***
Дженсен вошел в шумный лекционный зал по звонку и по привычке уселся на переднюю скамью, затылком ощутив внезапно наступившую тишину. Такую густую и звенящую, что тихо сказанное ближайшим из студентов слово прозвучало, как удар хлыста: – Шлюха. Дженсен похолодел – вот оно, уже началось. Его сосед, произнесший это слово, демонстративно забрал свою сумку и пересел на два ряда выше. Еще двое снялись со скамьи выше Дженсена и тоже отсели подальше. Возле него образовался внезапный вакуум. Кто-то гаденько присвистнул. Дженсен потупился в стол, не зная, как себя вести, у него горели уши. И вдруг… кто-то точно так же демонстративно упал рядом с ним, хлопнув по столу сумочкой. Дженсен от неожиданности подпрыгнул и повернул голову: Дэннил Харрис смотрела на него. – Привет! – девушка достала тетрадь, открыла ее и приготовилась писать. До этого она никогда с ним не здоровалась, да и на занятиях они пересекались нечасто. – Привет, – ответил Дженсен автоматически. Голос хрипел. Дэннил красотка. И тоже не слишком-то популярна. Правда, в такой скандал, как Дженсен, она не попадала, зато всем известно, что она тоже на патронате. Это выявилось как-то почти сразу, еще осенью. Вот Дэннил молодец, она, несмотря на то, что все знают правду, знают, что она трахается за деньги, ходит с гордо поднятой головой, никого не боится, а кому что не нравится, она сразу показывает зубки – язычок у Харрис довольно острый. И еще она очень смелая. Дженсен приосанился, надел очки и тоже достал тетрадь. Хлоп! Это кто-то присел рядом с ним с другой стороны, нагло толкнув его локтем. Дженсен подвинулся ближе к Дэннил и посмотрел направо: Осрик кивнул ему головой. Уж Чау точно не должен быть сейчас здесь – это даже не его курс и физику он давно сдал, еще год назад. Дженсен не успел подумать о том, насколько ему повезло с соседом по дуплексу, а теперь уже точно другом, который пришел поддержать его. Подставить, так сказать, свое плечо в трудное время, как… – Добрый день! – в аудиторию бодро вошел Коллинз. – Присаживаемся, не теряем время. Я попрошу впредь по второму звонку быть готовыми сразу воспринимать информацию, а кто не наговорился за перемену, попрошу сделать это в коридоре… Дженсен не дышал, весь первый курс, кажется, тоже – когда профессор вошел, все замерли кто где стоял, как в игре «Море волнуется раз!» Между тем, профессор не обращал на застывшую в воздухе неловкость ни малейшего внимания и продолжал: – Итак, в этом семестре физику у вас буду преподавать я. Меня зовут, – взяв маркер, начал крупно писать на доске, – профессор Коллинз. Можно просто «профессор». Записали? А теперь закрыли тетрадки – когда слушать, а когда записывать, я буду вам говорить, не строчите, как пулеметчики, все время, – в аудитории послышался нестройный смех. – И еще: забудьте все, что бездумно зубрили в прошлом семестре – у меня другая система, нежели у доктора Хейердала, поэтому… Ах, да! – Коллинз будто вспомнил что-то и достал из портфеля какой-то смятый листочек. – Ваш декан не смог сейчас сюда подойти – у него тоже лекция, поэтому список тех, кто должен перейти в другой лекционный зал, зачитаю вам я… Дженсен снова перестал дышать: по принятой в университете системе патрон и протеже не должны, по возможности, пересекаться во время учебного процесса, к тому же доктор Хейердал имеет право некоторых студентов не отпустить от себя и пригласить их слушать физику с другим потоком – с теми же химиками, например. И сами студенты, которых даже нет в списке, тоже имеют право не согласиться остаться у этого преподавателя, а перейти к другому, к тому же Хейердалу, если их что-то не устраивает. Поэтому несколько студентов встали сами и вышли, не дожидаясь чтения списка. А уж его имя… уж его фамилия теперь прозвучит точно! Дженсен ждал. Коллинз громко назвал четыре или пять фамилий и… Дженсен даже подумал, что со страха не расслышал, покосился на Чау, но тот покачал головой: фамилию «Эклз» профессор не называл. Зато Дженсен прекрасно слышал перепалку через парту позади себя – двое приятелей спорили шепотом. Один из них явно хотел встать и уйти. – Он же ебанутый, Чад! – Откуда ты взял, Мэтти? – Да это все знают! И Ванточ о нем все время пишет! Давай уйдем, пока лекция не началась. Ты что, тоже не против отсосать ему на сессии? Коллинз же долбоебнутый на всю голову и теория у него тупая… Дженсен не выдержал, оглянулся, снял очки, чтобы получше рассмотреть спорщиков. Ну конечно – Мэтт Коэн и Чад Линдберг, кто ж еще! Дженсен прищурился и произнес тихо, но внятно: – А еще у Коллинза дохера наград за его открытия. – Ты смотри, кто влагалище открыл!