Стена

Впервые Хэнк увидел это, когда оно с нечеловеческой силой било их новенького стажёра — Джона — камнем по голове, разбивая череп, с хрустом отламывало части костей, месило кровь и мозг в единую розоватую массу, квакающую под размашистыми ударами. Джон был полон энтузиазма, когда его, спустя месяц бумажной волокиты и таскания кофе половине отдела, направили на очередной вызов. Хэнк не любил новичков, подобных Джону, — вечно лезут на передовую, геройствуют, так напоминают его лет двадцать назад. Смелые, слепые глупцы. Один из них сейчас лежал в паре метров от Андерсона, уже мёртвый, с жалкими остатками чуть выше плеч. Сунулся поперёд батьки в пекло — поплатился головой. В прямом смысле. Оно перестало толочь черепную коробку Джона, безразлично прохрипело, продолжая восседать на рефлекторно подрагивающем бездыханном теле, и резко повернулось к Хэнку. Андерсон держал в подрагивающих руках пушку на изготовке, целился в перекошенное лицо, провисшую нижнюю челюсть, и силился найти в существе перед собой, в его глазах, заплывших, с лопнувшими капиллярами, хоть фантомный намёк на личность. Хоть что-то людское, осознанное. Но видел лишь кошмар, сбежавший из хоррор фильмов его молодости. — Руки за голову, это полиция, — на автомате рявкнул Хэнк, в душе надеясь, что это просто очередной бред, выданный одурманенным алкоголем мозгом. Что Андерсон вот-вот очухается от сильной пощёчины Коннора, что увидит склонившееся над ним лицо андроида, и что он в очередной раз наорёт на зазнавшуюся машину. Но Хэнк прекрасно понимал, что это не сон, не галлюцинация, не что бы то ни было ещё. Что Коннор не разбудит его, не втащит мощными оплеухами в реальность — андроид нашёл Иерихон, нашёл себя и сейчас находился среди своих. И правильно делал, на кой чёрт ему старый алкаш, готовый после пары стаканов дешёвого пойла пустить себе пулю в лоб? Существо неестественно прогнулось, услышав чужую речь, заклокотало гортанно и неожиданно резво поднялось на ноги. — Это последнее предупреждение: стойте на месте и сцепите руки за головой, иначе я буду стрелять, — Хэнк сделал пару шагов назад, всё ещё держа существо на мушке. Оно дернуло рукой, будто бы отгоняло фантомную муху, вцепилось взглядом в фигуру Хэнка, поцокало языком, и Андерсон даже заметил бьющую о нёбо мышцу, виднеющуюся сквозь не закрывающийся рот. И выглядело бы это до чёртиков комично, если бы не было настолько отвратительно. И страшно. — Гха-а, — выдохнула тварь, подобралась как кошка перед прыжком, и рванула на Хэнка, вытянув обтянутые искусственной тканью куртки руки. Хэнк, почти не колеблясь, выстрелил. Тело упало на живот, по инерции пролетев немного вперёд, и под ним расползлась лужицей кровь, окрашивая падающие в неё снежинки в ядовитый красный цвет и тут же растворяя их. Все надежды Андерсона на то, что перед ним был сошедший с ума девиант, изуродованный своим хозяином, растворились примерно там же, где прилетевший на пробу первый снег. Красная кровь, не синяя. Всё же человек. Предсмертные хрипы существа пролетели по пустынной улице, разорвав сковавшую её тишину. Пустота, не характерная для обычно оживлённой части Детройта, в ответ наполнилась клокотанием, рычанием и хрипами, летящими со стороны одиноких тёмных переулков. Хэнк отступил на несколько шагов, нервно вздрогнув, но пистолет так и не убрал в кобуру, предчувствуя, ощущая нервными клетками, всем своим нутром, что кошмар только набирает обороты, становится реальнее, глобальнее, темнее. В десятке метров от него некто опрокинул металлический, судя по звуку, контейнер с мусором, прошёлся множеством стоп по разбросанным бумажкам и прочим отходам, продолжая хрипеть и стонать. Андерсон хмуро вглядывался влево в попытке вычленить источник звука, как из узкого прохода выплыла небольшая толпа тесно прижавшихся друг к другу людей, движущихся так рвано, грубо и резко, что Хэнк весь инстинктивно подобрался. Интуиция трубила, что что-то здесь не так, что нужно валить как можно дальше и как можно быстрее. Мужчина словил себя на мысли, что его ноги напряглись как у лани, готовой рваться от надвигающегося ужаса на всех парах. Такое поведение казалось постыдным для взрослого мужчины, полицейского, раскрывшего не один десяток дел, чуть ли не ежедневно сталкивающегося со смертельной опасностью на работе, не говоря уже про пьяные игры со смертью, когда он подставлял дуло потенциально заряженного револьвера себе под горло, целился так, чтобы в случае чего точно пробить мозг. Мгновенная смерть, без боли и мучений, которые ему даровала жизнь. Так просто и так противно после, когда свинец не проходил сквозь кости черепа, не разрезал острейшим лезвием твою личность, остался в барабане напоминанием о мерзости жизни и о том, насколько ничтожен ты, не выстреливший наверняка. Хэнк вглядывался в острые движения толпы перед собой, ловил мимолётные взгляды поплывших, покрасневших, бесчувственных глаз на себе, покрывался холодным потом, когда понимал, что существа перед ними подобны тому, что лежало с дырой в голове у его ног, оценивал, сможет ли перестрелять их всех, и не понимал, как его одинокая трагедия жизни перекинулась на окружающий мир как чума. Несколько существ рыкнуло на него, подогнуло ноги и вытянуло руки, будто бы они уже представляли, как передавят горло человеку перед ними, раскурочат нутро и пустят пульсирующую струю горячей крови, умоются и напьются, пропитаются стремительно уходящей жизнью. Хэнк давно не ощущал себя таким живым как тогда, когда существа ринулись на него, стремясь отнять чужую жизнь с нечеловеческим рвением. Андерсон, не задумываясь, выстрелил дважды в воздух, но твари и не шелохнулись в сторону, продолжая двигаться прямиком к нему, заплетаясь в ногах, пихая друг друга и разрывая лейтенанта взглядом, таким ледяным и пустым, что кровь стыла в жилах. Хэнк не отдавал себе отчёта, когда ринулся с нехарактерной ему прытью назад, к машине, не понимал, как выжал сцепление и тут же нажал на газ, что машина чуть пробуксовала на тонком слое белых хлопьев, и рванул по дороге, к чертям из этого богом забытого района. Он очнулся только когда подъезжал к своему дому, опустошённый, напуганный и уставший. А также с привкусом горького, как желчь страха, поднимающегося из недр желудка подобно изжоге. По дороге он краем сознания отметил несколько существ, разрывающих друг друга в клочья и одну маленькую девочку — совсем малютку лет пяти — которая восседала на мёртвой женщине, вероятно, её матери, и окунала свои маленькие ручки в розовых перчатках в раскуроченный живот, играясь с тёмными внутренностями как в песочнице, перебирала их, сжимала, и снова отпускала. Эта картина до сих пор стояла у Андерсона перед глазами: маленькое невинное тельце с неестественно выгнутыми суставами, серой кожей лица и провислой челюстью барахталось в гнилостной красноте крови и потрохов. Вечер, обычно такой яркий и свежий, был пуст, будто бы Детройт снова вернул себе статус города-призрака. На улице, где располагался дом Хэнка, не было ни души: ни любителей погулять перед сном, ни собачников, выгуливающих своих любимцев, ни света в тусклых окнах по соседству, ни даже существ, которые своим хрипом наполнили весь город. Только пустота и тяжёлая тишина, провисшая густой вуалью. Андерсон, не будь он дураком, сразу же позвонил Фаулеру. Он же ранее и призвал временно отстранённого полицейского обратно на службу: кадров катастрофически не хватало, а звонки о непонятных нападениях на людей, не связанных с девиантами, поступали со всего города. На один из таких вызовов капитан и отправил Хэнка, используя все доступные ему резервы, даже помощника-новичка всунул — на, держи, это вместо проёбанного Коннора. Этакий компромисс. Фаулер не отвечал на звонок. Ни на рабочий телефон, ни на свой повседневный, а такой игнор был вот нисколечко не похож на вечно собранного Джеффри. Окончательно дезориентированный Хэнк устало осел на диван, поправляя всклокоченные пряди волос пятернёй назад и не глядя подбирая с подлокотника пульт. Гудение включенного телевизора неприятно разбило темноту комнаты, резануло по слуху, и Хэнк подкрутил громкость, чтобы не оглохнуть. — ... передаём экстренное сообщение. В Детройте введено чрезвычайное положение. Власти просят граждан сохранять спокойствие, не выходить из дома, по возможности забаррикадировать входные двери и окна, запастись едой и водой, элементарными средствами обогрева на неопределённый срок, — Хэнк вглядывался в крайне взволнованную девушку, вещавшую сообщение, отмечал, как она нервно прикусывала губу и поправляла выбившуюся из строгой причёски прядь волос, чудом не сбившись с речи, и ощущал, как всё скатывалось в огромную и непролазную задницу. — По нашим данным, город был поражён вирусом, сходным по действию со штаммами бешенства, однако пути его передачи неизвестны, а очевидцы сообщают о крайне коротком инкубационном периоде. Заражённый человек имеет следующие симптомы: чувствительность к раздражителям, паралич лицевых мышц, и, самое главное, агрессия. Избегайте любых контактов с заражёнными. По мере... — трансляция прервалась, а вместо неё загорелся смутным белым шумом экран, призывая отключить телевизор к херам. Хэнк выключил технику, кинул в угол комнаты пульт и позволил себе легкую слабость. Он откинул голову назад, оставаясь в довольно неудобном положении, а потом ему в голову пришла гениальная в своей своевременности идея, не требующая отлагательств. Андерсон лениво встал с дивана, чуть покачнувшись, грузной походкой дошёл до соседней комнаты к шкафчику с малочисленной кухонной утварью, достал стеклянный стакан и стоящую за ним початую бутылку отличного виски, который он пил только в крайних случаях. Как годовщина смерти Коула, например. Или как сегодня. Мужчина тяжело плюхнулся на диван, налил полный стакан и пригубил, обжигая рот. Он расслаблено прокатил на языке богатый вкус выдержанного крепкого напитка и в три коротких глотка осушил стакан до дна. Алкоголь горячим комом прошёлся по горлу, огнём упав в желудок, и мгновенно просочился в кровь, туманя сознание и отпуская тормоза. Мысли замедлили свой ход, постоянно сбивались, но Хэнк мужественно обмозговывал ситуацию, против воли глотая стакан за стаканом. Жизнь начала казаться проще, но от этого не менее гадкой. Суицид снова замаячил на периферии сознания как