И смолкнет шум вокзала...

Вру, что не трудно быть не с тобою…

— Бродяга, да ладно, что ты в ней нашёл? — спросил его, почти шутя, Джеймс. — Она вовсе не похожа на аристократку! И Сириус не знал, что можно ответить. Зачем вообще придумали такой дурацкий по своей сути вопрос? Насколько глупо мы выглядим, когда начинаем перечислять те или иные положительные стороны человека, который нам небезразличен? Да и для чего всё это? Потешить самолюбие? Сириус сомневался, что можно вообще встретить того, кто бы с легкостью сумел выложить кучу доводов в пользу своего выбора. — Какая тебе разница? — Сириус прищурился, глянув на товарища. — Просто интересно. — А что ты нашел в своей гря… — Бродяга! — Джеймс сдвинул брови. — Мы же договаривались, что Лили ты так называть не станешь! — Я привыкаю говорить правду, Сохатый, — вздохнул Сириус, закидывая ногу на ногу и вальяжно откидываясь на спинку стула. — Ну и к тому же, всё равно все мои слова будут выглядеть для тебя оправданием. У каждого своя позиция. — Ты родителям бы это сказал, — хмыкнул Джеймс. — Я-то пойму. И приму, если что. А вот твоя матушка… Сириус тряхнул головой, и его густые волосы рассыпались по плечам тёмно-каштановой гривой. Думать о матери никак не хотелось — накануне выпускных экзаменов особенно. Сириус Блэк давно понял: его матери плевать на всё, что касается его внутреннего мира, ей важно только то, что снаружи. А «снаружи» — не всегда значит «истина». И если вдруг он даже решится, поборет свой страх, и скажет той самой девочке, которая «вовсе не похожа на аристократку», самые важную вещь, его мать, Вальбурга Блэк, презрительно сожмёт губы и выплюнет в лицо: «Перестань таскаться со всякой подворотной швалью! Это не твой уровень!» — Я привыкаю к её безразличию, — сказал Сириус, посмотрев другу в глаза. — И мне было бы спокойнее, если бы я знал, что ты не станешь много болтать. — Я ж могила! — развёл руками обиженный Поттер. — Бродяга! У вас серьёзно? С Медоуз? Да? Сириус снова постарался уйти от прямого ответа. Почти неосознанно, но покраснел. — Серьёзней некуда было у неё с теми Слизеринцами, которых она на дерево загнала как котов облезлых! — заулыбался он. — Помнишь, в прошлом году перед парой трансфигурации? — Да, то ещё шоу было — они, вроде, думали, что она, как и большинство девчонок, не сможет за себя постоять? И хотели обозвать, зажать в уголке, поугрожать, чтоб дала списать? — Точно, — кивнул Блэк. — Наглядный пример этой… как её… Эванс знает это слово! Блин! — Эмансипации женщин, — подсказал Джеймс. — Равноправие, которое рано или поздно должно стать таким же нормальным, как и магия! — Ты не знаешь, случайно, не глядя ли на неё, твоя Эванс решила в Аврорат податься? — Сириус почесал затылок. — Лили хочет максимально отдалиться от родственников — в Аврорате сейчас условия улучшили и жилье предоставляют. — Тогда всё ясно… А было ли так всё ясно? Нет. И хоть, вроде бы, всё лежало на поверхности: единственная дочь пьющего и не работающего маггла и скоропостижно скончавшейся из-за болезни матери-волшебницы, вряд ли хотела возвращаться домой после окончания Хогвартса, — Сириус знал, что пацанка-Доркас также, как и все девушки, мечтает о принце, о свадьбе, о дружной семье и о романтике. А ещё он знал, что она любит своего отца. Каким бы он ни был. Но почему-то изо для в день доказывает всем обратное: намеренно ли? Почему он выбрал её? Что нашёл в ней? То самое. То, чего, как всегда казалось, не хватало в себе. И ещё: они были похожи. Правда, Сириус до сих пор не мог даже самому себе в этом признаться. И хоть он учился «говорить и думать» только правду, внутри сидела ложь: скользкая, тянущая вниз, разъедающая всё человечное и доброе, что было в нём. Он врал, что не стремится быть самым сильным, она — что не хочет быть по-женски слабой. Может ли ложь объединять? Ещё как. Сириус Блэк знал, что на ложь во многом полагаться проще, и как бы ни звучало парадоксально — надежнее: пока ты врёшь, тебя не касается всё то, что происходит вокруг. Ты ограждаешься от всего мира, придумывая и веря в свой — другой. Иллюзорный, но всё же. Ложь, как форма самозащиты, очень неплохо себя зарекомендовала. Но злоупотребление этим правилом неизбежно приведёт к полному краху. Когда Доркас кто-то из однокурсников сказал, что она отлично справляется с боевыми заклинаниями, и ей стоит подумать над выбором соответствующей профессии, Сириус Блэк был поражен тем, насколько некоторые могут быть прямолинейны. Он бы, конечно, соврал ей, не пытаясь пробудить в девочке жажду к агрессии и насилию, ведь усиленные физические тренировки рано или поздно истощат организм морально. И напрасно не признается факт того, что, стараясь соответствовать тому образу, который закладывается в наши головы другими, мы нагло врём не только себе, но и окружающим. — Что ты делаешь, Блэк? — Доркас удивлённо смотрит и выставляет руки вперёд, чтоб он не смог прижать её к стене. Можно, конечно, применить грубую силу, но с подвыпившим такие методы могу быть чреваты целой дракой, а не единичной оплеухой. — Спарринг нам не прописывали, если помнишь. — Ты правда считаешь, что сможешь наравне с матёрыми бойцами обезвреживать Пожирателей смерти? — Сириус очень старается, чтоб его слова прозвучали убедительно и трезво, а не жалко. — Даже с твоей подготовкой это весьма рискованно… нужно быть… чокнутым, чтоб добровольно идти в ту мясорубку. — Все вокруг говорят, что я справлюсь, — чеканит Доркас, словно на самом деле не понимает его. — Такое количество людей не может ошибаться. — Справиться с одним Пожирателем нетрудно, но вот когда и будет несколько… — Есть стандартные инструкции, Блэк. — Доркас отталкивает горячие ладони от своих плеч и старается уйти из закутка. — Показать? Он даже кивнуть не успевает. Она ловко перехватывает его руки, оказывается за спиной, и приложив немного усилий, сшибает подсечкой с ног. Сириус и так почти не сопротивляется, но даже если бы это было так, он знает — боец из него неважнецкий. — Ну как-то так… Она смущается, отпускает его. Он смотрит. И внутри будто что-то обрывается. Сириусу хочется крикнуть, что она полная дура, что скоро её убьют, как многих Авроров, пытающихся бросить вызов самому Волан-де-Морту, он по привычке молчит, улыбаясь беспечной улыбкой. И, когда они выходят из закутка к гостям, оказываясь долгожданными, по причине того, что Джеймс и Лили Поттеры записали их в свидетели, снова врет — правду говорить больно.