— Ты совсем?! Какой черт тебя за язык потянул? — шипит Чуя, хотя особой надобности в этом нет — вокруг ни души, они стоят у окна. — Зачем ей ре…
— Чуя, — Дазай гаденько улыбается. Блять. Сейчас будет очередная тупая идея? Определенно. — Не ты ли говорил, что Озаки бесплодна? — ах ты… Не стыдно ли намекать на такую… Такую личную проблему?! — Наверняка ей хочется детей. А тут — и ты к девчонке привязался, и она будет только рада позаботиться о Кёке.
— Дело говоришь… — спустя пару десятков секунд молчания отрешенно выдает Чуя. Да, Осаму прав. Из приюта Кое брать ребенка не хотела — нет, она не презирает сирот. Но просто хотелось именно своего. Хоть капельку похожего на саму Озаки. Ребенка. Однако приговор врачей отрезал все пути, и тут наступило отчаяние. — А согласится ли она? Все-таки твоя мать сказала, что там охуеть сколько денег надо для её лечения!
— Думаю, для знаменитой актрисы это не проблема… — звучало отвратительно. Как будто по сердцу резанули. И Чуя сам не знал, почему так паршиво от этих слов. — Но тут все зависит от самой Озаки. И только от нее.
Тишина. Накахара набирает сестре сообщение, и та говорит, что приедет через часок. Правда, поинтересовалась, что там такого случилось, что путь лежит в больницу. Чуя отмазался. И вот — не о чем говорить. Вообще.
— Чуя, — нечленораздельное «Мм?» в ответ. — Расскажи… О своей маме. Просто интересно, — поясняет Дазай на удивленный взгляд голубых глаз.
— Любопытство — не порок, а большое свинство! — громко фыркает Чуя. — Ну ладно, хотя это очень странная просьба… В общем, думаю, ты знаешь, кем работает моя мать. Известная писательница, кинорежиссер, актриса, певица — даже в музыку умудрилась залезть, — журналистка… И ей действительно нравится так жить. Ее девиз — «Счастье — это когда некогда отдыхать!». Жизнь расписана по секундам, она везде успевает. Но… Она не любила мужчин. Не любила романы. Для нее тема любви — далекое понятие. И детей она не любила. Не хотела, если быть точным. И… — тяжелый вздох. Дазай удивленно наблюдает, как сжимаются пальцы. До хруста. — И результатом небольшой и глупой пьянки стал я. Агата была в ужасе, увидев две полоски. Зачем ей, успешной женщине, ребенок? Дома она никогда сидеть не любила. И поэтому воспользовалась просто божественным предложением — сняться здесь, в Йокогаме, в одном из популярных сериалов. И знаешь, в чем самый плюс? Ей дали роль беременной женщины. Потрясающе. Родила дома, под присмотром акушера-гинеколога — вызвала домой и заплатила хуеву кучу бабок. И потом дело за малым — на съемках цепляла на живот хитромудрую конструкцию. И все было нормально, — пауза. Рассказ явно давался Чуе нелегко. — А потом мне исполнился год. Няньки, кормилицы, сиделки — они меня растили. Менялись часто. От них требовалось находиться рядом со мной круглосуточно. Женщинам предоставлялось жилье, большие деньги, хорошая зарплата. И это было идеальной работой.
— Тут трудно не согласиться… — Осаму почувствовал злой взгляд. — Прости. Можешь продолжить?
— И какого хуя я тебе вообще это рассказываю? — хмуро буркнул Чуя. — Так длилось около пяти-шести лет. Именно тогда меня нашла Озаки. У нас с ней один отец — ей было нетрудно. Помню, сидел дома один, кошмарик какой-то смотрел… И тут стук в дверь. В глазок смотрю — а там незнакомая тетка. Ну, меня учили, что чужим дверь не открывают. И тут она начала открывать дверь ключами! — воскликнул Чуя. — Заходит — а я со сковородой в руках и ору на всю квартиру. Так и познакомились.
— Невероятно…
— Ага. Она отвела меня в школу, заботилась, приходила, едва появлялась возможность. А потом в Йокогаму вернулась Агата. И закатила ужасную истерику. Досталось обоим. Но нам это не помешало дружить. По сути, если бы не она…
— То ты бы в университет не поступил, попка ленивая! — О Боже! Озаки слышала это… Блять… — Приятно от тебя это слышать, братец, но будь добр объяснить, что происходит.
И вот. Палата номер двенадцать. На кровати лежит малютка. Снова это заевшее «Шуша!» и радостные глазки.
А Озаки…
— Ну, мы пойдем! — неловко выдает Осаму, выпихивая и себя, и Чую в коридор. — Все, почти получилось!
— Ну ты вообще, как она что-то поймет, если… — и тут в хорошенькое личико тычут телефон.
— Не у тебя одного есть номер Коё! — и правда. Этот ублюдок все написал. Сообщение отправлено пару десятков секунд назад. — И еще, Чуя… Возможно, я не вовремя, хотя так оно и есть… — рыжий заинтригован. — Накахара Чуя… — блять, сейчас что-то будет. Прямо чует жопой голубоглазый, сейчас что-то случится. — …давай встречаться!
О. Г о с п о д и.
Рыжий чувствует, как внутри что-то трескается. Переворачивается. Он такого точно не ожидал. Вообще…
— Ну? Что скажешь? — нет, Осаму даже не нервничает — он находится на грани нервной истерики. Само вырвалось. Вот честно. — Чуя?..
Рыжий молчит, чувствуя, что его трясет. Несильно, но довольно ощутимо. Перед глазами мутнеет.