единственный верный выход, нужно только ещё немного выпить, и он наконец будет в силах покончить с этим, как должен был уже давно. Хэнк отбросил стакан в сторону, и тот разлетелся на осколки, ударившись о стену. Хрупкое стекло, и человек такой же: один удар — и его нет. Очень просто и лаконично, правильно. Мужчина приложился губами к бутылке и почувствовал, что он засыпает, вот так просто, трусливо, так, как он никогда не хотел. Он никогда не хотел закончить так. С улицы донеслись одинокие хрипы, достаточно громкие, чтобы разбить в дребезги тишину, и чей-то звонкий выстрел, отрезвивший Хэнка ровно настолько, чтобы он смог дойти до спальни. В ящике с бельём опасно поблёскивало металлическое дуло револьвера и его округлый ребристый барабан, хранящий один патрон. Пуля лежала там почти три года, достаточно долго, чтобы её время наконец-то пришло. Андерсон прихватил оружие, ощутив тяжесть качественного сплава в руке. Да, его время пришло тоже. Хэнк вернулся в гостиную, опять плюхнулся на протёртое сиденье дивана, откинулся с удобством на спинку и крутанул магазин, настраивая револьвер так, чтобы первый выстрел был ещё и последним. Обычно русская рулетка позволяла почувствовать себя живым, насладиться тощими холодными пальцами госпожи Смерти на своей шее, но она каждый раз позволяла ему ещё немного поразгребать дерьмо жизни, и мужчина втайне был рад такому исходу. «Ещё не моё время», — каждый раз твердил он себе, убирал огнестрельное куда подальше и шёл спать, если получалось не отрубиться посреди процесса, чтобы быть готовым завтра к работе. Но не сейчас. Последнее время он был слишком живым, вся эта шумиха, девианты, восстание, запавший в сердце Коннор... Чуть наивный, открытый, гениальный и в своей манере глупый щенок, непослушный, следующий за ним везде, и в конечном счёте обрётший душу Коннор. Это было настолько непривычно, что хотелось как можно быстрее вернуться на круги своя, снова умереть и больше не мучиться. Вновь остаться одному, никому не нужным, отвратительным алкашом. Так было легче и так было правильно. Наверное. Хэнк уверенно поднёс дуло револьвера к голове, подставил под подбородок и положил указательный палец на курок, готовый его спустить. Вот так, тихо и без боли. Хэнк несколько раз глубоко вздохнул, готовясь, прикрыл глаза и легонько надавил на курок, ожидая, когда сработает механизм. Чей-то мощный удар отворил входную дверь настежь и впустил холодный воздух в гостиную, выведя громким хлопком Андерсона из предсмертного марева. — Хэнк..? Одно слово. Одно грёбанное слово, и Хэнк убрал палец со спускового крючка. Он, не открывая глаз, неверяще и как-то сипло пробормотал: — Коннор? Андроид судорожно вздохнул, будто бы пытался отойти от шока, а потом медленно прикрыл дверь, не рискуя сдвигаться с места. — Да, это я, Коннор, — Хэнк открыл глаза, скосил взгляд влево, высматривая гостя, и раздражённо фыркнул, откидывая револьвер в сторону. Твою мать! — Какого хрена ты здесь делаешь, пацан? Вокруг творится грёбаный зомби апокалипсис, твоих сородичей убивают пачками, а какие-то обезумевшие твари готовы раскроить башку любому, кого вообще увидят. И во время всего этого, — мужчина живописно взмахнул руками, — ты, вместо того, чтобы вершить революцию и пытаться выжить, припираешься ко мне. Чем ты, блядь, думаешь, Коннор? Хэнк резво, насколько позволяла нетрезвая походка, подскочил к замершему андроиду и грозно свёл брови, лишь бы скрыть свою радость, что Коннор здесь, жив и невредим. — Это не зомби апокалипсис, лейтенант, — Коннор сложил руки за спиной, выпрямился и моментально возымел невероятное сходство с обычным собой. — И моё место здесь, — добавил тихо, на грани слышимости он, но твёрдо и уверенно. Хэнк отступил, польщённый. — Ты знаешь, что за херня творится, — констатировал Андерсон. Он устало, чуть неловко, отложил револьвер на стол и ломано проковылял на кухню. Андроид пошёл следом, медленно и нарочито аккуратно, вторя походке мужчины, будто бы слепое копирование могло помочь ему прочувствовать окутавшее лейтенанта смятение. — Рассказывай. Хэнк быстро, в кои-то веки, трезвел, словно его не раз окунули в ледяную воду, а вслед за трезвостью по обыкновению накатывал стыд. Он мощной волной накрывал, бил по затылку, и некуда было сбежать от его губительной силы. Сейчас провалившаяся в очередной раз попытка самоубийства казалась проявлением трусости, никчёмности, и тот факт, что Коннор стал свидетелем, лишь подбрасывал поленья в костёр самобичевания. Андерсон прочистил неловким покашливанием вмиг пересохшее горло и почувствовал жгучую жажду, будто бы первые ростки похмелья проявились чуть раньше, чем должны. Хэнк с кислой миной набрал в стакан воды из-под крана, совсем не заботясь о её состоянии. И плевать он хотел, что пару лет назад в ней нашли следы солей тяжёлых металлов, из-за чего разгорелся огромный скандал вокруг заводов Киберлайф. Сейчас это всё было таким далёким и невзрачным, таким погребённым под мрачными реалиями других сторон жизни, что Хэнк не хотел ничего знать о вреде воды в его руке. Слушать заунывные лекции от андроида не хотелось тоже, и мужчина было уже приготовился послать того нахер, лишь бы не слышать, что эти пара глотков убьют его чуть быстрее. Он только что чуть не вышиб остатки мозга выстрелом на глазах у напарника, а на улице творится гребаный ад. Ему, как всегда, было глубоко похрен. На удивление, слушать не пришлось. Коннор метким и точным движением выбил стакан из руки оцепеневшего Хэнка и оттащил его, мягко схватив за плечи, от расползшейся лужицы воды, будто бы от неё разило за милю радиацией. — Ты в край охренел? — взбеленился Хэнк, стряхивая с рук ладони андроида. Накопившийся страх вперемешку с гаснущим в крови алкоголем спешил найти выход, и привычная ярость заклокотала в груди. Андерсон схватил Коннора за грудки и припечатал его к ближайшей стене, чуть встряхнув. Ситуация осела на языке знакомым горьковатым привкусом дежа вю. — Я тебя спрашиваю, чёрт! Хэнк вглядывался в непонимание на лице андроида, в его замершую маской мимику, в полные эмоций глаза и на горящий паническим красным диод, и ему стало тошно. Мерзость растеклась по горлу липкой жижей, и было неприятно осознавать, что Коннор здесь был совсем ни при чём. Обидно. Мужчина поджал губы, хмурясь, и выпустил плотную ткань из плена своих пальцев, но от андроида не отступил, продолжая буравить его взглядом сверху вниз. Коннор человечно выдохнул, и Хэнк ощутил в замершем как болото затхлом воздухе лёгкое прикосновение имитации дыхания, ласково мазнувшей прохладой его горящее лицо. Приятно. — Вода заражена, — лаконично ответил Коннор, стабилизируясь. Висок мигнул спокойным голубым. — Заражена? Типа кишечной палочкой и прочей дрянью? — Хэнк тупо уставился на лужицу, чуть сморщив нос. — Вода содержит модифицированный вирус бешенства, получивший устойчивость к некоторым неблагоприятным условиям, поэтому очистительная система водоснабжения Детройта неэффективна. Активен в водной среде, передаётся, в том числе, через биологические жидкости заражённого. Следует избегать попадания на слизистые и открытые раны крови, слюны и иных выделений... — Проще, Коннор, — гаркнул Хэнк, отступив на более или менее приличное расстояние от андроида. — И с начала. Ты нашёл Иерихон, верно? — Хорошо, лейтенант, — Коннор отлип от стены, выпрямился и сложил руки за спиной, принимая более уверенную позу. — Да. Я говорил с Маркусом. Он... смог убедить меня принять то, кем я являюсь, — андроид неопределённо мотнул руками и дёрнул головой, будто бы отгонял назойливую муху. Его взгляд потупился, он потонул в воспоминаниях, нахмурил брови и моргнул, сгоняя наваждение. — Ты девиант, — удовлетворённо выдохнул Хэнк. Коннор удивлённо посмотрел на мужчину, ожидая совсем другой реакции, и кивнул, продолжая: — Я чувствую, Хэнк, — благоговейно выдохнул он, смакуя слова как запретный плод. — Я свободен и волен выбирать. Это трудно. Столько вариаций, столько путей. Как вы — люди — с этим живёте? — Мы привыкли, — хмыкнул Андерсон. — Продолжай. Коннор потряс головой, будто бы это могло ему помочь собраться с мыслями, и облизнул губы совсем уж человечно, не придерёшься. — На Иерихон напали. Те, кто смог сбежать, укрылись. Нам было страшно, мы не знали, что делать дальше. Я не знал, — андроид ощутимо вздрогнул, а его лицо исказила горечь. Хэнк не нашёл ничего умнее, чем прижать Коннора к себе, зарыться пятернёй в его волосы и уткнуть доверительно себе в район шеи. Он ощущал полузабытое чувство то ли нежности, то ли облегчения, и щекочущие его чувствительную кожу пряди, и шелестящее пустое дыхание на ключицах, и ладони, крепко сжимающие в ответном объятии его спину: всё это, без преувеличения, заставляло его окаменевшее от горя сердце разрываться. Хэнк мог позволить себе такую слабость. — Я больше не буду этого говорить, но я рад, что ты жив, — оторвал от себя Коннора Хэнк, потрепал на прощанье макушку и отступил на шаг. — Что было потом? — Маркус принял решение вступить в открытую конфронтацию у лагерей утилизации андроидов, — Коннор, казалось, приободрился и продолжил повествование, вновь натянув постное выражение лица. — Я пошёл за ним, но когда мы подошли, по нам открыли огонь. Мы попытались укрыться, многие не смогли. Маркус был ранен, та девушка — Норт — деактивировалась у него на руках. Он не смог простить людям этого. Я слышал, что какой-то андроид, работающий на крупную биотехнологическую компанию, выкрал их разработку — модифицированный вирус, установил бомбу с ним в водопроводе и отдал детонатор Маркусу. — Он взорвал её, — Хэнк поджал губы и потряс головой. — Что ж, насколько бы это ни был ужасный поступок, я его даже понимаю. — Он был в отчаянии. Он не хотел, но... — Я сказал я понимаю, Коннор, — раздражённо цыкнул Андерсон, выставив в останавливающем жесте ладонь вперёд. — На кой ляд этой компании производить биологическое оружие? Мы же не в старом фильме ужасов, что за конспирологический бред? — Вирусы с изменённым РНК используются как векторы для ввода генов в клетки для изучения... — Иди нахрен, — прервал его Хэнк, и Коннор с неодобрением закрыл рот, поджав губы, — ты мне тут учебник не цитируй. Значит, хотели клеточки поизучать, а в итоге получили зомби апокалипсис на выезде? Хорошая работа. — Я уже сказал, это не зомби. Откуда у вас