Такие зайки

— Равня-а-айсь, смирно-о! Тошку-у выклика-ай! Построившиеся под зарешетчатыми окнами больнички в шеренгу зайцы приосанились, невзирая на пробирающий до костей холод, и принялись скандировать громким, слаженным хором: — Тошка, Тошка, выгляни в окошко! Тошка, Тошка, выгляни в окошко! Глаза у них были недобрые, зубы выбивали мерзлую дробь. Возглавляющий десяток псевдо-грызунов Глеб Николаич нервно прижал к груди кактус. Офицер точно знал — похитивший его сердце омега недавно отобедал и сейчас находится на втором этаже здания, в процедурной, только-только закончил трехчасовые дневные уколы. Самое время для сватовства, пока объект страсти сыт и расслаблен. — Тошка, Тошка, выгляни в окошко! — хриплыми басами орали зайцы во всю мощь своих здоровых глоток. — Тошка! Не услышать мог лишь глухой. На поднятый ушастыми шум где-то хлопнула форточка, еще одна, еще, и детский голос сверху радостно прозвенел: — Пап, смотри! Зайки! Хочу во двор! Эх, не такой реакции ждали мужчины… Испуганные возможным скорым нашествием детворы с родителями и неизбежной фотосессей, они смутились и замолчали один за другим, переминались по снегу в белых, не греющих ступни носках. Простыть закаленным воинам не грозило, а вот ославиться зайцами не улыбалось. Положение спас виновник торжества — Тошка вывалился на больничное крыльцо, кутая в пуховик сильные плечи. — Вы что творите, удоды? — кричал срывающимся, богатым модуляциями тенорком. — У нас тихий час! Пациентам покой нужен! Уходите! Щеки парня пылали, темно-серые, обрамленные густыми длинными ресницами очи метали гневные молнии, растрепавшиеся от быстрого бега светлые волосы выбивались из-под голубой медицинской шапочки вьющимися вихрами. Красавец-раскрасавец, в общем. Нереальный. Узрев любимого, Глеб Николаич лишился дара речи, пошатнулся и козырнул. За командира выступил Миша, на чью борзость заячьи уши не повлияли. — Не уйдем, — заявил альфа, подбочениваясь. — Без приказа начальства. Мы зайцы подневольные, не какие-нибудь там дикие, праздношатающиеся. Как Глеб Николаич решит, — он указал колючим от черной щетины мощным подбородком на пораженного приступом немоты офицера, — так и будет. Едва не уронивший с плеч пуховик омега изумленно приоткрыл пухловатый рот. — К-какие зайцы? — переспросил и попятился к захлопнувшейся за спиной входной двери. — Дядь Миш, ты чего несешь? Миша, сурово насупившись, наставил на племянника палец, но отмерший Глеб Николаич оттолкнул заступника в сторонку. — Тошка! — бас альфы жалко дрожал. — Выходи за меня, а? Без тебя солнце не всходит, кусок в горло не лезет, безвкусным кажется… — и протянул окончательно растерявшемуся парню кактус в горшке; растение топорщилось острейшими колючками, на его вершине трепетал багряными лепестками единственный пышный цветок с оранжево-желтой серединкой. Нет, чтобы на колени встать и коробочку с кольцом на ладони предложить. Сразу в лоб кактус. Глупый деревенщина. Фи. Тошка несколько долгих, показавшихся вечностью мгновений щурился на кактус и вдруг просиял совершенно детским восторгом. — О-о-о, мексиканский багрястрас пьян-ковбоес колюяйцес*! — всплеснул он руками. — Где вы здесь достали это чудо?! Спасибо, любимый!!! — и со счастливым писком повис у мужчины на шее. — Я согласен! — верещал парень. — Согласен! Глебушка, разгоните ваших дурацких зайцев! Я при них стесняюсь вас целовать! Убтыть. Вот и просватали погранцы командира. Стояли, покачивая вислыми меховыми ушами, тряслись на морозе, любовались на новоиспеченную, тонущую в поцелуе пару, на выпавший из рук Глеба Николаича кактус и… чувствовали себя обманутыми в ожиданиях идиотами. Кактуса жалко. Изящный расписной керамический горшок, в котором он рос, при падении на ступеньки раскололся надвое, рассыпая землю. А еще жаль ограбленного Глебом Николаичем детского театра. По ходу, зря альфы вырядились — Тошка за редким кактусом едва заметил их костюмы не по погоде и не зайчиковую суровость. Пора по домам.