Кажется, он очень-очень ждал этих слов.
— Чуя, ты чего? Все хорошо, я не настаиваю на ответе! — Дазай обеспокоенно садится на колени рядом с подозрительно тихим рыжиком. — Чуя?
Ох.
Наверное, такое должно быть уже привычным. Но у Дазая чуть сердце не останавливается, когда его целует Чуя. Прям по-взрослому, сплетая языки и глухо постанывая. Боже… Не останавливайся, Чуя…
— Кыш! Ишь, что устроили! — полная санитарка, которая, несмотря на свои габариты, подкралась незаметно, громко взвизгнула. — Где бахилы?!
Парни округляют глаза. Серьезно?! Она, блять, геев только что видела в расцвете отношений, а ее волнуют бахилы?!
Мальчишки ржут как кони, выбегая на улицу. Так… Легко дышится. И солнышко светит, и птички поют… Накахара чувствует себя подозрительно хорошо после того, что произошло пару минут назад.
— Куда те… Что? — Чуя восторженно выдыхает, когда руки Дазая легко поднимают его в воздух. Последний светится от счастья не хуже лампочки. — Прекрати! А ну быстро вернул меня на землю!
— Вжух, и полетели! — Осаму радостно покружился на месте с Чуей на руках. Он, блять, никогда себя не чувствовал так прекрасно. — Домой!
— Идиот! Тут же люди! — и, казалось бы, это должно быть сказано возмущенным тоном с оттенками ярости… Но нет — голубые глаза искрятся улыбкой, которая застыла еще и на пухлых розовых губах. — Ты чего?
Дазай осторожно ставит Чую на землю, как тот и просил. И стискивает в сильных-сильных объятиях, аж ребра трещат.
— Ничего. Просто ты… Улыбнулся, Чуя. Улыбнулся для меня…
***
И вот наступает пятница. Торжественный день.
Наверное, ребята и думать забыли о своей маленькой подружке в больнице — ведь теперь о ней заботится Озаки-сан, но нет.
Каждый день на чуин телефон приходили фотографии. Всего их было около восьмидесяти.
На одной Озаки сидела в больничном халате на койке. Рядом с Кёкой. И кормила девочку с ложечки. При этом женщина, казалось, светилась от счастья. Потом — их первая прогулка, произошла около трех недель назад. Изуми-тян так радостно и удивленно рассматривала цветы, самые обычные, мать его, цветы, что сердце сжималось. Зато Озаки наверняка хохотала в голос — Кёка действительно выглядела невероятно умилительно.
Первая игрушка девочки. Красивый плюшевый зайка — его сестра Чуи сама сшила, — весь милый, уже изрисованный фломастерами, но его обладательница очень счастлива. Первый раз, когда Изуми сумела выдавить из себя слабое, едва слышное: «Оза!»…
И вот совсем недавно произошло то, что кардинально изменило жизнь Озаки. Уже, наверное, насовсем.
Женщина не планировала заводить семью. Ей было достаточно горячо любимой и высокооплачиваемой работы. Ну, а теперь еще и мужа — холодный, вечно занятый на работе, но дома становился едва ли не самым заботливым мужчиной на свете. Тает от любой ласки в свой адрес. И она… Она не понимала, что почувствовала, когда узнала о собственном бесплодии. С одной стороны — не очень-то и хотелось. С другой — а вдруг я… Вдруг захочется детишек?
Но диагноз есть диагноз. Она просто смирилась.
И тут пришло сообщение от Чуи с просьбой прийти в больницу. Адрес девушка отлично знала, но… Это не какое-то там обычное заведение, а больница. Озаки испереживалась вся, пока ехала. А там… А там эти голубые глаза, бледное тельце, короткие волосы цвета вечернего неба… И…
«Мама пишла!»
Банально? Нет. Она таких слов никогда не слышала. Вообще. И сердце замерло, и руки отказали…
Её назвали мамой.
Сегодня вторник. Торжественный день.
Потому что все документы об удочерении уже собраны, а врачи надевают перчатки и шапочки.
Операция должна быть успешной. Должна.
— Как она? — длинные пальцы осторожно перебирают маленькие кудряшки, пока их обладательница тихо и ровно дышит. Алые губы приоткрываются совершенно бесшумно. — Она скоро очнется?
— Думаю, через пару часов. Но забрать можно будет только через пару недель — нужна реабилитация.
Озаки молча выслушивает рекомендации и наставления врача, не прекращая гладить теперь уже свою дочь. Муж, едва ее увидел, так сразу: «Я сам оформлю все документы!». Не мужчина, а идеал.
Операция прошла без осложнений. Единственное — Кёка должна очень и очень долго и много тренироваться. Ходить она сможет. Но не через год и не через два. Инвалидную коляску для нее выбирали уютную, самую современную и ту, что не сломается. И Озаки не думает о всех тех деньгах, что потратила, она просто счастлива видеть своё чудо. Свое маленькое и горячо любящее и любимое чудо.
Тяжело вздыхает, когда звонят с работы — она уже стала почти легендой своей труппы, без Коё никак. Тихо наклоняется и целует девочку в лобик, внимательно смотря на Дазая. Там тоже довольно милая картина: Чуя, обхватив всеми конечностями своего (уже теперь точно своего) парня, сопит во все дырочки. Утомился, бедный. Студент все-таки. А Осаму ничего так, бодрячком держится.
Легкий кивок вихрастой головы. «Все будет хорошо, мы за ней присмотрим» — вещает внимательный взгляд карих глаз. «Уж надеюсь!» — хитрая и немного кривоватая ухмылка послужила ответом. Волнуется.
