Высокий мужчина сломя голову бежал по улице. Его некогда светлые брюки теперь напоминали штаны болотного чудища: на улице зима, но морозов нет. Поэтому слякоть и вода заполонили улицы отвратительной кашей. А парень, как назло, надел ботинки — и теперь ноги промокли, казалось, до костного мозга.
В руках — огромный по размерам пакет, в нем на каждом неосторожном шагу что-то подозрительно гремит. Прохожие с удивлением оборачиваются на мужчину и злобно матерятся, когда тот врезается в них.
«Только бы успеть… Уже почти!»
Здание главной Центральной больницы уже все пропитано Новогодним настроением — на каждом окне снежинки-гирлянды-шарики и прочая новогодняя муть. Решением одной прекрасной дамы с коротким каре и с золотой бабочкой в волосах персонал ходит в красных шапочках с помпоном. Помнится, хирурги ржали на весь коридор, представляя, как бедный пациент приходит в себя, а над ним склонились чуваки в новогодних колпаках и с кучей жутких инструментов в руках. А это, кстати, может отлично вылечить запор…
Главный педиатр медучреждения сейчас может без труда сыграть какого-нибудь монстра в фильме ужасов. Весь мокрый, грязный, лохматый, с горящими глазами. Медсестра за стойкой только томно вздыхает, глядя на мужчину. Красивый, умный, богатый, но…
— Чуя-сан уже пришел? — стараясь отряхнуться от грязи, не пачкая при этом пол, прокряхтел врач.
— Да, он просил отдать вам это… — девушка грустно протягивает записку. А потом весело смеется вместе с несколькими медсестрами, когда парень, прочитав послание, завизжал и исчез в мгновение ока. — Сейчас кто-то опять получит!
— И сильно! — крикнули откуда-то слева. Это — самая обычная реакция всего персонала на подобные сцены.
Осаму в это время уже пытался переодеться в своем кабинете. Мысленно возрадовался, когда понял, что его старые джинсы остались здесь — ходить в мокрых штанах по больнице не хотелось. А вот с рубашкой не повезло. Пришлось спрятать грязные рукава под белым халатом.
И на самом интересном моменте, когда Дазай силился застегнуть ширинку, в кабинет вошел низкий юноша. Комната тут же наполнилась запахом ментоловых сигарет и чего-то цитрусового. Дазай застыл.
— Ты опять проспал? — это не вопрос, скорее, утверждение. Чуя медленно подходит к кушетке, кидает на нее какой-то сверток, поворачивается к парню… И, больно хлопнув по чужим рукам, спокойно застегивает ширинку. — Кусок идиота.
— Я тоже тебя люблю, Чуя! — краснея от подобных действий, лопочет Осаму. — А ты чего не в форме?
— Встречный вопрос — зачем надел халат? — Накахара брезгливо стаскивает с чужих плеч белую материю, швыряя ее куда-то на стол. — Забыл? У нас отгул до третьего января.
— Блин, точно! — и правда же, Акико предоставила им небольшую вольность. Все-таки, как никак, это ее любимый сын. — А что ты принес?
Меньше слов — больше дела. Дазай присвистнул, удивленно глядя на свою одежду. Откуда она у Чуи?
— Мне будет стыдно стоять рядом с тобой, болотное чудовище! — почему-то понижает голос Чуя. И начинает расстегивать чужую рубашку. Неосторожно задевает косой шрам под слоем бинтов и слышит болезненное шипение. — Еще болит?
— Уже меньше… — шепчет Осаму, блаженно прикрывая глаза.
С того нереально странного утра прошло шесть лет. Очень многое изменилось за такое-то время, но кое-что осталось неизменным.
Например то, что Чуя просто обожает снимать одежду с мужа. Да, у всех свои фетиши…
Университет окончили оба без красного диплома. Ну, Осаму к нему не стремился с самого начала, а Чуя забил на учебу курсе на пятом. Знания есть? Есть. А оценки — это так, приятное дополнение, если все пятерки. Выпускной, отдых… И тут встал вопрос работы.