вообще такие ассоциации? — Хэнк неопределённо пожал плечами, мол, чем богаты, тем и рады. Коннор выдохнул разочарованно, и Андерсон ехидно хмыкнул: только закатившихся глаз и фырканья его напарнику для полноты картины и не хватало. Вот ребёнок. — Болезнь, вызванная вирусом, быстро переходит в третью стадию обычного бешенства, но проходит тяжелее и человек умирает гораздо медленнее. Модификация лишь продлевает агонию и делает вирус устойчивее к негативному воздействию внешней среды. Вот вам и зомби, — последнюю фразу Коннор перековеркал, внеся в голос специфические нотки. Получилось неубедительно. — Это что — сарказм? — Хэнк коротко, чуть нервно хохотнул, отходя от андроида к холодильнику и выуживая оттуда початую бутылку минеральной воды, которая всегда была в доме и помогала глушить на утро последствия бурных ночей в баре. — Девиация на тебя дурно влияет. Коннор проигнорировал остроту, переключая всё внимание на жидкость в руках мужчины. Он в один плавный шаг приблизился к Андерсону, протянув ему руку. —Дайте мне, — настойчиво потребовал он, — я проведу анализ на наличие вируса. — Да она там со вчерашнего вечера стоит, смысл анализы твои проводить? — беззлобно буркнул Хэнк, но бутылку отдал. Мало ли. — Ваша жизнь для меня в приоритете, — Коннор отлил немного воды в кружку, привычным движением окунул в неё пальцы и положил их на язык, анализируя. Андерсон в порыве чувств приподнял, как он любил это делать, подбородок, пристально рассматривая андроида, чертыхнулся и отвёл взгляд, забирая бутылку обратно. Ощущать, что он кому-то в этом прогнившем мире всё ещё нужен, было до одури приятно. И это неслабо смущало. — Безопасно. — Эээ... Да, спасибо, — ляпнул Хэнк, махнул неловко рукой, сделал пару глотков и посеменил на диван, вытянувшись на нём во весь рост так, что икры лежали на бильце, а часть ноги свободно болталась без опоры в воздухе. — Что делать будем? Коннор, бесшумной поступью следующий за мужчиной, застыл посреди комнаты. Хэнк заметил горящий жёлтым диод, выдающий то ли нестабильность системы, то ли активный мыслительный процесс, черт их, андроидов, разберёт, и с непониманием нахмурился: большинство девиантов на памяти лейтенанта при первой же возможности старались лишить себя последнего, что, по их мнению, отличало их от машин, принижало, отбирало свободу. Коннор до сих пор, несмотря на девиантность, был гордым обладателем светящейся штуковины на виске, и этот момент не мог не вызвать в дальнейшем вопросов. — Маркус не остановился на этом. Он отдал приказ на отлов оставшихся в живых людей, вероятно, их убьют. Мы ничего не можем сделать. Мне жаль, — лицо Коннора исказила острыми линиями вина. Он ощущал на себе тяжесть всех невинных, чью жизнь отобрали подобные ему, и даже тот факт, что совсем недавно люди уничтожали андроидов тысячами без разбора, не облегчал накатившей ответственности. И чувств, которые она вызывала. — Правительство знает о сложившейся ситуации, президент отдала приказ об эвакуации близлежащих городов, а через несколько часов закончится возведение Стены и начнётся её укрепление. — Стены? — Хэнк приподнялся на локтях, хмурясь. Ему казалось, что он проспал несколько лет и теперь пытался угнаться за утраченным временем. Ещё вчера он бесился, что был переведён в убойный отдел, а теперь пытался вглядеться в предрассветной полутьме в черты лица подвергнувшегося девиации напарника, прочесть, что им двигало, что он чувствовал, что ощущал, да хоть что-нибудь, что могло помочь понять, на кой чёрт он посреди ночи припёрся к Андерсону домой. Спасти его? А зачем? Он уже не первый год одной ногой в могиле; таких не спасают, таким стреляют в голову и закапывают их с почестями, проявляя уважение. Не спасают. Нет. А Коннор зачем-то спасал. Идиот. — Это бетонные и железные ограждения вокруг Детройта, своеобразные баррикады, мешающие заражённым и андроидам пробраться дальше. Вы должны попасть за Стену, в городе вам не выжить. Хэнк устало завалился обратно, изо всех сил борясь со сном, цепко оплетающим его сознание. Сейчас было не время предаваться Морфею, но алкоголь действовал как лучшее снотворное, и Андерсон с трудом подавлял зевоту, пытаясь сконцентрироваться на деле. Приятный ровный голос Коннора, мягко бьющий по мозгу, не помогал. Андроид быстро смекнул, что к чему, сходил в спальню за подушкой и одеялом, подложил под голову первую и окутал Хэнка как в кокон во второе. — Ты же в курсе, что не должен мне больше подчиняться? Ты же грёбаный девиант, — сонно заплетаясь языком выдохнул Андерсон, позволяя мозгу провалиться в необходимое небытие. Коннор моргнул жёлтым диодом, и комната снова залилась слабым голубоватым светом, которого едва хватало, чтобы видеть очертания лица андроида. Он проверил заперта ли дверь, задёрнул шторы, предварительно осмотрев в окно улицу, и, повинуясь неясному глухому желанию, присел на пол близ дивана, прислонившись к нему спиной, откинул голову на бедро Хэнка и перевёл системы в энергосберегающий режим, имитирующий сон. — Я действую по своей воле, лейтенант. *** Утро выдалось ожидаемо тяжёлым. Хэнк на рваном вдохе проснулся, но глаза открывать не спешил: в голове было месиво, в которое через виски разгорячённой докрасна проволокой вгрызалась острая боль, язык распух и не хотел двигаться, горло жгло сухостью, а под веками будто бы был рассыпан песок. И только воспоминания о вчерашней ночи были свежи и прозрачны, как стекло, столь же точны и ярки. И так же глубоко резали, причиняя противную боль и застревая осколками в кровоточащих ранах. Мужчина приоткрыл глаза, удивляясь царящему в комнате полумраку. И голове Коннора, лежащей на его бедре почти невесомо, едва касаясь. Хэнк внутренне напрягся, но его быстро отпустило, возвращая удивление и любопытство. Лицо андроида выражало удовлетворение и спокойствие, и он выглядел очень по-домашнему в этом своём костюмчике от Киберлайф, сидящим без какого-либо движения, с прикрытыми веками и абсолютно застывшим телом, без ходящей ходуном грудной клетки, рефлекторно подрагивающих ресниц и сжимающихся во сне пальцев. Андерсон, пойдя на поводу у момента, тяжело опустил руку на лоб Коннора, заворожённо зарывшись в уложенные пряди пальцами, и неосознанно задержал дыхание, давясь затопившей его нутро нежностью. Это было стрёмно, стыдно и очень приятно, даже не верилось, что Хэнк всё ещё может такое чувствовать. Андроид под его рукой вздрогнул, открыл глаза и слишком спокойно для такой патовой ситуации посмотрел на Хэнка, но его руку не убрал, даже наоборот —пододвинулся ближе, осторожно ластясь о ладонь как соскучившийся по ласке щенок. — Ты спал? — хриплым ото сна голосом сказал Хэнк и с недовольством заметил, что звучала фраза обвинительно, ровно не так, как он хотел. Извиняясь, мужчина провёл по волосам андроида, отмечая, что они оба ловят своеобразный кайф от этого, и убрал руку, неловко прочищая горло. Дожили. — Был в перезагрузке, — исправил его Коннор, озадаченно нахмурившись. — Как и людям, нам нужно систематизировать полученную информацию. У вас есть сон, а у нас — перезагрузка. Не волнуйтесь, — спохватился вдруг он, — я следил за ситуацией и в случае чего смог бы вовремя среагировать. Вашей жизни ничего не угрожало. — О, — просто ляпнул Хэнк. Он и не думал журить девианта, да и крепкий сон мужчины был его просчётом, неидеальностью человеческого организма, но никак не новейшего прототипа Киберлайф. — Ну, хорошо. Андерсон сконфуженно отвёл взгляд, резво соскочил с дивана и мгновенно об этом пожалел. К вновь забившей в набат головной боли прибавилась сильная тошнота, и мужчина согнулся, закрыв ладонью рот. Коннор в мгновение ока встал рядом с человеком, просканировал его состояние и принялся растерянно гладить того по голове. Хэнк нашёл бы это комичным, если бы перед глазами у него не рябили кое-как видные сквозь выступившие слёзы мушки: его — взрослого мужика, лейтенанта полиции — утешал, как ребёнка, андроид, ещё несколько дней назад готовый убивать ради поставленной цели. — Налей мне виски на два пальца, — рвотные позывы ослабли, и Хэнк смог выпрямиться. Суженные донельзя сосуды требовали опохмелиться, и он добавил: — На кухне, в шкафчике. — Я не думаю, что пить в данной ситуации... — Коннор убрал руку и встал, словно оловянный солдатик, по стойке смирно, хмуря привычным движением брови. — Просто сделай, что я попросил, — гаркнул Андерсон, скривился и уже мягче, прося прощения: — Мне станет лучше, Коннор. Всего на два пальца. Коннор выглядел недовольно, но просьбу выполнил и поднёс стакан с янтарной жидкостью к губам Хэнка, отчего мужчина громко фыркнул. Он не настолько стар, чтобы забыть, как пить. Андерсон через не хочу влил в себя огненную жидкость, зажмурился от нахлынувшего отвращения, но проглотил, зная, что скоро будет лучше. — Спасибо, — слово произвольно, против воли, слетело с губ. — За алкоголь, лейтенант? — Коннор оживился, забирая пустой стакан себе. Слышать слова благодарности ему приходилось нечасто, тем более от Хэнка, и его прошили насквозь чувства, то ли гордости, то ли искристой радости. Очень вкусный коктейль. Приятно. — За то, что не бросил меня, — тихо буркнул Андерсон, и был прекрасно услышан. — И за бухло тоже. — Пожалуйста, Хэнк, — лёгкая, с грустинкой улыбка, вежливая и благодарная, глаза смотрели изучающе в ответ, голова наклонилась чуть влево, а брови подлетели вверх. Открытая, располагающая к себе мимика. Привычная, не один раз виденная на аккуратном правильном лице. Но мужчина буквально ощущал скрытую за мишурой настоящую натуру Коннора. От девианта буквально несло на милю отчаянием. Холодным одиночеством и горькой печалью. Он был потерян. Потерян и до сих пор не найден. — Сколько я спал? — Хэнк перевёл тему, чуть грубо и неуместно, но так нужно им обоим. — Почти двенадцать часов, скоро заход солнца, — Коннор отошёл на кухню, достал из холодильника далеко не первой свежести бургер, просканировал его и не моргнув глазом выбросил в мусорку. Затем залез в морозильную камеру, выудил покрытую льдом, но годную к употреблению пиццу, прочёл на этикетке способ приготовления и выполнил указания безукоризненно. — Подгорело, — констатировал Хэнк, похрустывая перепечёным тестом. Не то чтобы кулинарное творение Коннора было настолько плохо, чтобы критиковать, сам бы Хэнк наворотил аналогичный шедевр, но настроение