Когда Озаки уходит, Дазай изворачивается, мягко вытаскивая из заднего кармана чужих джинс телефон. Едва сдерживается, чтобы не потрогать и полапать мягенькое место — так и напрашивается!
Жаль только, что сила воли у Осаму близится по своей отметке к нулю.
Одна рука тискает и сжимает черную ткань джинс, но аккуратно — нельзя будить этого зверя. Зубов лишних у Дазая пока нет. А правая шальная конечность тычет в экран телефона, нагло залезая в сообщения.
Мать
«Чуя. Приходи сегодня в 19:00 в ресторан Kinkawooka, хочу поговорить с тобой об Осаму»
«Отказа не принимаю!»
14:56
«Надо будет его потом спросить, о чем они говорили…» — мелькает мысль где-то глубоко. А руки Осаму хрустят как сухарики, потому что зверь проснулся-таки. И понял, что сейчас делали с его задницей…
***
Множество голосов, стук тарелок, звон бокалов, вкусный аромат готовящихся морепродуктов. Да, Агата явно умеет выбирать заведения под стать себе. Со всех сторон восхищенно-удивленные взгляды, редкие вспышки. Как банально. И уже надоело.
На часах уже без десяти семь, а сына не видать. Непорядок, совсем распустился.
Руки в тысячный раз дергают подол красного платья. Агата нервничает, и очень сильно. Наверное, такого волнения она не испытывала никогда.
Да, она успешна и популярна. Да, она имела связи со многими мужчинами. И… Да, Чуя Накахара был для нее нежеланным ребенком. Детей Агата не любила. Даже когда в гости приходила, то подарки дарила отпрыскам знакомых чисто из уважения.
Но Чуя вечно был дурным исключением из ее правил.
Уехала женщина лишь затем, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Это единственное условие, поставленное отцом Чуи — никто и никогда не должен узнать. И Кристи выполнила его. Но…
Ее до сих пор грызет совесть. Вообще за все. Заставила едва ли не насильно Чую выучить английский не хуже ее самой, хотя мальчик — абсолютный технарь. Никогда ни с чем его не поздравляла. Только редкие дорогие безделушки. Всегда диктовала ему свои условия. И жестоко следила за их исполнением.
Но Чуя не знает, что Кристи действительно хотела сделать. И что делала.
Коё пришла к Чуе не потому, что узнала про брата, нет — ее попросила Агата. Именно последняя оплатила и обучение Озаки, и все расходы на Чую. Именно последняя сейчас…
— Привет, мам. Чего звала?
Внутри все сжимается от того, насколько холодно это сказано. Хотя так и должно быть. Агата Кристи сама воспитала сына так, что теперь страдает.
— Что закажешь? — трясущиеся пальцы мягко, но цепко сжимают меню. Чуя удивленно вскидывает брови. Цены тут кусаются. — Говорят, что «Цезарь» тут вкусный. Ты его вроде очень любишь.
Голубые глаза распахиваются. Да, Чуя очень любит «Цезарь». Откуда только Агата узнала?
— Ну так… Зачем позвала сюда? — хмф, Накахара чувствует себя тут очень неуютно. Все такое дорогое, блестящее, и он — в рваных джинсах и с виднеющимся засосом на шее. Блять, Осаму…
— Поговорить, — вилка отложена в сторону. Чуя жопой чует, что сейчас что-то случится. — Ты… Ты же хочешь быть с Дазаем, верно?
— Допустим, — щеки краснеют. Все еще неудобно отвечать на такие вопросы.
— Чуя, — женщина тяжко вздыхает. И мягко накрывает дрогнувшую руку сына своей холодной ладонью. — Я долго жила в Европе. И я не раз видела людей нетрадиционной ориентации… — пауза. — И я ни капли их не осуждаю. Главное, что человек счастлив с кем-то, а с кем — лично его дело. Поэтому…
Принесли первое блюдо. Агата лишь сильнее сжала руку сына.
— Осаму очень хороший, и он действительно тебя любит. Я это видела. Но…
— Мам, ты вообще это к чему говоришь? — с дикой паникой в голосе пищит Чуя. И… И замирает, когда мама резко обнимает его. И начинает плакать.
— Прости меня… Я… Я не хотела… — всё это говорится через непрерывные рыдания и всхлипы.
— Всё, всё, не плачь, — Накахара растерян. Вообще не понимает, за что мама извиняется. — Ты… Ты все хорошо сделала, я не обиделся даже… Ну ма…
— Правда? — такой улыбки Чуя никогда не видел. Красивая. Полная надежды. Искренняя.
— Правда…
«Я… Я увидел её улыбку…»
Наверное, это первый раз, когда они смеялись и говорили обо всем — начиная вон той толстой девочкой, которая ела как хрюшка, и заканчивая вопросом о количестве волос у плешивого, но хорошего повара. И Чуя был счастлив. Просто счастлив.
Наверное, первый раз в своей жизни он прощался с мамой с сожалением.
***
Парни даже и не поняли, когда их отношения перешли на новый для них самих уровень. Почему-то совместным обиталищем стала квартира Чуи. Ну… Там куда чище, да и просторней раз в пять-шесть. И в холодильнике еда есть (хотя с таким троглодитом, как Осаму, долго она там не живет).
Вот только… Какими бы средствами не упрашивал Дазай, как бы не строил щенячьи глазки — Чуя все равно отправлял его спать на диван в зале. Ни в какую не позволял лечь рядом с собой. Вот вообще. А еще стало странной и очень неправильной привычкой то, что рыжий мог прямо в университете, на людях, бросить что-то вроде: «И хлеба купи, скумбрия». Или же машинально взять его за руку на улице, как они это делали дома. А потом выдернуть и покраснеть, как школьница на первом свидании. Кстати, об этом.