Дазая ждала больница матери — другие варианты даже не рассматривались. Смысл утруждаться, если тут работает твоя мама, которая за пару часов все устроит? А Чуя упрямился до последнего — причины нежелания своего не разглашал, но под напором нескольких людей медленно сдавался. Устроился сюда на работу на полтора года позже Осаму. И в который раз убедился, что муж у него — распиздяй, потому что по карьерной лестнице Накахара продвигался куда быстрее. Но особой роли в их отношениях это не играло. А вот кто из них кто по профессии…
Дазай — очень хороший и крайне востребованный детский врач — педиатр. Именно поэтому Чуя, если действительно хочет задеть своего парня, называет Осаму педофилом. Ну… Ну частично это правда… Хотя Дазай никому в этом не признается!
Чуя же… Акушер. Да, такая вот у него работа. Под стать, в принципе — сильный, харизматичный мужчина, умеющий поддержать в такой ответственный момент как роды. Дазай только злобно ржал, когда говорил, что из Накахары вышел бы отличный маньяк или режиссер фильма ужасов. Рыжий на столь смелые заявления фыркал, показывал средний палец и уходил в очередную палату к пациентке.
А три года назад случилась непоправимая вещь.
Тогда они сильно поругались. Настолько, что Чуя решил уехать в Лондон, к матери — там его ждала более высокооплачиваемая работа и уют. Дазай, находившийся в шоке от подобного заявления, ничего не сказал. Вообще. Он просто дал такую пощечину, что в глазах потемнело, и ушел. Сам. Обручальное кольцо, подаренное Акико, положил на прикроватную тумбочку.
Чуя не уволился. Он не смог, не хватило сил. Зато теперь из кабинета не вылезал — просто не мог, физически не мог видеть вихрастую голову и перебинтованные руки. На совещаниях сидел угрюмый, смотрел только в стол. И так продолжалось почти два месяца — самая долгая их ссора. А в одно утро Дазай увидел Чую в компании красивой девушки.
Она была низкой. Даже очень. И такой же рыжей, как и Чуя — только крашеная. Одевалась со вкусом, работала бухгалтером в известной фирме.
Она была идеальной заменой Дазаю.
Первый раз он их увидел в фойе больницы. Чуя в дорогом костюме галантно провел девушку к машине — пока с мужем не общался, успел купить, и они уехали. А медсестра за стойкой сказала, что их отношения длятся уже несколько месяцев. Пять, если точнее.
То есть, у Накахары была девушка даже когда он жил с Дазаем?..
Этот факт сильно подкосил Осаму. Как физически, так и морально. Неделю парень не мог есть от хандры — тут же рвало. Преследовала бессонница. Начались частые обмороки. В итоге не стерпел.
В итоге оба оказались в роли пациентов в больнице, в которой когда-то работали.
Дазай выпал из окна. По собственной воле. Его правую сторону груди насквозь пробила труба — тонкая такая, из нее забор делают. Выжил чудом. Но выжил.
Чуя выпил дохуя лекарств в тот же день. Прямо в больнице, в обеденный перерыв — вкусно покушал. Его обнаружила Агата — приехала тут к сыну, хотела посмотреть, как он с мужем живет…
И то ли эта практика примирения такая, то ли Акико мстила — но парни лежали в одной палате. Где всегда царила гнетущая тишина — разговаривать не хотелось, слова просто исчезали из головы. Но… Но только Чуя смог подняться с кровати, как сразу упал в постель Дазая и зарыдал. Горько и очень сопливо.
Наличие девушки объяснялось тем, что парень дико стеснялся собственной ориентации. И не хотел, чтобы в больнице об этом узнали, поэтому создавал видимость обычного натурального мужчины. И что жил последнюю неделю до катастрофы очень плохо, вообще не спал — Дазай снился.
Они простили друг друга. Вместе поплакали, уличили друг друга в грехах… И стали жить по отдельности.
Дазай занял квартиру матери — та купила себе домик недалеко от больницы. Недалеко — это обойти два дома и ты на работе. А сдавать пустующую жилплощадь не хотелось — столько мороки с этим, нафиг надо. Встречались парни только на работе. Изредка ходили в кафетерий напротив, по праздникам — в рестораны.
