Такие зайки

— Ты сбрендил, Глеб Николаич? — Стас смотрел мрачно, исподлобья, закусив костяшки. — Или обкурился? Старая контузия вылезла, врача кликнуть? Обращенные на заискивающе улыбающегося командира взгляды остальных девятерых военных были не менее ошалелыми. Бравые, тертые в боях альфы откровенно не верили в происходящее, охренели. Но высказался вслух только один из них, самый тертый и борзый — Миша. Не без оснований заподозренный в приступе сумасшествия Глеб Николаич продолжал жалобно помаргивать. Мужчина выглядел смущенным и подавленным, будто рушилась его последняя надежда на счастье. Переминался с ноги на ногу увальнем. — Ребят, — протянул он среди воцарившегося траурного молчания дрожащим басом. — Ну ребят… Ну пожалуйста… Мне без Тошки не жить. Войдите в положение? Всего четверть часа позора — и свободны. «Ребята» продолжали хмуриться, сомневались. — Четверть часа, говоришь? — наконец вымолвил Миша, воин нервничал, грыз крупный кулак. — А если нас кто-нибудь в таком диком прикиде щелкнет и выложит в социальные сети? — он опасливо, с оттенком брезгливости покосился в затемненный угол столовки, где небольшой кучкой белело сваленное на пол нечто. — Опозоримся и уволят. А у меня семья и трое детей. Отмершие пограничники очнулись и согласно зашумели — эти альфы все, за исключением командира, давно имели семьи и детей и ни один из них не жаждал потерять работу. Правильно истолковавший волнение подчиненных, как отказ, Глеб Николаич отшагнул назад, понурился побитой без провинности бездомной псиной. — Предатели и трусы, — мужчина с горьким упреком искривил полные губы. — В кои веки я жениться захотел. А вы… Эх… — и со слезами на потухших глазах махнул рукой. Боль сорокалетнего альфы буквально разлилась вокруг, вязкая и почти осязаемая. Холостяк, вечный холостяк, увы, не суждено свить собственного гнезда с истинной парой. Омега, которому отдано неюное сердце, отказал уже дважды с прифырком, требует оригинального, необычного, запоминающегося сватовства. Просто золотое кольцо с блескучим камушком и цветущий кактус в узорном керамическом горшке красавчика-фельдшера не устраивают. Ну, где на забытой чертом базе у границы взять оригинальность? Сжигаемый страстью, решивший добиться взаимности любой ценой офицер месяц лопатил окрестности — и налопатил требуемую объектом обожания оригинальность. Ограбил костюмерную детского театра в местном городке. И смех, и грех, но другого реквизита отыскать не удалось. — Глеб Николаич… — опять Миша. Вот ведь неугомонный глас народа, тьфу. Может, двинуть ему в челюсть, чтобы заткнулся? Э-э-э, не, сдачи даст, подключатся другие, и завяжется свальная драка. — А почему они не серые? Глеб Николаич устало вздохнул и потыкал пальцем по направлению окна. — Зима потому что, — ответил, ссутулив мощные, прикрытые погонами застиранной гимнастерки плечи. — Природная маскировка на снегу от хищников. Предпочитаете розовые? Потихоньку сдающиеся неизбежности, смиряющиеся с шутницей-судьбой, устыженные подчиненные вразнобой замотали головами, кто русой, кто каштановой, кто рыжеватой или черно-вихрой, Миша — лысой как коленка. Сыновья альфы, троица альфят-бедокуров, с неделю назад поймали в школе вшей, и отец побрил и их, и себя за компанию. Зато папе семейства не нужно маяться, вычесывать патлы от гнид — нет волос, нет и проблемы. — Тогда чего стоите истуканами, рты раззявили? — сообразивший — победил, Глеб Николаич воспрянул духом, подпустил в тон начальственной строгости. — Белые боксеры и белые носки на вас, как условились с утра? Пограничники закивали тупеющими болванчиками, выпучились, ловя еще не рожденную команду. — Зайцы, к торжественному сватовству командира, го-о-отовсь! Всем участникам события обещаю защиту от высшего руководства и дополнительные премии на Новый Год! Слаженное движение десятка тел, и десять форм цвета хаки веерами разлетелись по столовке, повисая отдельными частями на стульях и шлепаясь на столы медными пряжками широких ремней и содержимым карманов. Перед предвкушающе потирающим ладонь о ладонь Глебом Николаичем словно по мановению ока предстало десять вытянувшихся в струнку, одетых лишь в белоснежные трусы и носки альф весьма зрелого возраста. Как на подбор — мохнатые, крепкие, мускулистые воины, никаких отвислых пивных животов. Заглядение. — Взде-е-еть уши! Несколько ударов сердца, и столовку заполонили… зайки. Крупные белоухие звери смотрели сурово. Ждали, пока командир возьмет со стола предназначенные жениху дары — набор голубого двуспального постельного белья, роскошно цветущий багрянцем кактус и кольцо в коробочке. Ежились на сквозняке зябкими пупырышками, помаленьку синели, напряженные. А чего морщитесь-то, люди? Северная граница, середина декабря, сугробы и мороз на улице минус тридцать. Какие края, такие и зайки. Это вы еще тутошних волков не видели, сразу бы обмочились и грохнулись в коллективный обморок. И чего командир не решил свататься в июле, были бы суровыми мохнатыми бабочками? — Стро-о-ойся! Равнение напра-а-аво! Побежали, ребятушки, хвосты пистолетами! Ни пуха мне, ни пера! — К черту! — хором откликнулись клацающие зубами зайки. Вот пусть красавчик фельдшер теперь попробует, откажет Глебу Николаичу. Злы зайки, мерзнут почти голые. Загрызут выпендрючего парня — косточек не останется. Омега обречен на истинную метку, счастливое замужество и выводок детей.