— Ужин? Мне приготовить ужин? — Осаму аж со стула упал, когда Чуя огорошил его таким признанием. — Я… Я не очень силен в готовке…
— И? — хмурится рыжий. — Мне надоело кормить еще и тебя. От плиты не отхожу.
— Говоришь, словно мы женаты.
— Завали ебало… — бросает Чуя, пока щеки предательски краснеют. Повисает тишина. — Ладно. Я научу тебя готовить. Только! — жестом останавливая Осаму, который уже тянул лапки к Накахаре, произносит последний. — Только ты за меня всю домашку напишешь.
— …может, отсосу лучше?..
— ИЗВРАЩЕНЕЦ! — под хохот шатена Чуя позорно сваливает с кухни, мысленно негодуя. Уже в комнате думает,
действительно ли Дазай ему отсосет, и насколько это приятно какие лучше предметы дать на растерзание первыми.
Какой же он мудак…
— Его… Надо чистить? — Осаму ошарашено смотрит на яблоко. — Разве его не с кожурой едят?
— Да с кожурой, с кожурой… — Чуя уже мысленно застрелился. Самый простой пирог. Яблочный штрудель. Вкусно и минимум ингредиентов — даже это Осаму не смог осилить, боже… — Но в рецепте сказано, что они нужны очищенными.
— Ладно… — кое-как расковыряв ножом дырочку в несчастном фрукте, фыркает Дазай. — Но у тебя нет корицы! — а она нужна…
— Придется идти в магазин! — выдыхает Накахара, хлопая по своим коленям. — Собирайся!
В итоге… Это мало походило на простую прогулку по супермаркету. Обычные люди только глаза таращили, когда
маленькая девушка оттаскивала здоровенного парня от какой-нибудь витрины. Когда утробный рык «Не смей!» или «Положи!» оглашал полупустое помещение — время уже шло к девяти вечера. Продавщица только хихикала, глядя на то, как Осаму строит щенячью мордочку, выпрашивая еще одну вкусняшку. Такие милые…
— Да чтоб я еще раз с тобой сходил куда-то! Да ни в жизни! — сокрушался Чуя, смотря на два огромных пакета с логотипом магазина. Блять… Вот и сходили за хлебушком. — Чего лыбишься?!
— Просто кто-то очень милый! Краснеющие щечки и неразборчивое бормотание. Разве не загляденье? Кстати… — Чуя настороженно смотрит на скумбрию. — О чем вы с мамой говорили? Расскажешь?
— Когда придем домой.
— …и, в общем, она оплатила нам с тобой поездку в Испанию, — Чуя в сотый раз за свой рассказ покраснел. — А еще… Подарок… Нам обоим.
— Где? — Дазай отставил кружку с чаем в сторону и весело посмотрел на Накахару. Тот лениво вытянул из ниоткуда красивый пакетик. Нет, даже два.
— Вот этот тебе, — синий прилетел прямо в руки Осаму. — Посмотрим…
Ребята смеялись над подарком для Чуи уйму времени: плюшевая скумбрия… И бирка с именем Дазая. Оригинально — Агата явно узнала, что рыжий часто так называет своего парня. И шоколад, много шоколада — его Чуя мог жрать сутками. Дазаю только оставалось горестно вздыхать, глядя на пустую обертку из-под сладости — Накахара не знал чувства меры.
А вот свой подарок Дазай открыл осторожно. Внутри пакета — коробка с чем-то тяжелым и очень дорогой индийский кофе. И футболка, брендовая…
— Дазай? — Чуя удивленно посмотрел на то, как щеки Осаму приобретают свекольный оттенок, а он сам начинает ржать до посинения. — Дазай, ты чего?
В коробочке лежит бутыль смазки. Интимной.
«Обязательно опробуем!»
***
Пару месяцев спустя.
«Долго же он соображал…» — проносится в вихрастой головушке. Перед Дазаем — горы тетрадей, пособий и распечаток. Чуя, сваливший на выступление сестры, с довольной рожей припомнил
своему парню должок — обещание сделать домашние задания, причем все-все, оставалось в силе. И теперь пока рыжий развлекается, Осаму страдает здесь. В одиночестве. Но вообще тут не отвертишься — Дазай действительно научился делать примитивные блюда — а больше ему и не надо.
«Эх, жизнь моя жестянка…»
Где-то часа через три вся бумажная волокита аккуратно сложена на краю стола; экран телефона озаряет сообщение от Чуи:
«Ночую у Озаки. Не жди)))»
Больно надо!
Осаму был… Счастлив. Очень. Да, ему все еще не разрешали спать на кровати, выгоняя в зал, приставать и демонстрировать их отношения на людях, обнимать и целовать чаще, чем два-три раза в день. Да и на свидание они не сходили. Ни разу. Так… Надо исправить. Ну, и не только этот пунктик.
Отношения отношениями, а ситуация не изменилась. Все эротические сны так и остались снами — к этому рыжему комку просто не подступиться. Аж трясет всего. От злости и негодования. Ну… Они, вроде как, пара, да и Чуя, как парень, должен его понимать…
В голове зарождается нехороший, почти дьявольский план.
— Только ты за меня всю домашку напишешь.
— …может, отсосу лучше?..
Хм… А почему бы и нет?
Самое обычное воскресенье. Чуя устал. Он полтора часа отдраивал плиту, которую загадил выкипевшим супом Осаму, ванную, раковину, туалет, потом еще тетради разбирал свои и полы мыл… Уф. Не шевельнуться.