Уже теперь два обручальных кольца лежали на тумбочке. Никем не тронутые. Чуя спал на диване, и кровать в спальне пустовала.
А под Новый Год Осаму напился в хламину. И каким-то макаровым отыскал свои ключи от их общей квартиры, пришел и завалился спать. С бутылкой в одной руке и подушкой в другой. Чуя в квартиру вернулся под утро — на корпоративе был. От увиденной картины сердце сжалось тисками. Снова слезы, реки бухла, горячая ночь (ну, тогда уже утро) и окончательное примирение.
— Чуя… — Дазай, уже без рубашки, подошел сзади к Накахаре. — А… А где будем Новый Год отмечать?
— Дома, а что? — Чуя медленно провел рукой по холодным бинтам на красивом и таком родном теле. И, словно опомнившись, начал натягивать кофту на Дазая. — А где твое кольцо?
— Ой! — Осаму театрально всплеснул руками и начал судорожно оглядываться в поисках украшения. — А! Кажется, знаю, куда его дел…
Рука медленно и очень аккуратно заползла в задний карман на брюках Чуи. Украшение действительно было там.
— Мог бы сразу сказать, что опять задницу мою потрогать хочешь… — пробурчал Чуя, отчаянно краснея. Вчера… Ну, вообще сегодня, в час ночи, Накахара пошел мыться. В итоге это дело кончилось бурным сексом в ванной… А оба кольца он сам снял, чтобы не мешали и не потерялись. Ну и сунул их в карман. — Не дрыгайся! И не смей ржать, Осаму!
Через пару минут оба были готовы. Чуя стоял перед зеркалом в человеческий рост, поправлял свой темно-синий пиджак — единственная вещь, которую выбрал ему Дазай и которая Накахаре понравилась. Осаму чуть позади выворачивал карманы кремового плаща, ища галстук. С плащом этим отдельная история — Чуя его просто ненавидел, а Дазай, как малое дитя, плакал и кричал, если одежду отбирали.
— Пошли? — Чуя тяжко вздыхает и замирает тут же, когда руки мужа обвивают талию. — Дазай, нет.
— Я даже в штаны к тебе не полезу… — хитрый шепот над ушком. Развратник. — Только поцелую.
— Бог с тобой! — рычит Чуя, с удовольствием прикрывая глаза. Ну, он не так уж и против.
***
— Осаму, мы тут! — в ресторане полно народу. Вообще не протолкнуться. За одним из самых дальних столиков их уже ждут. Озаки в своем излюбленном кимоно, Акико в невероятно красивом платье цвета спекшейся крови, Агата, что соизволила приехать сюда… И Кёка. Под стать маме — красное кимоно с желтым поясом. — Быстрее!
— Привет! — парни буквально подлетают к столу. В городе страшные пробки, ведь сегодня — тридцатое декабря. До Нового Года совсем ничего. Чуя и Дазай всех-всех обнимают, кого-то даже в щечку целуют, и наконец-то садятся на свои места. — Ну… Подарки сегодня дарить будем? — хитро осведомляется Дазай.
— А давай! — видимо, Чуя поэтому не умеет пить. Агата не устояла перед шампанским, ее уже ведет. — Кто первый?
— Я! Я! — Кёка срывается с места, размахивая в воздухе рюкзачком. В сумке что-то гремит. — Я всем сделала!
Изуми была солнцем, лучиком счастья в любой компании. Со всеми дружила, училась на пятерки, потрясающе играла на скрипке. И шла талантом в маму — в следующем учебном году идет в театральный кружок. Но это все сейчас.
А года два назад Кёка была прикована к коляске. Нет, она не унывала и не чувствовала себя изгоем. Наоборот, к ней дети тянулись. Ее катали по двору, пока на коленях девочки кто-то сидел — вот такая веселая забава. Она очень рано научилась читать, и весь двор уже цитирует «Гарри Поттера» или «Золушку». Все это — работа Озаки. Она любила дочь всем сердцем, души в ней не чаяла, и потому Изуми смогла преодолеть болезнь. Да, она вполне может споткнуться или упасть на ровной поверхности, может проснуться с болью в спине… Но это так, неприятные случаи. Сейчас же девочка раздает всем красивые коробочки в цветной фольге и очень нервничает. Вдруг не понравится?