ему подпортили водные процедуры: умываться скудным запасом минералки было тем ещё удовольствием. — Процесс расписан расплывчато, — с нотками обиды буркнул Коннор. Он и до девиации был не в восторге, если не преуспевал в чём-то, и, кажется, эта запрограммированная доселе дотошность вжилась неплохо и в новое амплуа. — Какой план действий? — перешёл сразу к делу Хэнк, доедая. — Нужно пересечь Стену, я говорил. Пройдём Детройт, потом по мосту Амбассадор пересечём границу с Канадой, и отрезок до Стены под Чатем-Кент. Расстояние маленькое, но по моим расчётам, на дорогу уйдёт около пяти дней. Может, больше. — Погоди... Канада? — Хэнк застыл над полусобранным рюкзаком с запасной одеждой в руках. — На кой чёрт нам Канада? Здесь же окраина Детройта, до Стены со стороны США рукой подать, небось. — Большую часть андроидов Маркус послал на запад, в случае, если люди введут свои войска в город, они встретят сопротивление, но даже если мы проскочим восемьдесят процентов девиантов на площади в десяток километров квадратных, то за Стеной нас ждёт верная смерть: улицы кишат людьми-военными, приказ стрелять на поражение. Канада сохраняет нейтралитет к революции. Дольше, но безопаснее. — Откуда ты всё это нахрен знаешь? — Коннор скромно постучал пальцами по своему диоду, блеснувшему золотом. — Ты их хакнул? — девиант хитро прищурился, усмехнулся краешком губ и подмигнул заговорщически. Вот позёр. — Будем идти только ночью, — добавил Коннор, вогрузив один полный рюкзак себе на плечи. Другой передал Хэнку. — Опережая вопрос: большинство моделей видят в темноте на том же уровне, что и человек, будет проще скрыться, чем днём. С заражёнными та же история. — Большинство? — Андроиды-полицейские, военные, врачи, пожарные, все они имеют прекрасное зрение и слух, если попадёмся им — пиши пропало. Готовы? Хэнк оглянулся на свой дом, на одиноко валяющиеся то тут, то там вещи, вспомнил ослепляющее счастье и всепоглощающий ужас, радость, горечь утраты, испытанные им здесь, и понял, что его ничего не держит. Ни туманные воспоминания минувших дней, ни работа, ни люди, которых он знал с юношества. Андерсон вздрогнул, скидывая груз последних лет с плеч, вздохнул полной грудью родной затхлый воздух, прихватил с кухонного стола портрет Коула, подозвал к себе Сумо, развернулся резко, выдохнул и вышел из дома. К чертям такое прошлое. У мужчины может быть будущее, и Хэнк решительно будет бороться за него. Наконец-то. — Прости, парень, — Андерсон присел на корточки перед тихо и жалобно проскулившим Сумо и потрепал лохматую голову любимца. Ему было стыдно перед собакой (и не только, к сожалению). Он как последний предатель хотел убить себя, оставив Сумо одного в закрытом доме без еды, воды и возможности выбраться, зато с разлагающимся воняющим трупом. Каждый божий раз, когда он напивался до потери пульса и играл в русскую рулетку, рисковал что своей жизнью, что жизнью собаки, ему было до ужаса тошно на утро от своего скотского поведения. А Сумо, как и подобает добродушному животному, ластился к хозяину и прощал каждый его просчёт, потому что любил. Почему прощал из раза в раз за всё дерьмо Коннор — загадка. — Идёмте, Хэнк, — бледная рука андроида упала на плечо мужчины, подбадривая. Этот доверительный тёплый жест придал сил встать, и Андерсон, даже не обернувшись на тёмный, будто бы мёртвый дом, встал с колен, стряхнул налипший снег и пошёл вниз по улице, внимательно вглядываясь в каждую тень. Его руки уверенно сжимали рабочий пистолет, утихомиривая дрожь пальцев, а плечи отяжелял увесистый рюкзак. За мужчиной слаженно заскользил Коннор и негромко пыхтя посеменил довольный, что его вывели в кои-то веки гулять, Сумо. Блядская горькая идиллия. Улица была подозрительно пуста: ни души, ни постороннего звука, ни какого-либо источника света, кроме мягко горящих старых фонарей вдоль дороги. Соседские дома зияли чернотой окон, и Хэнку казалось, что они провожают их своим бездонным стеклянным взглядом, смотрели с укором, науськивали зайти к ним остаться в их гостеприимных объятиях навсегда, будучи убитыми заживо обезумевшими хозяевами. Мужчину пробила дрожь, под одеждой хлынул холодный пот, и Андерсон поёжился: лёгкий морозец пробежался по щекам, оставил на коже цепкий ледяной поцелуй. Липкий снег крупными хлопьями застилал глаза и таял, вынуждая Хэнка позорно стирать влагу со скул и щёк. Спокойной дорога оставалась недолго. Через несколько улиц тишину разбили судорожные множественные хрипы, стремительно приближающиеся и приводящие в ужас. Коннор сориентировался быстрее, махнул остолбеневшему Хэнку рукой в сторону ближайшего дома, подцепил Сумо на короткий поводок и потянул его за угол, прячась в тени заднего двора. Андерсон, затаив дыхание, выглядывал из своего убежища на группу заражённых, сиротливо топающих посреди улицы, и пытался перевести дух. Он видел, как один из мужчин резко вскинулся, издал гортанное «грхаа», дернул плечом, будто бы кто-то невидимый вправил ему вывихнутый сустав, и накинулся на молоденькую женщину, топающую чуть впереди. Заражённый яростно мутузил её голову, сидя на бёдрах себе подобной, пока та не стала свободно перекатываться под мощными ударами под неестественным углом. Потом так же резко встал и медленно поплёлся вслед за небольшой толпой, безразлично пялясь вперёд. Они прождали с несколько минут в засаде, пока обладающий чутким слухом Коннор не сказал заветное: — Чисто! Хэнк не хотел подходить к трупу, но всё равно присел рядом, профессиональным взглядом впиваясь в её шею. Сломана. Андерсона замутило, и он отшатнулся, нервируя и без того взвинченного девианта. — Боже... — проглотил едкий комок в горле Хэнк, бледнея на глазах. — Не смотрите, — посоветовал Коннор, настойчиво потянув мужчину за рукав. Андерсон безвольной куклой последовал за напарником, мелко подрагивая. Отвратительный несчастный город, погрязший во лжи и страхе. Неужели это и есть знакомый с юношества Детройт? Лишь его серая, гнилая тень. Не более. Коннор теперь вёл их максимально скрытной дорогой, гнал по таким помойкам, в которых обычно находили окочурившихся наркоманов и вскрытых за пару хрустящих купюр бедняг. Несколько раз они чуть ли не попадались что заражённым, что андроидам, патрулирующим тёмные улицы. Эта гонка с препятствиями быстро утомляла, и спустя несколько часов, когда они в очередной раз кое-как ускользнули от трёх вооружённых девиантов, которых становилось по мере приближения к центру Детройта всё больше, Хэнк окликнул Коннора: — Нам нужно отдохнуть, не гони, — Сумо согласно всхрапнул, воспользовался передышкой и хлопнулся на пузо там, где стоял. Андроид нахмурился, раздражённо повел плечами, но кивнул, смиряясь с нуждами человеческого организма. — Рядом есть заброшенное здание. Оно окружёно забором — собирались сносить, так что вероятность встретить непрошенных гостей гораздо ниже. Идёмте. То, что здание было заброшенным, было слишком слабо сказано: от некогда жилой многоквартирной высотки остались только голые стены, лишённые какого-либо намёка на уют и отопление. Не лучший вариант, но другого поблизости просто нет. Перед зданием была заросшая сухой травой и кустарником площадка, медленно превратившаяся в пустырь с редкими облезшими железками качель, выпирающими из земли подобно старым костям, лишённых плоти. Вокруг небольшой территории был возведён обычный сетчатый забор, не верилось, что такой раритет всё ещё можно было найти в черте города. Коннор со знанием дела просканировал территорию, выявляя в ограждении три большие дыры, и повёл к одной из них Хэнка. Внутри здание было немного дружелюбнее, чем снаружи, и с лёгкого нажима плечом многие входные двери открывались, впуская в свои пустые чертоги. Для осмотра были годны только три этажа, выше лестница вела в плотный завал из отслуживших своё шкафов, столов, стульев и прочей мебели, и взрослый мужчина ну никак бы не смог протиснуться выше. Решили выбрать квартиру на последнем — третьем — этаже: если бы кому-то и пришло в голову обыскать дом, он бы с меньшей долей вероятности полез бы так высоко, но Коннор всё равно подпёр входную дверь потрёпанным, но тяжёлым комодом изнутри. В пустой небольшой комнатушке, служившей кому-то ещё лет пятнадцать назад гостиной, ничего больше из мебели не было, только какая-то жесть, стеклянные бутылки из-под пива и несколько одеял, скомканных в углу. Хэнк брезгливо оглядел их, выудил из общей массы одно более или менее приличное, только пыльное и местами проеденное молью, но без следов чужой рвоты, крови или чёрт знает чего ещё, расстелил посреди комнаты, устраивая себе спальное место. Остальные тряпки кое-как подцепил на оконную раму, создавая импровизированную тюль: никто не должен видеть их с улицы. Коннор в это время умудрился соорудить небольшой костёр близ лежанки Андерсона, отведя на это кусок высокоплавкой жести, на которую наскоро накидал пожелтевших газет и щепок, поджёг. Огонь с удовольствием облизал бумагу, озарив комнату тусклым приятным светом и подарив окоченевшему Хэнку немного тепла. Мужчина устало плюхнулся на лежанку, снял куртку, достал из рюкзака своё одеяло и укутался в его тёплые недра, совершенно не печась о том, насколько инфантильно это выглядело со стороны. Ему под бок проворно юркнул Сумо, чуть подрагивающий, мокрый от растаявшего снега и очень довольный, что смог погреться о спину хозяина. Андерсон прикрыл глаза в попытке сбежать в другую реальность подальше от пробирающего до костей холода, но бесконтрольно стучащие друг о друга зубы и крупная дрожь, волнами пробирающая его тело, прогоняли сон. Небольшого костра близ него не хватало, настроение и самочувствие бились где-то на уровне плинтуса. Пока горячие руки не обняли его, а податливое тело не вжалось с силой, согревая сквозь слои ткани не хуже, чем голая кожа. — Коннор, что за... — Вы переохлаждены, нужно срочно согреться, другого способа нет. Мои системы отопления работают в усиленном режиме, ибо я чувствителен к низким температурам, — отрапортовал куда-то в плечо Хэнка Коннор, и его голос был приглушен тканью одеяла, в которое он вжимался лицом. — Извините. Хэнк ничего не ответил, утопая в горячих объятиях, ощущая, как накатывает сон. Андроид говорил так уверенно, чётко и слаженно, забрасывая собеседника бесчувственными выверенными фразами, что смущающая ситуация резко