Из соседней комнаты доносится звук работающего пылесоса, что заглушает пение дылды. С трудом и боем, с истерикой, но Дазай согласился помочь с уборкой. Конечно, не за бесплатно — Чуя старался не заржать, пока Осаму сглатывал вязкую слюну после слов: «А я на ужин собирался сделать салат с крабовыми палочками…» Тут и руки выросли из нужного места, и силы появились, и мотивация. Надо закупиться крабовыми палочками.
— Я всё-ё-ё-ё-ё! — донеслось из зала. Ну, вот какой умничка!
— А пыль протереть? — слышится мат, причем громкий, явно говорили на публику. Ну, физический труд еще никому не вредил. Ух ты. Книга. Интересная, какая?
Бледные пальцы лениво тянут бумажное издание к себе. «Вино из одуванчиков»? Интересненько. Чуя о ней много слышал, но не читал. Самое время.
И вот уже пятидесятая страница. Глаза перескакивают со строчки на строчку, парень почти ничего не слышит. И не видит. Особенно того, как в комнату заходит Осаму, чей взгляд останавливается на хорошеньких округлостях. Ммм… Зря Чуйка надел сегодня короткие шорты… И маечку с разрезом…
Дазай присаживается рядом, чувствуя, что только от одного вида, без фантазий, возбудился. Такой прогиб позвоночника, такие… Глаза, розовые губы.
Его. Все это только его. Щеки покраснели чересчур лихорадочно, глаза забегали, зрачки сузились. Накахара наконец-то оборачивается.
— Ты чего? Температура что ли? — Чуя тянет руку к Дазаю, но ее ловко перехватывают и мягко целуют. — Здоров, как я погляжу, — профилактический пинок под зад. — Ну и вали тогда.
Ноль реакции. Шпала все еще сидит рядом. Ну и похуй, книгу и так почитать можно.
Ну, или нельзя… Руки мягко очерчивают талию, губы невесомо касаются мочки уха. Носом Осаму зарывается в пожар рыжих волос, пока футболку нагло приподнимают, поглаживая. Потом… Потом лапы, чтоб их нахрен оторвало, перебираются прямо на задницу. Блять… Хуев демон искуситель. В штанах начинает тянуть — Чуя просто в ужасе. Нет, успокоиться, главное — успокоиться. И он отстанет.
И Чуя никогда не скажет, что ему, вообще-то, тоже очень хочется переспать. Просто страшно.
— Чу-у-у-уя… — названный оборачивается.
Слишком близко. Уйди. — Я же сделал за тебя всю бумажную работу? — кивок. — Тогда… Можно я выполню вторую часть сделки?
— Ты о… Ах! — какого… Когда успел?
Так некстати вспоминается небольшая непристойность под столом на латыни.
— Не смей… Фух… Мм… Дазай… — вопреки своим словам Накахара медленно, очень медленно переворачивается на спину. Так обоим легче.
Зря.
Именно это слово проносится в голове, когда домашние шорты сдергивают. Вниз. Вместе с бельем. Накахара вспыхивает не хуже спички, пытаясь прикрыться, но тщетно.
Его возбужденное достоинство едва ли не щупают глазами, пока колени пытаются свести вместе.
— Брось, я там уже все видел… — мурлыкающий, подобострастный шепот над ухом. И как такому… Сопротивляться? — Просто получай удовольствие…
— Ай! Не надо-о-о-о… — Чуе хочется расплакаться… Стыдно-то как. Надо было его сразу прогна-
Что-то мокрое и горячее скользит по внутренней стороне бедра.
И это что-то горячее — язык. Язык Дазая.
Блять…
Чуя просто охуевает, когда эта падла не брезгует. До последнего Накахара надеялся, что тогда Осаму просто пошутил, но нет. Сухие губы тихо и нежно касаются головки, пока красный от стыда и возбуждения Чуя выгибается, с громким всхлипом закрывая рот ладонью.
Вообще Дазаю ну очень странно это делать. Ни отвращения, ни стыда (его он потерял где-то очень давно), — просто… Интерес. И дикое возбуждение от того, как Чуя податливо разводит ноги и силится не толкаться в чужой рот. Как глухо постанывает. Как слезы, совсем крохотные слезинки, скатываются по бордовым от стыда щекам.
Это прекрасно…
Язычок оглаживает каждую венку, каждый миллиметр кожи. Осаму берет в рот полностью, до самого горла. Терпит. А Чуя уже реально рыдает от того, насколько это приятно.
— Е…Ещё… — сладко стонет рыжий, отбросив всякое стеснение. А потом делает то, от чего сам хренеет. Кладет руку на каштановую шевелюру и… — С-с-соси глубже… Хор-рош-ший мальч-ч-чик…
— Чуя… — Накахара недовольно смотрит куда-то вперед и столбенеет. Дазай, с покрасневшими щеками, глазами, что застелены пеленой похоти, с… С блядской капелькой белой слюны в уголке рта.
Незаконно быть таким соблазнительным, скумбрия. — Думаю, теперь можно перейти к десерту.
Яркий и юркий язычок показательно облизывает мокрые губы.
— Чуя, рискнешь меня сейчас поцеловать? — вместо ответа в губы впиваются требовательным поцелуем, грубо, почти с животной яростью засасывая.
А затем сильные тонкие пальцы почти отрывают Осаму от лица и заставляют снова взять. Чуя нагло толкается в чужой податливый рот, заставляя подавиться. От такого грубого и развратного Накахары дрожат ноги и возбуждение накатывает новой волной. Но…
Одновременно происходят две вещи — стук в дверь и громкий стон, с которым Чуя кончает. Погодите… Стук. В дверь???