– осклабился Мэтт. – И где ты видел эти награды – у него в штанах? – Нет, в зале Славы университета, в музее, – прищурился Дженсен, – ты должен был это знать, Коэн, твоя бабушка моет там полы. И еще профессор два раза номинировался на Нобелевскую премию… видимо, тоже тупую, как и ты. Коэн заткнулся, открыв рот, а Чад Линдберг даже усмехнулся – от тихони Эклза никто подобного не ожидал. А Дэннил, одобрительно улыбнувшись, слегка толкнула Дженсена локтем. Огрызнувшись, Дженсен сразу забыл об этих двух придурках сзади. В его голове звенело «значит, не отстранен? Или это ничего не значит?» Посмотрел на Чау, но тот только кивнул головой вперед, чтобы Дженсен не отвлекался. А как тут не отвлечешься? Коллинза не отстранили… по крайней мере, сегодня. Его фамилию Коллинз не назвал, а это значит, что уходить на лекцию к Хейердалу ему не нужно, и если Дженсен не спит, то физику он… теперь точно летом сдаст. И точно не за минет. Потому что система Коллинза простая, четкая и понятная, и с минимумом тупой зубрежки. А если что не будет понятно, и дома позаниматься можно… у Коллинза дома, естественно. Профессор в это время спокойно прикрыл дверь за покинувшими аудиторию студентами, обвел оставшихся затуманенным синим взглядом, на секунду остановил его на Дженсене. И Дженсену показалось, что Коллинз слегка улыбнулся.***
Как же быстро летит время! Вот скоро уже и следующая сессия, а потом практика. Их еще не распределили по заповедникам – первокурсники проходят полевую практику на Земле, летать на другие планеты можно будет только со второго курса, да и то только если дадут допуск. Многие студенты ходили в состоянии волнительного ожидания, потому что от первой практики не меньше, чем от успеваемости на занятиях, зависит, куда ты полетишь в дальнейшем и какую научную тему тебе смогут доверить для исследований. Осрик говорит, что обычно студентов распределяют таким образом, чтобы они попадали не в привычную для себя обстановку, а совсем в иную, чтобы, так сказать, сразу начать испытывать каждого на стрессоустойчивость и умение приспосабливаться к новым условиям. К примеру, сам Чау, уроженец субтропического приморского Шанхая, на первом курсе проходил практику в высокогорной пустыне Алабама. Так что Дженсена, который всю жизнь прожил в пустынном Техасе, скорее всего, забросят или на океанские острова, или в снега Антарктиды, но… Но сегодня мысли Дженсена были совсем не о предстоящем распределении. Дженсену страшно – перед третьей пересдачей физики у Хейердала так страшно не было. Обстановка тут знакомая, он уже был здесь на диагностике, а потом на консультации у хирурга, но… блин же! Это была только подготовка, а теперь все серьезно и назад уже не отступишь, он обещал. – Бросайте сюда, – улыбчивая медсестра указала рукой на стеклянный цилиндр, наполовину заполненный очками самых разных размеров и форм и чешуйками контактных линз, – они вам больше не понадобятся. Дженсен снял очки – его руки дрожали. Помедлив, бросил очки в цилиндр. – Вам сюда, – улыбалась девушка, провожая его в белоснежную операционную, – ложитесь и ни о чем не беспокойтесь, я вас подготовлю. Пока медсестра закапывала ему глаза антисептиком и готовила капельницу, Дженсена начало трясти – общая анестезия это вам не шуточки! Сначала говорили, что достаточно будет местной, но Коллинз настоял, чтобы ему не только подкорректировали зрение, но и исправили косоглазие. У Дженсена оно незначительное, но Миша сказал, что лучше все сделать сразу и уже забыть об этой проблеме, как и о плохом зрении, навсегда. Чтобы вернуть на место косящий глаз, надо подрезать одну из связок, а еще сделать какую-то профилактическую процедуру с сетчаткой, чтобы в дальнейшем, при космических перегрузках, она не начала отслаиваться... В общем, Дженсен от страха не запомнил всего, что говорил доктор, но зато четко понял, что местной анестезией при таком вмешательстве уже не обойтись. Конечно, она щадящая и самая современная, от нее осложнений не бывает, но все же… – Ми-и-иш! – его голос прозвучал как-то непривычно высоко и по-детски капризно, эхом разнесся по пустой операционной и зазвенел под потолком. Коллинз подошел ближе, взял его за руку: – Тише, тише, все будет хорошо. С тобой лучший офтальмолог Австралии. – Может, не сегодня? – Сегодня, Дженсен. Доппредметы по смежной профессии у тебя со второго курса, правильно? А это уже через три с небольшим месяца – как раз нормальный срок для восстановления. И ты сам говорил, что будешь подавать документы на пилота, а с твоими глазами у тебя ни малейшего шанса пройти летную комиссию, поэтому… – Миша улыбнулся, – поэтому делаем, как планировали и именно сегодня. Я буду с тобой и никуда не уйду. – Обещаешь? – Обещаю, – Миша сжимал холодную руку мальчика, и у него самого бешено колотилось сердце. Но сейчас он должен быть сильным и должен выглядеть спокойным. Что Коллинз и делал. А Дженсен и вовсе не мог дышать от страха, и только твердая рука Миши удерживала его от того, чтобы удрать из операционной. И еще Мишин голос. И его взгляд, полный тепла и уверенности. Сестричка подошла к Дженсену, наклонилась: при свете яркой лампы блеснула тонкая игла. Дженсен зажмурился… (Конец первой части)