перешла из разряда «что за дичь ты творишь, железка» в «ты знаешь, что делаешь, я тебе доверяю». Андерсон от души наплевал на свои внутренние распри, расслабился в руках Коннора, пышущих нечеловеческим жаром, и вернул объятие, прижимая девианта к себе. — Спокойной ночи, лейтенант, — пробормотал Коннор. В ответ до него донеслось только тихое сопение Хэнка, моментально провалившегося в сон, да фырканье Сумо, временами подёргивающего лапой. Почувствовав себя раскрепощённее, андроид провёл рукой по широкой спине человека, огладил бока, подобрался кончиками пальцев к затылку, поддел отросшие седые пряди и помассировал нежную кожу за ухом. Близость с Андерсоном была для Коннора как наркотик, столь же запретна и столь же сладка; она дарила ощущение уюта, покоя, разбивала привычные одиночество и потерянность в труху, и сколько бы он не одёргивал себя, сколько бы не пытался свести это на нет, но лгать себе было как минимум неразумно: Коннор привязался. Вот так вот просто нашёл в этом мире свой якорь и собственноручно пустил себя ради него на дно. Предал Иерихон, Маркуса, всех своих братьев и сестёр только ради одного человека. Нет, только ради себя. Ибо существовать, зная, что самое близкое, что есть в его жизни, мертво, невозможно. Андерсон — единственная ниточка, связывающая Коннора с этим миром, приведшая к его девиации, сломившая программу, подарившая возможность чувствовать и решать самому. Жить, не существовать. Это дорогого стоило. Хэнк дорогого стоил, и Коннор был готов стать предателем, стать ненавистным любому, потерять снова свободу действий, да даже саму жизнь, лишь бы спасти. Лишь бы успеть. *** Хэнку снился промозглый океан; он накрывал мужчину ледяной пушистой из-за пены волной, вышибал воздух из лёгких, утягивал на тёмное дно, лишал возможности всплыть и глотнуть воздуха. Мутная яростная вода растворяла тяжёлое тело, кусала острыми зубами-бритвами, отчего по коже пробегали табуном мурашки. Мужчина ощутимо вздрогнул и нехотя вынырнул из сонного марева. Первое, что он почувствовал, был холод. Из тех, которые пробирают до ноющей боли в конечностях, будто бы мясо отсоединялось от кости. Андерсон прошёлся рукой по одеялу рядом с собой, где вчера его отогревал Коннор, но не нашёл ничего, кроме задубевшего куска ткани. В первое мгновение ему стало даже как-то обидно, будто бы он был девицей, которую поматросили ночью и бросили на утро, а потом накатил страх, ловко цепляющийся за душу тёмной жижей. Хэнк резко встал с импровизированной лежанки, стянул с себя одеяло, окутавшее его как кокон, и огляделся. Его худшие опасения сбылись: он был в комнате один, не считая Сумо, меланхолично поднявшего голову на подскочившего хозяина. — Коннор? — окликнул андроида Хэнк, и никто, предсказуемо, не отозвался. На смену беспокойству пришло раздражение: — Почему эта пластмасса вечно куда-то лезет? Где у него грёбаный выключатель? Найду — приложу головой о стену, может поможет, — Хэнк обошёл тлеющий костёр, встал у окна и раздвинул «шторы». На улице был день или ранний вечер, не разобрать за плотным слоем туч, так умиротворённо, тихо и спокойно, но волнение нервным комом билось в горле, вынуждая впопыхах надеть куртку, взять в руки табельное оружие и приготовиться идти на поиски. Именно этот момент выбрал Коннор, чтобы, тихо шурша пакетом, войти в дверь. Взвинченный Хэнк моментально среагировал, наставив на девианта пистолет, но быстро понял, кто нерешительно застыл перед ним, и опустил оружие, не скрывая облегчённого вздоха. — Коннор, чёрт! — Хэнк подлетел к андроиду и стиснул его плечи. — Почему твоей заднице вечно не сидится на месте? На улице опасно, лучше одному не ходить, послушай меня хоть раз! — Я... — Андерсон легонько, чтобы не повредить, треснул по затылку андроида, чей диод опасно заалел на мгновение. — Я ходил за бутилированной водой и едой в магазин, а перед этим выгулял и накормил Сумо. Не волнуйтесь, я в гораздо большей безопасности, чем вы: заражённые почти не проявляют агрессии к андроидам, видимо, не воспринимают нас за живые объекты, а девианты и вовсе не проблема. — Ходил в магазин? Ты мародёрствовал? — умело выцепил информацию Андерсон, присвистнув. Вот это поворот! — Нет, я... Да, я мародёрствовал, лейтенант. Арестуете меня? — Коннор глумливо выгнул брови, скривил губы в ухмылке и призывно протянул Хэнку запястья, мол, я весь ваш, дерзайте. Его глаза горели неподдельным задором, и мужчина не смог не улыбнуться, спрятав усмешку за недовольным кряхтением. — Арестуешь тебя, как же. Да ты вырубишь меня так же, как тогда в архиве Рида, если попробую, — Хэнк ещё секунду веселился, вспоминая, как он мельком видел расквашенное от удара о пол лицо Гэвина, и тут же помрачнел. — Ты не знаешь, что с ними стало? — Я заходил в отдел полиции, когда искал вас, но департамент был закрыт, — Коннору не нужно было слышать уточнение, чтобы понять, про кого говорил Андерсон. — Ваши коллеги — компетентные полицейские, вам не нужно волноваться о них, вероятность их выживания выше в семь раз по сравнению с другими людьми, — Коннор сочувственно поджал губы и наклонил голову, показывая сопричастность, но его мимика сквозила фальшью и наигранностью, механической точностью. «Ему плевать», — отметил в мыслях Хэнк, но грузиться по этому поводу он не собирался. Действительно, почему судьба малознакомых и в большинстве своём враждебных к нему людей должна волновать девианта? Потому что он начал чувствовать? Маловероятно, у людей это так точно не работало. У андроидов, вероятно, тоже. Коннор будто бы читал сконфуженность Хэнка по его лицу, и стыдливо ушёл в другую часть комнаты, старательно симулируя активную деятельность, бесцельно копаясь в рюкзаке. До наступления сумерек оставалось четыре неполных часа, и за всё это время Коннор сказал от силы пару предложений: «Я принёс несколько литров питьевой воды, можете разогреть их и умыться», «За сегодня мы должны пройти до середины города, дальше будем идти очень медленно, улицы кишат девиантами» и «Вы говорите во сне». Что? — Что? — растерянно озвучил свою мысль Андерсон. Коннор, кажется, воспринял это за «что именно я говорил», и поспешил объясниться: — Вы звали меня по имени, — андроид вопросительно уставился на Хэнка, будто бы тот мог сейчас объяснить, что за кренделя выделывало его бессознательное. Он, естественно, не мог. — А ещё, цитирую, «Пластмасска, отдай одеяло, мне холодно». Что бы это могло значить? Хэнк почесал кончик носа и отвёл взгляд, не зная, что ответить. Всё, больше они не разговаривали, и это гнетущее молчание растягивало часы до выхода в город. Мужчина отчётливо ощущал, что что-то здесь было не так. Слишком отстранённо держался Коннор, слишком глубоко в себе закрылся и слишком часто на пустом месте горящий голубым диод заливался алым блеском. Хэнк плохо разбирался во всей этой андроидской херне, но состояние своего напарника по диоду различать научился почти сразу. Это нервировало. — Тебя что-то гложет, — спросил наконец Андерсон, когда они прошли несколько улиц и вывернули на финишную прямую длиной в три километра до главной площади Детройта. — Нет, с чего вы взяли? — Коннор состроил невинность, но взгляд в сторону отвёл. Стыдно? — Иди нахрен, Коннор! Ты лжёшь слишком очевидно, — вообще-то нихрена не очевидно, и обычно Хэнк вёлся на открытую, требующую доверия мордашку, прежде чем понимал, что его снова обвели вокруг пальца, но сейчас то ли Коннор не хотел сильно стараться, то ли Андерсон научился видеть личность напарника намного глубже, то ли девиация так повлияла, что скрыть наглую ложь стало сложнее, не суть. — Вы правы, — с грустью выдохнул Коннор и прикусил губу, упрямо не поднимая глаз на Хэнка. — Гложет, — и вновь замолчал, принимая постное выражение лица. — Мне из тебя продолжение щипцами вытягивать? Обычно твой словесный понос не остановить, а тут... — Хэнк неопределённо махнул в воздухе рукой. — Я не пойду за Стену с вами, Хэнк, — Андерсон остолбенел, побледнел и открыл было рот, чтобы возмутиться, но Коннор его опередил. — Не спорьте, я всё обдумал. Я уже предал свой народ ради вас, сбежал с поля боя. После я вернусь к Маркусу, расскажу ему всё и приму наказание за своеволие. — Наказание? — в горле Хэнка пересохло, слово слетело с губ тяжело, сипло, с шелестом. — Вероятно, меня деактивируют. Это логично, — Коннор говорил сухо и буднично, будто бы сам презирал себя. — Вы бились за то, чтобы обрести свободу, мочь самим выбирать, как жить и что делать. И что теперь? Будете убивать за то, за что боролись? — Коннор вздрогнул, его лицо перекосила неуверенность, но он в своей манере отказывался признавать иную точку зрения, вспылил. — Люди убивали нас тысячами, они угроза нашему существованию, а я спас одного из них просто потому что захотел! — Коннор пнул Хэнка в плечо, зло скрипнув зубами. Его голос предательски дрожал. — Я эгоист и предатель, мне нет места среди своих. — Тебе есть место рядом со мной, Коннор, — андроид вздрогнул, когда горячие сухие руки легли на его щёки и нежными мазками погладили синтетическую кожу. Хэнку было плевать, как эта картина выглядела со стороны, плевать, что его глаза застилает так не вовремя начавшийся снег. Убедить, уверить — всё, что нужно сейчас. Не больше и не меньше. Коннор ещё какое-то время всматривается ничего не выражающим взглядом в лицо напротив, а потом подбирается всем телом и отталкивает Хэнка от себя. — Прячьтесь! — и Хэнк ныряет в тень переулка. Сумо протрусил куда-то по улице, но это не беда: число одичавших собак на улицах резко возросло, но андроиды их гуманно не убивали. Одним псом больше, одним меньше, без разницы. Вовремя. На дорогу вышло несколько фигур, в которых, чуть сощурившись, Андерсон узнаёт знакомые модели андроидов. Он видел подобные за прилавками магазинов, двое мужчин с каштановыми волосами и одна девушка-брюнетка. Все вооружены. Херово. Коннор невозмутимо идёт им на встречу, его лицо расслаблено и выражает полное спокойствие и контроль над ситуацией. Девианты останавливаются перед ним, но оружие держат на изготовке, не опускают. — Этот участок в нашей юрисдикции. Какова ваша цель пребывания здесь? — Один из мужчин опустил автомат, вычисляя своего. Хэнк на мгновение поверил, что Коннор, взбешённый после разговора, сейчас просто ткнёт в сторону его небольшого укрытия пальцем, и последним, что