Кто
проживает на дне океана? приходит к Чуе каждое воскресенье?
Правильно. Озаки.
— Нас нет дома… — тихий и горячий шепот обжигает ушную раковину. У Дазая челюсть падает нахуй вниз. Чтобы Чуя забил на приход сестры?! — Думаю, — на этих словах рука давит на и без того крайне чувствительный орган. Осаму закусывает губу едва ли не до крови. — Тебе тоже нужно помочь с проблемой.
Карие глаза расширяются до небывалого предела, пока с губ слетает громкий стон.
***
До жути странной оказалась встреча на следующий день в университете. Они вышли из дома по отдельности, стараясь не пересекаться. Увы. И сейчас, во время окна, Накахара лежал на уже почти родных коленях, едва ли не урча от удовольствия: Дазай мягко массирует кожу головы, почесывает, теребит пряди огненных волос. Приятно. И абсолютно правильно — в этом Чуя уверен. Уже поебать и на косые взгляды, и на мнение людей. Ему нравится? Да, а другие пусть хоть кислотой плюются.
И вообще, Осаму, может, не идеален, но Чуе с ним уютно. Даже очень. Да, тупая прилипчивая рыбина, ну и пусть.
Да, не стоило даже надеяться на то, что скумбрия даст спокойно сделать ему уроки.
Пока Чуя силился записать пропущенные лекции в тетрадь, Дазай появился из ниоткуда. И нагло потребовал, чтобы его почесали за ушком. Блять, зверек домашний. В итоге, правой рукой Накахара писал, а второй нежно перебирал чужие волосы, легонько массируя кожу головы под тихое мурчание со стороны парня. А потом Осаму и это надоедает — Чуя вынужден (да-да) залезть к нему на колени. Удобно. И тепло. Да и в целом приятно: тебя обнимают, а ты спокойно работаешь, никто никому не мешает, все довольны…
—Чуя… — руки этой скумбрии опять нагло залезают под футболку и подбираются к середине груди. —Чу-у-у-уя!
—Ну чего тебе? — невольно ерзая на чужих коленях, шепчет Накахара. Ну было же все хорошо, чего ему опять приспичило?
—Мы же любим друг друга… И вместе давно… — театральная пауза. —Чуя, а давай займемся сексом?
Ступор.
—Нет… Ну, Дазай, не торопись, это такое дело… Ну… — Блять, он забыл все, что хотел сказать.
—Какое? — злорадный шепот на ушко. Чертов демон-искуситель…
—Доебал… Заткнись, прошу тебя… — Чуя сильно смущается, краснеет до самого затылка.
—Кажется, я понял, какое! — Осаму ловко подхватывает Накахару на руки и несет в спальню.
У Чуи аж сердце выпрыгивает из груди от страха.
И в штанах медленно просыпается маленькое солнышко. Но парень почти не сопротивляется, когда его резко прижимают к кровати, нагло и очень грубо засасывая…
Руки уже привычно оглаживают впалый живот, крепкую грудь. Дазая мелко потряхивает — боже, как он долго этого хотел! И… И Чуя, судя по поведению, тоже не против. Он тихонько постанывает, обнажая шею для горячих поцелуев, осторожно тянет Осаму к себе за волосы. Ему как-то боязно — он недавно заинтересовался подобным вопросом… Говорят, что первый раз — больно. Некоторые с кровати встать не могут, но это если партнер такой. Чуя не сомневался, что будет снизу — активом почему-то себя вообще не представлял, пусть и пытался. И…
—Ах! — голубые глаза распахиваются сильно-сильно, стоит Осаму накрыть ладонью уже вставший член. Медленно надавить, провести рукою вверх-вниз, нагло потянуть бегунок. Стыд остался — Чуя пытается свести колени вместе, но с таким же успехом можно попробовать свернуть горы. Осаму, блядь такая, не дает зажаться. —Дазай…
—Что? — так и тянет назвать рыжика «солнышком» или «малышом», но это слишком слащаво. У Осаму каменно стоит еще с того момента, как Чуя забрался к нему на колени. Хочется просто сорвать одежду с этого похотливого создания, и хорошенько выебать. Насухую, без подготовки.
—А… А през… — господи, как же не хочется говорить это вслух. Стыдно, просто пиздец… —Ну… Предохраниться…
Осаму тихо смеется, нежно прикусывая мочку уха. То, как рыжий тихо лопочет подобные слова, не может не завести. Да, он конченный извращенец, раз возбуждается от подобного.
— Конечно, я обо всем позаботился! — ах он… У Чуи дергается левое веко. Готовился, зараза. Причем давно. — Заодно и подарок твоей мамы опробуем…
Добил. Просто нахуй, сука, теперь от стыда сдохнуть хочется.
Чуя мгновенно начинает изворачиваться как только может. Сейчас у него в голове три желания, и все требуют немедленного исполнения. Отметелить Дазая, позвонить Агате и наорать на нее… И расслабиться, отдаваясь в умелые руки любовника. Последнее Чуя и делает.
Он рьяно кусает губы, чувствуя, что с него стаскивают всю одежду. Только блядский ошейник на шее, и от подобного вида Осаму стонет в голос. А Чуя, отчаянно краснея, разводит ноги шире. «Господи, да возьми ты меня уже, дурак!» — так и говорят глаза, пока столь желанное тело трясется. Так… Непривычно.
