О русских песнях и чем-то большем

Первое время Радамель думает, что это забавно — Саша выглядит очень мило, когда в полголоса напевает что-то на родном языке, пока бесенята пляшут чечетку в его оливковых глазах. Чуть позже ему уже кажется, что это можно и прекратить: не напевать при нем именно русские песни, не смотреть на него так нагло — серьезно, вдруг он там его матом кроет и посылает в далекие дали, а Фалькао и не понимает? — и ведь к Ивану без повода не подойдешь, у него тоже работа есть, а устраивать личную жизнь двум идиотам поздно — все уже устроил. В конце концов, есть же песни и на английском, который парнишка сейчас в совершенстве знает и знания свои активно по ночам — или дням, в зависимости от ситуации, — демонстрирует. Неужели ему так нравится всех вокруг раздражать? По правде говоря, бесится только сам Радамель — все остальные давно привыкли, иногда и сами просят что-нибудь им напеть или же скинуть — именно так у Юри в плейлисте появились песни некоего Оксимирона, а у Софиана — мужчины со странным именем «Меладзе». Вроде и звучит красиво, но странности не убавляет. Сам же Саша в телефоне, как оказалось, этих песен почти не хранит — наизусть каким-то чудом помнит, отшучивается, что это уже как часть русской культуры, пока Иван, находящийся рядом, со смешком поддакивает, и еле сдерживает откровенный ржач, смотря на Диопа, который пытается подпевать мелодии из наушников, произнося такое забавное «nebesa-a moi obetovannye». Кажется, все в этом мире настроено против Фалькао. Головин, в очередной раз задержавшийся в раздевалке, выходит из душа последним, снова что-то напевая. Снова что-то русское. И это сейчас вызывает только раздражение, ведь серьезно, надоело уже, соблазнил мужика — зачем продолжать? А он не унимается, во весь голос при отсутствии слуха протягивает русские непонятные слова, когда кроме них в помещении почти никого не остается. — Ты мог бы не делать этого? — немного грубо спрашивает Радамель, под конец все же смягчаясь. — Ты же знаешь, что мне не нравится, когда я тебя не понимаю. — Это всего лишь песни, что в них такого? — наигранно удивляется Саша. Бесенята в его глазах уже не пляшут — они активно скачут, так и порываясь вырваться наружу из тесной радужки. — Я хочу понимать тебя, а не теряться в догадках, что же ты мне говоришь, — его голос спокоен, по крайней мере, он сам так думает до наглой и самодовольной улыбки на лице этого мальчишки. — Ох, ну ладно, как пел один наш великий певец, все для тебя, рассветы и туманы, для тебя моря и океаны, для тебя цветочные поляны, для тебя-я. Последнюю ноту он протягивает слишком фальшиво, а стоящий рядом Иван все-таки взрывается от хохота, но, согнувшись пополам, так и не может объяснить, что же такого пел Головин, который, как ни в чем ни бывало, строит невинную мордашку. Фалькао думает, что от избытка русской речи его глаз скоро начнет дергаться. И что мальчишку следует хорошенько проучить дома в приватной обстановке. Желательно так, чтобы на следующей тренировке он не то чтобы ходить не мог — говорить (в идеале, из-за сорванного голоса). Спустя три дня и принятые все же не такие жесткие, как хотелось изначально меры, Саша ходил по полю кривоватой походкой, но жизнью на все сто процентов был доволен. Радамель подошел к нему, когда они с Иваном разбирали, как ему казалось сначала, какие-то рабочие мелочи. Парнишке надо было сообщить, что ему придется улететь по кое-каким очень важным и неотложным делам в Колумбию, а взять того с собой ну никак из-за работы не получится. — Алекс, извини, что отвлекаю, но завтра мне надо будет срочно улететь на три дня, сможешь сам добираться до базы из моей квартиры? — машину в силу отсутствия прав у младшего он доверять не особо хотел, но цветы, как раз Сашей и приобретенные, поливать надо — сейчас в Монако жара, а за это время они и засохнут. — Ключи у тебя есть, если ты их, конечно, не потерял. — Хэй, я не настолько рассеянный, чтобы терять ключи! — возмутился Головин, но увидев, как мужчина немного издевательски приподнял одну бровь, стих. — Всего-то один раз было… — Не шуми, соседей не пугай, в доме ничего не ломай, цветы полить не забудь, — дал последние наставления Фалькао под тактичное покашливание Ивана, напоминающего о своем здесь присутствии. — Так, это получается, что на субботнюю тренировку я сам поеду что ли? — немного поздно сообразил Саша, недовольно надув губы — заказывать такси, в которых большинство водителей говорят исключительно на французском, желания особого не было. — Получается, что так, — вздохнул устало Радамель, закатывая глаза, только чтобы лишний раз побесить ребенка. — Ти казала, у субботу підем разом на роботу, я прийшов, тебе нема, підманула-підвела, — он даже голову набок склонил и глаза нагло сощурил, пока пел это! — Головин, засранец, ты обещал не делать этого! — прошипел капитан, поджимая недовольно губы. — Неправда, такого я не обещал, — Фалькао думалось, что у парня точно была какая-то заводская установка по умолчанию «бесить Радамеля и выводить его из себя», потому что иначе его поведение он объяснить ну никак не мог. — Хорошо, Иван, ты же слышал, как Саша мне говорил в раздевалке, что на русском он больше петь так часто и при других не будет? — в друге он искал хоть какую-то поддержку и крупицу адекватности… — Слышал! — …и нашел ее! — Но это украинский… Все-таки, нервный тик у колумбийца точно будет.