увидит в своей жизни мужчина, будет хладнокровное лицо его напарника. Лишь на секунду, но страх заклокотал в груди, ускоряя сердечный ритм. — Я направляюсь в восточную часть города, — Коннор приветственно кивает андроидам и поясняет: — Задание от Маркуса. Мужчина согласно кивает и протягивает руку, обнажив белый пластик. «Хочет считать данные», — цыкает про себя Хэнк, сжимая пистолет в руке. Подделать информацию в таком виде невозможно, им не отвертеться. — Секретная информация, разглашению не подлежит, — отчеканил Коннор и сцепил ладони в замок за спиной, перекрывая доступ. — Эта часть города тщательно охраняется, вам нужно разрешение, чтобы пройти. Пожалуйста, — девиант мило улыбнулся, застыв в ожидании, как манекен в магазине одежды. Коннор скривился, выдохнул, собираясь с мыслями, вытащил из-за пояса штанов пистолет, выстрелил в голову андроиду напротив него и девушке, стоявшей чуть правее. Хэнк точным выстрелом отнял жизнь у третьего андроида, который в силу своей неприспособленности к боям даже не успел среагировать. — Коннор! — андроид никак не отреагировал, вглядываясь в дыру во лбу девианта перед ним. Он смотрел на тириум, тонкими струйками стекающий по переносице и из носа, отслеживал их траекторию, как они очерчивали изгиб губ, скользили на подбородок, падали лужицей у его ног, и не мог принять мысль, что убил своего. Его прошивали эмоции, били точными разрядами прямо в грудь. Неприятно. Противно. Больно. Коннор поджал губы, холодно покосился на три трупа собратьев в последний раз и уверенно переступил через них, пошёл дальше. Он получит по заслугам, получит то, что заслужил. Маркус убьёт его и будет миллион раз прав. Но не сейчас. — Мы не закончили разговор, — Хэнк попытался остановить молчаливо прущего вперёд, как танк Коннора, положил руку на его плечо, попытался развернуть к себе, утешить, обнять, но тот скинул ладонь и, не сбавляя темпа, пошёл дальше. — Ошибаетесь. *** У них ушли остатки этой ночи и вся следующая, чтобы пересечь центр Детройта. Улицы были полны девиантов: кто-то стрелял заражённых и вылавливал немногих оставшихся в живых людей, кто-то убирал с дорог тела и прочий мусор, но большинство просто слонялись без дела, сами напоминая ходячих мертвецов из старых фильмов двадцатого века. Пройти всю эту толпу незамеченным было крайне трудно, путь был медленным, тягучим и изматывающим. И дело крылось не только в физическом аспекте, хотя Хэнк и начинал под утро ощущать каждую перенапряжённую мышцу. Нет. Гораздо хуже было гробовое молчание, почти не прерываемое уже вторые сутки. Коннор ушёл в себя и начисто игнорировал любые потуги мужчины вывести его на контакт. Коннор каждую ночь безмолвно вёл их по самому логичному маршруту, частенько отталкивал в тень Хэнка и временами нырял в неё сам, стыдясь попадаться на глаза знакомым ещё с Иерихона девиантам. А потом, с наступлением утра, находил им укрытие и обнимал Хэнка, согревая его своим телом. Но он не проронил ни слова с того самого момента, посылая Хэнка в такой по-детски открытый игнор, что терпение Андерсона, тактично молчавшего до этого, прорвало как плотину. — Ты не можешь больше молчать, Коннор, — зло рявкнул он, схватив идущего перед ним андроида за предплечье. — Меня блевать тянет от этого всего, ты же не ребёнок, в конце-то концов! Прекрати это. Хэнк всё ждал, когда замерший Коннор сбросит его руку, когда ударит, накричит или безразлично попросит отпустить, да всё что угодно, но не угадал. Коннор задрожал всем телом, будто бы его нещадно било током, опустил голову и, как показалось Хэнку, тихо всхлипнул. Такие звуки от напарника слышать было как-то слишком нереально, а от того и жутко. Андерсона передёрнуло. — Я не знаю, Хэнк, я... я запутался. Это как снова потерять свободу и выбирать между программой и девиацией: я знаю, что я должен делать, но чувствую совсем иное. Это разрывает меня, — Коннор развернулся к мужчине лицом, и тот с неверием уставился, считывая сменяющие друг друга, как сигналы светофора эмоции. Уверенность в том, что нужно сделать, ненависть к этому, желание выполнить свой долг и надежда на лучшее. И смутная горечь, накрывшая его белёсым покрывалом. Коннор был потерян. Потерян и не найден. Хэнк мог помочь, отыскать, вывести. И он не против любого поворота на пути. Всё лучше, чем смотреть на это лицо, красивое, уже ставшее родным, но опороченное болью. Не так должно было быть. Не так. Они стояли на набережной, той самой, где они были в аналогичной ситуации ещё пару дней назад. Отсюда можно было разглядеть горящий в темноте мост, соединяющий Детройт и Канаду, звёздное небо, совсем тусклое в черте города, почти неподвижную гладь реки, и Хэнк понимал, что это отлично подходит, чтобы закончить со всем этим дерьмом раз и навсегда. Хэнк вложил свой пистолет в руку Коннора, снял с предохранителя, приставил к своему лбу и выпрямился, уверенно и как-то устало смотря девианту в глаза. — Что вы делаете? — Коннор настороженно нахмурил брови, но руку с оружием не убрал. — Даю тебе разобраться в себе, разве не очевидно? — Андерсон глубокомысленно хмыкнул, ощущая кожей обжигающий холод металлического дула. — У тебя сейчас два выхода: ты можешь отдать мне пистолет и мы уедем в Канаду вместе, либо ты убьёшь меня, выполнишь свою задачу, и продолжишь вершить революцию бок о бок с Маркусом. Пришло время решать, Коннор, кто ты есть — послушная машина или человек. На сей раз окончательно. Коннор замер. Он молча внимал чужим словам, переваривал их позорно медленно, неверяще, анализировал ситуацию и свой эмоциональный отклик, который был так силён и разнообразен, что новоявленный девиант не мог разобрать, что он чувствовал, сколько бы не пробовал, он всё бился как рыба об лёд. Диод горел ровной желтизной, а рука предательски дрожала, внаглую выдавая состояние андроида. Нестабильность. — Давай уже! — рыкнул Хэнк и, чуть мягче, как-то по-отцовски понимающе, добавил: — Я не осужу тебя, чтобы ты ни выбрал. Просто давай закончим со всем этим побыстрее, ладно? Коннор смотрел неотрывно в глаза Хэнка, ловил незнакомое доселе чувство дежавю, вспоминал, как ещё пару дней назад делал аналогичный выбор. Убить девчушку андроида и добыть информацию, или пожалеть её, поставить себя на её место, проявить эмпатию и сочувствие. Он выбрал человечность тогда и не пожалел о своём выборе. Коннор выпустил из плена пальцев пистолет, и тот с тяжёлым грохотом упал ему под ноги, чудом не выстрелив. Об этом выборе он точно не будет жалеть. — Я не могу убить вас, просто не могу и всё, — глаза андроида бегали из стороны в сторону, не останавливаясь ни на чём конкретном, кулаки судорожно сжимались, а плечи поникли, будто на них навалился тяжкий груз и тут же слетел, прогнув под себя. Хэнк тускло, но открыто улыбнулся кончиками рта и притянул к себе Коннора, коротко его обнимая. Он бы и рад посетовать, что стал слишком сентиментальным на старости лет, но было откровенно не до того, особенно когда сильные руки притягивали ближе в ответ, будто бы старались растворить его в себе. Мужчина перебирал коротко стриженые волосы на затылке напарника кончиками пальцев, ловил кайф от тихого сопения на своём плече и желание жить затопило его вновь полузабытой волной. — Всё хорошо, парень. Пошли. Рассвет вот–вот должен был накрыть Детройт, сгоняя сумрак ночи, а это означало, что им нужно было искать ночлег. Хэнк знал неподалёку небольшой частный дом, принадлежавший местному контрабандисту Джимми Робинсу. Он был одним из старожил Детройта, тех самых, которые застали самый разгар Холодной войны и травили байки таким же впечатлительным пиздюкам, каким был когда-то в детстве Хэнк, как они с ужасом наблюдали за развитием проекта Манхэттен и как гордились своей родиной, во время испытания «Тринити»*. Хэнк слушал тогда открыв рот про первое испытание ядерного оружия в истории, увиденное Джимми воочию, и совсем не чувствовал, что история была пропитана выдумкой насквозь. Чуть позже, когда Хэнк возмужал, окончил с отличием академию и стал самым молодым лейтенантом в истории полиции Детройта, старик Робинс не раз помогал ему в поимке преступников, добывал информацию о дилерах красного льда, временами угощал качественным алкоголем и сигарами у себя дома близ пристани, которые сам же и провозил из Канады, минуя официальную границу. Андерсон прекрасно знал о его тёмных делишках, но информатора не сдавал, находя его безопасным, но крайне полезным. Дом Джимми представлял собой старую одноэтажную, чуть обветшалую рыбацкую лачугу, каких в роботизированном Детройте будущего было раз-два и обчёлся — единицы. Внутрь Хэнк зашёл без проблем: два раза резко дёрнул ручку входной двери вверх и один раз медленно довёл до упора вниз. Дверь гостеприимно распахнулась, обдувая тёплым, немного влажным воздухом замёрзшие, щёки Хэнка, и тот удовлетворённо заурчал. Помнят его эти места, помнят. Мужчина включил в доме свет, зашторил плотно окна и блаженно вздохнул, упав в ближайшее к камину кресло. Коннор же, не отставая, подбросил в камин поленьев, каких-то газет, разжёг огонь, выключил одиноко горящую лампу и аккуратно сел в соседнее кресло, заворожённо наблюдая за пламенем, с голодным треском обсасывающим древесину. Просторная комната уютно освещалась одним лишь камином, и уставший Хэнк с удовольствием вытянул ноги, нежась в долгожданном тепле и комфорте. Напряжение последних ночей капитально подбило ему нервы, и загруженный мозг требовал какой-никакой разрядки. Хэнк нехотя встал, отрыл в рюкзаке остатки их продовольствия себе — всего лишь черствый хлеб и консервированные бобы — и корма Сумо, и по старой памяти попытался отыскать тайник Робинса, славящийся обширной алкогольной заначкой. Впрочем, за годы ничего не поменялось: отодвинь ящик там, вытащи половицу здесь, и в руках у Хэнка как по волшебству появилась бутылка Милтондаффа. — Почти мой ровесник, — довольно хмыкнул Хэнк, приземляясь в кресло. Он с тихим урчанием попробовал небольшим глотком шотландский виски прямо из горла, не заморачиваясь, и отставил его на стол. Коннор укоризненно посмотрел на Хэнка и поджал губы. Недоволен, ясно. — Лейтенант, я не думаю, что алкоголь... — Не нуди, — скривился Хэнк, параллельно кладя в рот ложку, полную слизких от соуса фасолин, не то чтобы совсем противных на вкус, да и урчащий желудок они набивали на раз, но