Дазай, тяжело дыша, наваливается всем весом на Чую, начиная покрывать кожу сплошными узорами засосов и укусов. Это, может, и не очень приятно, но нехило так заводит: Накахара дергается от каждой новой отметки, чуть ли не до крови раздирая губу. И эту самую губу Дазай нежно обхватывает своими. Чуя просто теряется в ощущениях, крича в голос, стоит Осаму накрыть его член ладонью. Сука… Как же приятно…
Язык обводит ровный ряд зубов. Раздается тихий чмок в опухшие губы, и вихрастая голова сползает ниже — под атакой оказываются бусинки сосков. Их прикусывают, облизывают, оттягивают… Чуе жарко и так хорошо, что аж плохо. Голова идет кругом, хочется уже опустить ладонь на свое достоинство и за
кончить. Но руку останавливают.
—Какой ты у меня нетерпеливый… —Чуя вспыхивает еще сильнее, хотя, казалось бы, дальше краснеть некуда. —А как ерзаешь, мм!
—Мх… Нха… — Накахара как колбаска какая-то (неудачное сравнение, особенно в такой момент, но больше идей у Осаму не было). Вертится, зараза такая, и хныкает. Но тут понятно, Дазаю ни капли не легче. —Давай… же!
Осаму пошло ухмыляется, выуживая из-под своей подушки небольшую бутылочку — подарок Агаты. Чуя смотрит на это, широко открыв глаза, и начинает дико нервничать. Особенно после фразы: «Будет немного неприятно, потерпишь?»
Дазай не шутил, когда говорил о дискомфорте. Неприятное чувство, словно в жопе чем-то ковыряются. А потом палец входит на всю длину. Ох…
Дазай не торопился. Нежно, очень осторожно гладил Чую изнутри, попутно целуя и всячески отвлекая от неприятных ощущений. Выдержка на пределе — стоит рыжему выгнуться со стоном, подаваясь вперед, Дазай едва не срывается. Жарко.
Третий палец — и Чуя уже недовольно начинает бурчать, считая, что этого вполне достаточно. Хочется уже поскорее закончить это дело… Но нет — Дазай, сука такая, упирается пальцами прямо в простату, начиная ее массировать. Блять, приятно-то как…
—Все хорошо будет, я обещаю… — упс. Вся решительность делась куда-то, стоило голубым глазам увидеть чей-то половой орган. Дазай наконец стаскивает с себя рубашку, а потом… Ебать у него огромный. И эту махину должны сунуть в задницу Чуи?! Внутри все нехорошо сжимается от осознания. Тише, не бойся…
—Дазай… — Чуя стискивает волосы, прижимаясь всем телом. Господи, какой милый… —Давай… Только акку!..
От довольно резкого толчка темнеет в глазах. Зубы стиснуты, дыхание прерывистое — а ведь там еще даже половины нет! Слезы против воли скапливаются в уголках глаз. Больно… Очень больно…
—Прости… — Дазай уже не находил сил сдерживаться. Такой узкий, горячий Чуя — настоящее испытание. Сколько сил уже ушло на то, чтобы не начать втрахивать его в постель… —Может, остановимся?
—Н-нет, я… Привыкну… Д-давай… — Чуя как ни старался держаться, а все равно начал хныкать и пускать слезы. Все возбуждение кануло в Лету, хотелось завернуться в одеяло и не вылезать. Но…
Чуя перестал жмуриться, чувствуя, что Дазай уже внутри полностью. Весьма и весьма неприятные ощущения, надо сказать. Голубые глаза возмущенно уставились на Осаму, и… Последний быстро утянул Накахару в жаркий, до ужаса развратный поцелуй. Языки размазывали слюни по щекам и скулам, сплетались, нагло залезая в чужие рты. На какое-то время Чуя забыл о боли.
Рыжий выгибается дугой и вымученно стонет, когда Дазай вновь толкается. Медленно, аккуратно — но боль осталась. Еще один толчок — всхлип и судорожно вцепившиеся в забинтованные плечи руки Накахары. На третьем Чуя уже не плачет, только чуть-чуть дрожит, медленно расслабляясь.
А на четвертом толчке раздается громкий стон.
— Да-да… С… Сюда, Ос-саму-у… — сладкий, пошлый шепот на ухо послужил поводом. Поводом, чтобы сломать нахрен все рычаги давления и начать вдалбливаться в столь желанное тело.
Стоны и пошлые хлюпанья заполнили всю квартиру, если не весь дом. На каждый резкий толчок Чуя выгибается, елозит, насаживается до самого упора. Дазаю мало, он проникает глубже, насколько может. А затем выходит под хныканье неудовлетворенного Накахары.
Резко переворачивает Чую на живот — тот сам приподнимает колени, оттопыривая зад. Состояние податливой суки, если честно, когда делаешь все, что угодно. Дазай кружит головкой около судорожно сжимающейся дырочки, не входит, дразнит. Чуя закусывает губу, блядски стонет и насаживается сам, за что тут же огребает смачный шлепок по правой ягодице. Тихо вскрикивает, но упорно подается назад и с придыханием сжимается, когда ощущает блаженную заполненность. Ну же, двигайся…
— Ос… Осаму! — Чуя вскрикивает, когда слышит, нежели чувствует очередной резкий толчок. Тело прошивает волна удовольствия, и…
Мутная белесая жидкость медленно стекает по покрасневшим чуиным бедрам, капая на уже грязные и мокрые простыни. Чуя и сам чувствует себя мокрым и грязным. А еще ужасно довольным. Накахара удовлетворенно урчит, когда валится на простыни и ощущает, что его заботливо укрыли сухим одеялом.
