i'll be good

Меня зовут Юстас Сайкс и у меня проблемы с родителями. У кого их нет. Правда, мне почти 20 и я живу от них отдельно. Но каждый раз, когда мне звонит мать, у меня возникают противоречивые чувства. Уже за полночь. Только приехав, выскакиваю из машины, поспешно протягивая купюру, и направляюсь к главному входу. Пахнет сыростью. Жутко холодно. Немного моросит, но я почти не обращаю на это внимание. Забегаю под крышу, толкаю белую, покрытую пятнами грязи пластиковую дверь, захожу внутрь. — Здравствуйте, ээ… — побледневший, лихорадочно подхожу к стойке регистрации, от волнения заплетается язык, — Сегодня ночью должны были доставить пациента с инсультом, его имя Джозеф Сайкс, не подскажете, где он сейчас? Отправляюсь на указанный этаж. Торопливо пробегаю по высоким ступенькам, едва не спотыкаясь и сталкиваясь с редкими врачами, прохожу мимо бледно-голубых, мутных коридоров с множеством кресел и дверей. Ищу нужную. Главное не паниковать, главное не паниковать. — Как он? Открываю, перед какой-то там сотой палатой. Нервно сглатываю и прикусываю нижнюю губу. Вижу свою мать. Она, с опухшим лицом, сидела на чёрной лавочке, пялилась на дверь напротив, не отрывая взгляда. Светлые волосы до плеч немного спутаны. Серое пальто в некоторых местах намокло то ли от дождя, то ли от слёз. Чуть заметив меня, вскакивает с сиденья и крепко прижимается ко мне. Вблизи я вижу потёкшую тушь. — Так, успокойся, — я ещё сильнее прикусываю губу, пытаясь не выдать то, что мне неприятны её касания. Так. Засунь свои проблемы в жопу, у тебя отец при смерти, соберись, тряпка, — Объясни, что произошло. — Я… — начала она растерянным голосом, пытаясь собраться с мыслями, — Мы… я была на улице. Гуляла. Мы сильно поссорились, — в мыслях добавляю: опять? — Поэтому я решила немного успокоиться. Когда пришла домой, то ему уже было плохо. Я подумала, что отравление из-за тошноты, но решила вызвать скорую, вдруг что. Ишемический инсульт не редкость, — мать немного отстранилась, вытирая рукавом глаза. — Сейчас с ним всё в порядке, он спит. — К нему можно зайти? — кидаю взгляд на дверь. — Ах, да, конечно. Неспешно нажимаю на ручку. Передо мной появляется небольшая четырёхместная палата. Я в куртке, но мне стало ещё холоднее, чем на улице. Отец лежал в дальнем углу у стены. Рядом стояло несколько капельниц. Помню, в детстве очень боялся их, особенно, когда мне протыкали руку иглой. Мы подошли к кровати. Взяв стул, я подсел поближе. Лицо было бледным, намного бледнее, чем обычно. Русые вьющиеся волосы были промокшими, а тело неподвижно, словно безжизненно. После этих ассоциаций я мысленно сплюнул. Нельзя сейчас думать о плохом, нельзя. Уже всё хорошо. Ногтями я впиваюсь в другую кисть, почти до крови. Ещё одна привычка, оставшаяся с детства. Когда я думаю о плохом, возникают мысли о ещё худшем, это помогает мне успокоиться. По всей конечности остались малозаметные шрамики и в некоторых местах затянутая, новая кожа. Благо, мама этого не замечает. Я чувствую, как она кладёт руку на моё плечо. От этого не легче. Тяжело выдыхаю и, не поворачиваясь, спрашиваю: — Сколько он ещё пробудет здесь? — Не знаю. Врач пока ничего не говорил. Он вообще никаких комментариев почти не давал. Чёртова медицина в нашей стране. Вижу, как грудь отца незаметно то опускается, то поднимается. Не знаю, но почему-то мне самому трудно вдыхать этот ледяной кислород. Я прикрываю глаза, но и от этого не легче. Словно не хочу ничего видеть. И тут внезапно выдаю: — Ты плакала? Когда вы поссорились? — риторический вопрос. — Что? — растерянность. — Нет, я просто под ливень попала. А. Ясно. — Едь лучше домой. Я сама здесь справлюсь. Тебе завтра