аппетита, как и чувства насыщения, не вызывали. Как жевать картон с вкусовыми добавками. Пусто. — Я не собираюсь напиваться, не боись. Коннор угрюмо повернул лицо обратно к камину, нахохлился. Хэнк очертил его освещённый профиль взглядом, досконально изучил каждый искусственный изъян, каждую родинку, узкие губы, тёмные глаза и пригубил ещё немного виски, смыл нагрянувшее наваждение. Что за чёрт его только что пробрал? — Чей это дом? Вы знали, как войти и где искать алкоголь, да и в целом ориентируетесь. — Одного старого приятеля, знал его ещё ребёнком. Наверное, он уже был в Канаде, когда всё покатилось к чертям. Джонни всегда чуял, когда нужно линять — этого у него не отнять, — Хэнк отложил остатки ужина, сделал два крупных глотка виски, убрал и его. По телу уже разливалась приятная тяжесть, и Андерсон не мог не возгордиться собой: давно он не отрывался по собственной воле от бутылки вовремя. Это целое достижение в его грёбаной жизни. Хэнк, донельзя расслабленный и довольный, достал из рюкзака плеер, старенький и потрёпанный, но долго держащий заряд и работающий уже не первый год абсолютно исправно. Мужчина уже хотел было нацепить наушники и предаться беспокойному сну под оглушающий рёв электрогитар или мягкий свист духовых, но словил заинтересованный, неумело скрытый за опущенными ресницами взгляд. — Хочешь послушать? — Хэнк протянул Коннору устройство. — Ты, кажется, интересовался музыкой тогда в участке. — Это было необходимо для успешной интеграции и адаптации к вам, лейтенант, — Коннор как-то благоговейно выдохнул, с осторожностью касаясь плеера. — Но сейчас мне и вправду интересно, что я буду ощущать, — андроид долгим взглядом сканировал предмет у себя в руке, перекатывал его в пальцах, но идти дальше будто бы боялся. Интересно, с чего бы? — Ты не знаешь, как им пользоваться? — не удержался от колкости Хэнк. — Подсказать? — Знаю, да, сейчас, — встрепенулся Коннор, натянул наушники и неуверенно нажал на плей. Хэнк усмехнулся, неприлично вглядываясь в окаменевшее лицо андроида, притаптывал в ритм музыки, которую не могла полностью сдержать старенькая гарнитура, смаковал согревающий внутренности виски и расслаблялся, как умел. Коннор расслаблялся тоже. Неумело, методом проб и ошибок, он учился понимать себя, мир вокруг, и он в тайне возгордился собой, когда системы прошило пряное удовольствие, стоило начаться припеву. Он с трудом смог заставить себя не искать подробной информации о композиции, об исполнителе и о жанре, а просто начать слушать. Просто слушать оказалось отнюдь непросто, достойно гордости, не так ли? — Нравится? — Хэнк развалился в кресле, сонливо прикрыв глаза. Он не смотрел на Коннора, но знал, что тот легко прочёл речь по губам даже вполоборота. — Это странно, — признался Коннор, выключив музыку, и развернулся корпусом к Андерсону, умудряясь при этом сидеть привычно прямо, со сцепленными в замок руками на коленях. — Но да. — А в участке заливал, как ты любишь хэви-металл, — по-доброму фыркнул Хэнк. — Интеграция... — Знаю. Эта ночь была первой, когда не было нужды спать вместе: дом был насквозь пропитан сухим теплом, здесь же ждала готовая окунуть в свои ласковые объятия одноместная кровать. Хэнк с удовольствием вытянулся на ней, а Коннор, растерявшись, так и застыл каменным изваянием, отстранённо подёргивая низ пиджака. — Ты долго там стоять будешь? Ложись, — гаркнул Хэнк и, спохватившись, добавил, будто бы пытался оправдаться: — Не могу спать, когда на меня пялятся. Коннор впопыхах разделся, запутался в грязных от пути штанах, улёгся к Хэнку, насколько вообще позволяла улечься двум мужчинам узкая холостяцкая кровать, и промолчал, что он вот уже три ночи смотрел в упор на спящего и совсем тому не мешал. И эту ночь он будет смотреть тоже, что уж там. Диод-предатель мигнул жёлтым. — Почему ты его до сих пор не удалил? — Андерсон очертил окружность пальцем, сдавленно зевнул. — Твои приятели первым же делом отковыривали. — Пытались быть похожими на людей. Мне это не требуется. — Хэнк лишь глубокомысленно мурлыкнул что-то под нос, совсем не замечая двойного дна в словах. Но за талию девианта таки прижал поближе к себе: авось убежит. Хэнк отрубился в мгновение ока и совсем не ощутил на своём теле руки, аккуратно залезшие под майку, сжимающие его плечи, гладящие широкую грудь и спину. Не ощутил, как Коннор припустил скин с пластиковых пальцев, сцепил их с ладонью Андерсона, сдавленно выдохнул, получая массу информации с перегруженных рецепторов. Он отчётливо помнил, как Маркус прикасался к Норт перед их последним боем, как проявлял привязанность, доверительно обменивался своими мыслями через касание, разделял свою личность, свои чувства и свои желания с ней, отдавал всего себя и получал полную отдачу. Коннор всё трогал открытым пластиком человеческую кожу, ощущал каждую неровность, затянутый ожог на указательном пальце и неровный рваный шрам у основания большого, пытался подключиться, прочувствовать сон Хэнка, его нутро, но никак не мог. Он бился об стену, ограничивающую его от мужчины, об его человеческую несовершенность, и был готов растерзать себя, открыться полностью, раствориться в Хэнке, и это мазохистское желание играло по струнам нервов, царапая неудовлетворённостью. Тогда Коннор впервые почувствовал желание. Острое, сухое и определяющее желание, когда зудело в груди, отдавалось фантомной болью. И единственное, что сейчас было нужно, это потушить пожар внутри. Коннор облизнул губы, в попытке отрезвиться, заменяющая слюну дезинфицирующая гелеобразная жидкость осталась сыростью на скине, но не всё так просто. Люди годами учатся держать эмоции в руках, слушать в экстренных ситуациях голос разума, а не сердца, но что говорить про без году неделя девианта, который не мог даже разобраться, что это за чувство огрело его пыльным мешком по голове и придавило, мешая свободно вздохнуть. Не говоря уже об усмирении. Он так жалок. Коннор просто хотел разобраться, хотел перестать ерзать на месте в надежде ближе притулиться к Хэнку, ничего такого, честно. И скользнул рукой по шее Андерсона, и притянул его к себе, осторожно касаясь губ в целомудренном поцелуе — всё это случайно, лишь эксперимент. То, что Хэнк не проснулся, есть чудо, что Коннор немного умерил свой голод — тоже. То, что ему понравилось и он ещё несколько раз за ночь прикасался, крадя чужое дыхание, пока Хэнк не начал ворочаться — это совпадение. Не закономерность. Нет. Ибо закономерность означала крах. *** Пилоны моста Амбассадор рвались ввысь мрачными стальными сетями, и даже яркий свет по всей длине несущих тросов, оттеняющий паутину меж опорных столбов, не мог окрасить грубые готические элементы и лишить их злобного величия. Хэнку никогда не нравился этот мост, он был точным отражением той части Детройта, которая его бесила больше всего, но сейчас он впервые при виде его огней и серого асфальта под ногами ощущал не тоску и горечь, мутившие сознание до тошноты, а воодушевление и уверенность. Он твёрдым шагом прошёл автоматизированный пункт взимания платы с транспорта и даже не оглянулся на сияющий в темноте город: он того не заслужил. Забрал всё, растоптал и выбросил на дорогу. Никчёмный город, несчастные люди, андроиды, заражённые. Всё ещё варятся в этом котле и не чувствуют, как растворяются заживо, обгладываются до костей. Или только Хэнк был таким, он уже не знал. Главное, что горькая щёлочь Детройта позади и он не одинок. Что ему ещё надо? Ничего. Коннор же немного отстал, впитывая в себя образ города моторов, хотя прекрасно понимал, что скоро увидит Детройт вновь, но его не покидало ощущение, будто бы его тянет обратно канатами, прочно сросшимися с телом, тянет с силой, не желая отпускать своё чадо, и это так пугало, что он пару раз пробежался ладонями по плечам, сгоняя с себя неприятный морок. Длина моста была всего полторы мили, но дорога должна была занять не меньше двух часов. Все четыре полосы были заполнены брошенными легковыми и грузовыми автомобилями — видимо, новость о поражении и закрытии границ Детройта застала людей в привычной для моста пробке, и единственным путём к спасению был пеший тур до Канады, ещё открытой в первые часы эвакуации. Умные люди схватили свои семьи и убежали, ну а упрямых дураков ждала печальная участь: именно их останки сейчас валялись то тут, то там, а заражённые, расправившиеся с ними, бессмысленно бродили между машин, отупевшие, голодные и уставшие, но большая их часть лежала безобразной кучей на асфальте, не выдержав ноябрьского холода. Это были больные люди, выброшенные на улицу и потерявшие свою человечность до основания, они не пытались укрыться от промозглого ветра или сожрать разорванных ими людей, чтобы притупить голод. Но не все. Были и те, кто, погрязнув в своём изощрённом животном начале, на инстинктах выжил, адаптировался, прячась между машин и находя что-то съедобное в открытых авто, или же пускали в ход остатки агрессии на своих же, вкушая затем их сырое заледенелое мясо. Таких монстров было крайне мало, девианты их отлавливали и отстреливали, Хэнк не один раз видел, как вооружённый отряд андроидов расстреливал пассивных к ним заражённых, и его одолевал поток смешанных чувств — от ненависти и сочувствия, до понимания и принятия. Во время революции девиантов без разбору убивали, устраняя угрозу. Это казалось логичным — ответить той же монетой. Но и бесчеловечным, к слову, тоже. Коннор по обыкновению шёл чуть впереди, сканируя дорогу, и выбирал путь наименее кровавый, чтобы останавливаться из-за рвотных позывов Хэнка как можно реже. Андроид услышал шаги непозволительно поздно: группа из пяти вооружённых до зубов верзил-андроидов чеканным, но бесшумным шагом плыла прямо к ним. Коннор среагировал мгновенно, сказывалась способность осмысливать такой объём информации, что время буквально останавливалось. Он дёрнул Хэнка за ближайшую фуру, прижал к грязному металлу спиной и закрыл ладонью ему рот, грубо призывая к молчанию. Андерсон не дурак, что уж там, всё понимал, за последние несколько дней Коннор постоянно делал подобные выпады, стремясь быть как можно более незаметным, но его такая поза была до одури унизительной. Хэнк мотнул головой, стряхивая длинные пальцы со своего лица, недовольно пробуравил девианта взглядом и тут же побледнел, услышав в паре метров от их укрытия голос: — Здесь