив меня вновь недовольным взглядом, парень заставил меня замолчать.       — У нас вечеринка по поводу моей помолвки с Пирсом, — нехотя начал Мик, — но ты же не подумал, что тебя пригласили? Нет? И правильно, — хмыкнув, Мик подцепил сумку, — шевелись.       Я был достаточно терпеливым, потому что привык к нападкам, несмотря на свою позицию в обществе. Я был достаточно гуманным, потому что знал, что мир жесток и без моего участия. Я был вполне себе спокойный, потому что за тридцать лет создал вполне прочную броню от общества, но сейчас… В этот момент, в эту минуту, когда очередная пара нашла друг друга, когда в очередной раз я был унижен, на фоне чужого счастья, я не сдержался.       Я рыкнул, ударив по столу, который шатнулся, но выдержал удар кулака, и резко приблизился к парню.       — У всего есть границы, — гортанно произнес я, хватаясь за последние ниточки рассудка, который туманился из-за охватившей злобы.       — Не трогай меня! — пискнул парень, отскакивая к стене и выставляя тонкие руки вперед, пытаясь тем самым преградить мне путь.       Желваки заходили по лицу, я чувствовал, как кровь начинает закипать, но крепко сжимая кулаки, так, что полумесяцы ногтей отпечатывали на ладонях, я смог себя сдержать.       — Забудем об этом инциденте, хорошо? — резко разворачиваясь, я быстро собрал свои вещи со стола, подхватил зонт и также быстро ретировался из офиса, в последний момент услышав вздох облегчения за еще не закрывшейся дверью.       Я не скажу, что был невероятно пугающим и не скажу, что вызывал у окружающих приступ симпатии. Я был обычный, может, слегка неотесанный, с резкими чертами лица. Может, слишком высокий и большой, чересчур угрюмый и неприветливый, но это было только снаружи. Я просто забыл, что такое хорошее отношение, забыл, что такое отношения вообще. Если ночью меня встречали в темных переулках, то обязательно обходили, наверное, за целый квартал. Пара компаний, которые были уверены в своих силах, пытались задирать меня, выводя на драку, но если до этого и доходило, то я никогда не проигрывал. Потому что между нами была разница — я не боялся ничего потерять, потому что терять было нечего. Ведь у каждого из них была семья или родной человек, который ждал их после ночной прогулки. У каждого из них были друзья или просто люди, который не против их общения. А я был один.       Когда мое одиночество стало болезнью? Когда я потерял родных или, когда понял, что со мной что-то не так? Когда я впервые получил отказ или, когда этот отказ стал преследовать меня всю мою жизнь? Я не хотел, чтобы все было так. Правда, я всегда мечтал о семье, о любимом, о детях. Чтобы топот их маленьких ножек заполнял квартиру, чтобы крики и споры о том, кто сегодня будет кататься на моей шее раздавались в моем доме каждый день, а я решал их одним махом — сажая сразу двоих. Чтобы, приходя с работы, меня ждала любовь всей моей жизни, которую я бы носил на руках. Я ведь знаю, что могу отдаться всецело, полностью растворится в этой любви. Я бы свернул горы, ради родных, я бы порвал глотку каждому, кто посмел бы прикоснуться к ним, я бы сделал все, что только требуется. Но я один. Я не удел. Я не такой, каким меня хотели бы видеть. Я не красавчик, у меня нет кучи денег за спиной, я не хожу каждые выходные по ресторанам и езжу домой на автобусе, потому что работаю офисным клерком, с заработной платой среднего достатка, которой едва хватило бы на двоих.