на учёбу. Приедешь завтра днём. Неохотно через несколько минут встаю и направляюсь за дверь. Как-то смешано пытаюсь прийти в себя. Помалкиваю. — Ты доедешь сам? — Я на такси. — Знаешь, Юст, я… — немного отводит взгляд, — Я недавно готовила документы на развод, но… — она запнулась, --…не знаю, как теперь Джо придётся в дальнейшем. И тебе тоже. — Да, я понимаю, — как-то отстранённо отвечаю, запутавшись в своих мыслях, — Постой. Что? — Знаю, тебе покажется эта новость слишком… — Мам, пойми, — сглатываю. Я молился, чтобы сегодня не начать эту тему, — Ему очень плохо придётся сейчас. — Я поэтому и говорю, что, пока он не оправится, я никуда не уйду. — А если он не оправится? Если пострадали клетки мозга и их уже не восстановить? Тогда ты тоже уйдёшь? — Я не знаю. Давай думать о лучшем. Я нервно улыбаюсь. — И тогда ты продолжишь изменять ему? Резкая тишина. Блять. Ну всё. — Думаешь, я не знаю? — Что?.. кто тебе такое сказал? — она резко переменилась в лице. — Я видел сообщения. Нахуя я это сказал. Просил же не вспоминать об этом. Тряпка. — Юстас, — мать мгновенно приобрела самоконтроль, — поверь, что бы ты не видел, это не… — Мам, я уже не маленький. Хватит врать. Прикусываю нижнюю губу. — Когда ты узнал? — Лет в четырнадцать. Если бы не был глупым, понял бы раньше. — И ты молчал пять лет? — Я до последнего верил, что это неправда, — добавляю про себя: «Хотел. Верить». — Тогда почему сейчас ты так уверен? Я промолчал. Пытаюсь не замечать её хоть какие-то эмоции. — Зачем ты врала? — Я не… — Я задал вопрос. Ответь хоть раз. Такое ощущение, что всё, о чём переживал все эти годы, вылилось наружу, и сдержаться теперь я не мог. — Я не хотела разрушать брак. Ты прекрасно знаешь, что… --…что ты в четыре года потеряла отца и страдала от отчима, — едва не закатываю глаза, но останавливаюсь. Я, конечно, веду себя, как мразь, но не надо перегибать палку. И так всё хуже некуда. — Я слышал эту историю сто раз и каждые сто раз тебя жалел. Но давай будем честны, — скрещиваю руки на груди, — у тебя травма. Поэтому ты не уходила. А теперь ты хочешь бросить его, когда он нуждается в твоей поддержке. — Я это делала только ради тебя, — всё ещё спокойным голосом. — Только ради меня? — пытаюсь так же спокойно отвечать, но едва удаётся, потому слова вливаются в смех. Смех от собственной гниды внутри, — Ты никогда не думала обо мне! Поверь, я бы пережил ваш разрыв, я не ты. Потому что я до сих пор помню, как в семь лет ты спрашивала у меня, как отнесусь к тому, что я буду жить только с отцом или только с тобой. Я видел ваши ежедневные ссоры, я тебя жалел, не отца, и потому постоянно соглашался! Я думал, что тебе было плохо, но, оказывается, очень даже зря. Знаешь, как я себя чувствовал?! — под конец лишь смутно догадываюсь, срывался ли я на крик. — Я хотела сохранить семью! — Ты хотела сохранить себя! И свои комплексы! Я тебя не первый год знаю. — Раз ты знаешь меня, почему тогда я должна что-то доказывать?! — последнее слово приглушённо сглатывается комом в горле, отчётливо это слышу. — Ты мне ничего не должна, — пытаюсь успокоиться. Опять. — Но и я тебе тоже ничего. — Раз ничего не должен, то уходи. Фыркаю. Ну и ладно. Не так уж и долго я хотел с тобой оставаться. Подхожу к двери, ведущей к лестнице. Рука застывает на ручке. В последний момент решаю бросить: — Хотела знать, почему я был так уверен в своей правоте? Ты мне сама ответила. Когда вы поссорились, ты не плакала, как раньше. Человек, каким бы сильным он ни был, всегда плачет по тем, кого он любит. Но она плакала только потому, что все сказанные в её сторону гадкие слова были правдой. А позже сумела отгородиться. Хлопая дверью, я ухожу.