— Ах! Красота! — ну, сами понимаете, открытка, нарисованная восьмилетним ребенком — далеко не «Мона Лиза», но тоже весьма красиво. — Спасибо, солнышко!
Ну, а в коробках — милые брелки. Агата — Биг-Бен, Акико — бабочки, мама — красивая пышная шляпка, Чуя и Дазай — хрустальные половинки сердца. Ути-пути…
И тут Изуми останавливается. И, тяжело вздохнув, начинает:
— Самый сказочный праздник в году,
Когда взрослые верят, как дети,
Что создал толстый лёд на пруду
Самый сказочный маг на планете.
Пусть приносит он белый снежок,
Колыбельные песни метелей,
Пожеланий огромный мешок,
Изумрудность раскидистых елей.
Волшебство новогодних затей,
Разноцветье сверкающих льдинок.
И весёлые лица друзей,
И мечты из прекрасных картинок.
И горящий огонь доброты,
И в душе мелодичные звуки.
Чтоб хватило нам всем теплоты!
Чтобы нас обходили разлуки!
Зал аплодирует. Совершенно незнакомые люди очарованы маленьким созданием с двумя хвостиками и счастливой улыбкой. Во время рассказа официант вручил девочке микрофон, и такой милый стих услышал весь зал.
— Молодец! Красавица растет! Ура! Спасибо! — слышится со всех сторон. Кёка радостно бросается в мамины объятия — та как никогда гордится своей малышкой.
Потом уже взрослые дарят подарки друг другу. Агата восхищенно смотрит на флакон своих любимых, но жутко дорогих духов, и на коробку вкусного шоколада. Акико смеется, вертя в руках маленькую диадему, и с довольной улыбкой вставляет в уши новые серьги. Коё улыбается, поправляя шарфик и вязаную шапочку — в помещении тепло, но так куда веселее. Кёка же засыпана игрушками, у нее глаза разбегаются при виде косметичек, кукол и шоколадных медведей. Все счастливы.
А когда Дазай достает свой внушительный (внимание, ширинку ему застегнули!) пакет, за столом все замирают. Оттуда уже вынуты подарки для остальных — остался только Чуя. Все в ожидании новогоднего чуда.
На хрупкие руки плюхается большой сверток. Лента стягивает атласную ткань, в которую замотан подарок. Чуя сглатывает и начинает открывать.
— Ого… — Коё, первая из всех заглянувшая в пакет, ахает. — Ты теперь бомжуешь, Дазай?
— Для моей принцессы мне ничего не жалко… — хитро тянет Осаму, наблюдая за реакцией парня. — Что, не нравится?
Чуя моментально прячет морду на груди мужа, крепко стискивая последнего в объятиях.
— Идиот… Сколько денег ты на это убил? — страшно довольное бурчание, и дамы начинают смеяться. Да, чисто риторический вопрос. Итак ясно, что много.
В коробке — красивый чокер. Красивый настолько, что в нем — настоящие бриллианты. И море шоколада. Его, блять, так много, что Чуя весь и за месяц не съест.
— Это… Тебе. Чтоб ты подавился, скумбрия! — ирония — консервированные крабы. И рядом — красивая коробочка с эмблемой откусанного яблока. Дазай, кажется, недавно свой смартфон сломал…
— Ну, не я один теперь милостыню просить буду! — смеется Осаму. И Чуя тоже довольно улыбается. И никаких брекетов. А потом — поцелуй, и Кёка моментально отворачивается, типа «Вау, тут такой интересный пол!», а мамы и сестры только рады за своих мальчиков.
А когда часы пробьют двенадцать дня, пусть это еще и не праздник, но все дружно поднимут бокалы — кто с вином, кто с шампанским, кто просто с лимонадом, — и скажут:
С Новым Годом!