— Ну как? — горячие руки Дазая обвивают хрупкую талию, пока обладатель шальных конечностей оставляет нежный поцелуй за ушком. — Понравилось?
— Угу… — уже будучи сонным и усталым, едва бурчит Чуя. —Спокойной ночи…
— Люблю тебя, солнышко.
***
Коё поняла, что сегодня её день. В театре на время закончились все постановки, и её присутствие там не требовалось. Муж в командировке, Кека под присмотром врачей в больнице — отдыхает, — дел нет, так почему бы не навестить любимого брата?
На её привычное сообщение никакого ответа не было — его даже не прочитали. Странно. Чуя в это время уже по квартире туда-сюда ходит… Подозрительно. Очень.
Девушка паркует свою лаймовую малышку прямо около подъезда, но долго, минут десять, ищет в своей бездонной сумке ключи — ну, а вдруг Чуя спит? Он студент, пусть отдохнет.
Четвертый этаж, знакомая дверь с огромной царапиной внизу (брат неудачно занёс самокат), и, тихо ругаясь, Озаки открывает дверь как можно тише.
Ого.
Везде все блестит, никакого мусора, пыли, полы скрипят, вещи на своих местах…
На кухне никого. Только одинокий телефон на беззвучке — понятно, почему ответа не было. Зал такой же чистый, аж смотреть приятно. Но опять никого. Ванная пуста, балкон тоже…
С трудом открывая дверь с тугим замком, Коё несмело заглядывает в комнату. Чисто. Чуть-чуть увеличивает щель и…
И сердце вздрагивает от открывшейся картины.
Чуя укрыт полупрозрачной простыней, и никакого намека на одежду нет. Так. Это ладно. Но вот то, что вся спина покрыта фиолетовыми синяками и укусами, весьма напрягает.
А потом сонный и не менее ошарашенный Осаму поднимает голову из-за худенького тела, тупо и очень удивленно разглядывая Озаки.
Все ясно.
Ничего лучшего в голову не приходит, поэтому Дазай притягивает Чую к себе и поправляет на нем простынь, словно говоря; «Моё, не поделюсь!» А потом смотрит на сестру своего парня, внимательно ожидая реакции.
А красная как рак Озаки радостно улыбается и затворяет дверь.
У брата есть любимый человек. И это самая хорошая новость за неделю.
— Осаму… — тихий голос шепчет откуда-то из района груди, и Дазай легонько отстраняет сонное существо от себя. И охает. Чуя такой милый, что просто слов нет: маленькие слезинки в уголках глаз, приоткрытый ротик, спутавшиеся волосики… — Что… Сколько время…?
— Твоя сестра пришла. Часов десять.
— Понятно… Сестра?
Чуя пару минут переваривает новость, а потом резво подскакивает на кровати, тут же охая от боли в пояснице. Ах да, Осаму говорил на этот счёт…
— А я ни при чем! — нагло заявляет Осаму, тут же получая подушкой по морде.
В одних джинсах, без трусов, Чуя вбегает на кухню и орёт в голос:
— Это не то что ты подумала!
— Да-да… Именно поэтому ты не в своей футболке и с расстегнутой ширинкой! — игриво бросает Озаки, внимательно смотря на братишку. Надо же, какой взрослый стал!
— Не… — упс. Кофта предательски соскальзывает с плеча — велика. Ну, заебись. Самое то спалиться перед сестрой, она теперь всем знакомым расскажет… — А ты чего пришла… — краснея, бурчит Чуя, потому что больше ничего в голову не приходит.
— Неужели сестре нельзя прийти в свой выходной к тебе в гости?! — епта, вот теперь картина полная — Агата и Акико собственными персонами на пороге. Ну, все взрослые в курсе половой жизни парней, можно сдохнуть спокойно. От стыда. — О, я смотрю, мальчики опробовали мой подарок… Да еще как…
Чуя просто краснеет весь. Руки, плечи, затылок — все цвета спелого помидора. И он превращается в свекольный, когда сзади подходит Дазай и собственнически обнимает. И целует в губы. И это у всех на виду…
— Да, спасибо огромное! Очень помогло!!! — Агата катается по полу от смеха, Акико подхихикивает, ничего не понимая, а Озаки лишь хитро ухмыляется, раскладывая по тарелкам вкусную яичницу.
— Ну что ж… — Кристи неожиданно загадочно ухмыляется. —Отметим пополнение нашей семьи? — и кивает Акико. Та быстро подходит к Осаму и пихает ему что-то в руку.
Коробка с обручальными кольцами. Ох…
Чуя уже просто в обмороке. Ему хочется проснуться и перестать, наконец, краснеть. И отмотать все в самое начало, чтобы сразу убить Дазая и избежать всех этих проблем. Но вместо этого он, сдавленно фыркнув, протягивает изящную руку Осаму и, задыхаясь от стыда, смотрит на кольцо. А потом аккуратно, но по-накахаровски жестко надевает такое же украшение на чужой безымянный палец.
— Ну… — Дазай сам в ахуе, но не теряет самообладания. А потом сгибается в приступе дикого ржача. — Скрепим наши… Любовные узы… По-оце-е-елуем?..
— Да чтоб тебя мусоровоз переехал! — пищит Чуя, затыкая этого ублюдка поцелуем. Чтоб не повадно было!
Женщины лишь довольно смотрят на парней и горестно вздыхают — внучат тут не привидится. Но страшная печаль не мешает им откупорить бутылку шампанского и разлить напиток по бокалам — такой повод надо отметить.
Наверное, это тот самый миг, когда ты и твои близкие счастливы.
Наверное, это тот миг, когда все хорошо…