кто-то есть, — грубый голос одного из андроидов разрезал шум ветра. — Я схожу посмотреть, прикройте. Блядь. Ещё ни разу они не были замечены, ни разу не попадали в такую ситуацию и ни разу не были так близки к концу. Осознание билось тревожной мыслью в висках, заполняло сердце холодом и ужасом. Они попались, их убьют. Хэнк не боялся умереть до этого, не боялся и сейчас, но он знал, что только его смертью дело не ограничится, и мятежный, нарушивший правила андроид будет убит здесь же, без суда и следствия. Хэнк вслушивался в тихие, но различимые вблизи шаги, ощущал, как их ритм резонирует с биением его сердца, и он осознал, что нужно сделать. Рука по выработавшейся привычке удобно перехватила рукоять пистолета за поясом джинсов, вытащила его на свет. Мужчина был готов отвлечь внимание на себя, выбежать, возможно, успеть парочку ранить или убить, лишь бы дать Коннору немного времени. Совсем чуть-чуть. Стоящий вплотную Коннор почувствовал телодвижения Хэнка, словил растерянно его выражающий готовность взгляд, оцепенел на мгновение, анализируя его действия, цель и шансы, и пригвоздил запястье мужчины с огнестрелом у лица, крепко удерживая его на месте, не давая открыть себя окончательно. — Я знаю, что вы здесь. Выходите, так будет лучше для вас же, — голос андроида раздался совсем рядом, казалось, ему можно было пройти несколько шагов, зайти за угол длинного высокого прицепа, и он нос к носу столкнётся с теми, кого искал. Два выстрела, два трупа. Чистая работа. Коннор это понимал. Он уже просчитал несколько вариантов событий, и ни один не радовал его: Хэнк выскочил с пистолетом наперевес — смерть Андерсона в девяноста восьми процентах случаев; Коннор прострелил голову ближайшему андроиду, словил пулю сам — смерть Хэнка в девяносто одном проценте; остались в укрытии — восемьдесят три. Слишком большие цифры, чтобы полагаться на везение. Они оба знали, что это конец. Они смотрели друг на друга, остро ощущая утекающие как вода сквозь сито секунды, ловили в глазах отчаяние, горечь, понимание и принятие. Коннор, погребённый под напором чувств, приоткрыл рот, коротко выдохнул, решаясь, и коснулся в поцелуе губ Хэнка, выполняя последнее своё желание. Ему нечего больше терять. Он плотно зажмурился, ожидая удара, брезгливого оттеснения, неодобрительного замирания или раздражённого укуса, всего, но не языка, юрко проскользнувшего в рот, не сильных рук, сжавших его волосы в кулак и не яростного поцелуя дорвавшегося до своего человека. Хэнк целовал полно, собственнически, грубо на грани, но с полной отдачей, требуя того же взамен и удовлетворённо это получая. Коннор вторил движениям, языком собирал густые капли человеческой слюны, и ловил от этого приход, знакомый сбивающим агонию новой дозой наркоманам. Его потряхивало — то ли от смерти, дышащей холодом в затылок, то ли от горячих ответных касаний, то ли от контраста ситуации — непонятно. Коннор судорожно впивался пальцами в плечи Хэнка, открывал рот и жадно подставлялся под губы-руки-пальцы, ласкающие его мягко, но с напором. Они оба понимали, что это не худший конец из всех. — Это была собака, Стив, — кто-то из военных андроидов сквозь усмешку пожурил близкого к ним девианта. Его слова едва доносились, приглушённые раскатистым лаем Сумо. — Идём. Хэнк разорвал поцелуй, неверяще покосился в сторону удаляющихся девиантов и облегчённо выдохнул через стиснутые зубы. Он был опьянён адреналином, всё ещё растворённым в его крови и бьющим по сердцу как молот по наковальне, неожиданным спасением, в которое не верилось до сих пор, и дрожью удовольствия, покалывающей его губы. Хэнк не понимал, как они выкрутились, не понимал, почему Коннор его поцеловал, и почти не понимал, почему с таким рвением углубил поцелуй сам. А ещё он не понимал, почему Коннор, сам же и начавший это, как ни в чём не бывало шёл впереди, делая вид, что ни Хэнка, ни поцелуя и не было вовсе. — Что это было, Коннор? — Хэнк схватил Коннора за плечо, повернул к себе. Андроид легко повиновался, но смотрел пусто, как машина, умеющая лишь повиноваться. Хэнк моргнул, нахмурился, замер в ожидании ответа. — Вы собирались пойти на верную смерть, я остановил вас. Это логично, лейтенант, — отстранённо заметил Коннор. И всё бы было складно в нём, да только он так старательно прятал взгляд, стыдясь посмотреть в глаза Хэнку, что выдавал себя этим с головой. Ложь и стыд было сложно не заметить, казалось, даже воздух был пропитан ими, но Андерсон был слишком раздосадован, чтобы увидеть очевидное. — Да мне плевать на твою логику, говнюк, — гаркнул Хэнк, хватаясь за лацканы серого пиджака. — Никогда не целуй только потому, что это «логично», ясно? Мужчина раздражённо цокнул языком, матернулся со вкусом, отпустил Коннора, окинул его взглядом, мол, прощаю дурня этакого, и оглядел выступающие сквозь ночной туман шпили канадских небоскрёбов. — Идём, мы почти пришли. Канада встретила их туманным тёмным утром, грязным дождём, смешанным со снегом, и вяжущей тишиной, нарушаемой лишь редкими криками птиц и лаем собак, брошенных впопыхах нерадивыми хозяевами. Атмосфера стояла гнетущая, промозглая, но говорить по-прежнему не хотел ни Коннор, ни, тем более, Хэнк. Андерсон и вовсе пропах насквозь горечью, временами бухтел себе под нос нечто невразумительное или пинал пустую жестяную банку, валяющуюся без дела посреди дороги. Та с негромким цокотом проскакивала вперёд и его настроение иррационально поднималось. Людям нужно выпускать гнев, и если возможности разбить лицо кому-нибудь рядом нет, то и помятая банка из-под колы тоже подходила, забирая с пинком ноги отрицательные эмоции. «Лучше, чем бить другую железку, — ехидно комментировал голос в голове, и Хэнк вторил его внутреннему паскудству, пиная очередную жесть. — Блядь». Почему его так накрыло, Хэнк не знал. Его задело, что его поцеловали впервые за последние несколько лет только чтобы урезонить. Что так поступил Коннор, который, сколько сам себе не ври, значил слишком многое, и именно от него подобной подлости меньше всего хотелось получить. И в особенности его задевало за живое то, что он сам подорвался отвечать, так жадно, так насыщенно, открыто, и в кои-то веки его сердце билось ускоренно не из-за адреналина на работе или убойной дозы алкоголя, мешающего мышечному насосу адекватно качать к органам кровь. Нет, он стоял там, бухой в хламину от привкуса смерти и маслянистой жидкости на языке, и всё это было зря. Стыд заливал щёки Андерсона огнём и гнал его хлыстами по пяткам дальше, к Стене. Как бы это ни было тяжело, пути назад нет. Он это понимал и шёл вперёд, сгорбившись под тяжестью спутанных мыслей и чувств. Чёрт. Передвигаться по Канаде было гораздо легче, чем по очагу революции — Детройту: коренное население было почти полностью эвакуировано за несколько часов до того, как первый заражённый ступил на асфальтированный пролёт моста Амбассадор, а андроиды, не входящие в открытую конфронтацию с Канадой, держались как можно ближе к США. Страна кленового листа теперь воспринималась как спокойная отдушина, где можно было вздохнуть полной грудью и в кои-то веки не бояться, что тебя разорвут на части или пристрелят только за твою видовую принадлежность к человеку разумному. Коннор отыскал брошенный на дороге один из этих умных автомобилей, приложил к идентификационной панели оголённую ладонь и взломал противоугонную программу. Так дело пошло гораздо быстрее, хотя возможности разогнаться не было всё равно: улица была буквально завалена машинами, оставленными в погоне за свою жизнь местными, и временами они теснились в такие узкие дыры, что если бы не андроидская точность Коннора, они бы не проехали и сотни метров. Из-за невозможности проезда, они меняли машину на другую с подобным интерфейсом пять раз, пока к полудню Хэнк не начал дремать прямо в соседнем кресле, а от Стены их отделяло не больше десяти километров. — Хэнк, — аккуратно позвал Коннор, припарковавшись близ одноэтажного дома с приоткрытой дверью. Мужчина никак не отреагировал, провалившись в необходимый организму сон ещё час назад. — Лейтенант! Проснитесь, вам нужен нормальный сон, вы в таком состоянии даже до Стены не дойдёте, не говоря уже о нескольких километрах за ней до ближайшего поста военных. Давайте! Хэнк невразумительно побурчал, недовольный, что его долгожданный полёт в царство Морфея прервали грубым способом, но быстро отошёл, вникая в ситуацию. В конце концов, вытянуться в чужой, но не менее мягкой и тёплой кровати было жизненно необходимо. Дом оказался пуст и холоден, и всё человеческое, что обычно было развешено на стенах фотографиями и лежало мелкими побрякушками на полках, было будто бы слизано. Идеально стерильный дом нервировал, как нервировали когда-то андроиды-машины, не способные ни к чему, кроме выполнения поставленной задачи. К счастью или же на беду, но прямое доказательство нереальности этой теории стояло перед Андерсоном, нерешительно теребя рукав пиджака, будто бы не могло решиться что-то сказать. — Вы можете принять душ перед сном, если хотите, — монотонно выдавил из себя Коннор, поднял глаза и, встретив на лице Хэнка непонимание, пояснил: — Система водоснабжения Детройта замкнута, вода здесь безопасна. — Ты уверен? — Андерсон скептически приподнял бровь, с отвращением представив себя обезумевшим, полусгнившим монстром. После последних дней, когда заражённые в том или ином виде попадались ему на глаза с ужасающей регулярностью, сильно мучить воспалённое воображение не пришлось, он и без этого словно своими глазами видел себя со стороны, облезшего, лохматого, с провислой челюстью и пустым взглядом поддёрнутых туманом безумия глаз. Мужчина вздрогнул, неровно выдохнул. Коннор мастерски считывал показатели Хэнка, знал, что ощущал сейчас мужчина, о чём он думал и чего страшился. Если бы познать себя было так же просто, но нет, он всё ещё между двух ярких огней, и какое пламя его в итоге сожжёт, было не предугадать. А пока он томился в этом котле, и ощущал себя так, словно он снова стоял там — на борту Иерихона — и выбирал между разумом и чувствами, долгом и желаниями, программой и девиацией. Это терзало. Это же делало живым. Бесконечный круг, который вот-вот должен был разорваться в пользу того или иного. И этого не избежать, как бы долго не хотелось играть в невинное неведение. Коннор включил воду на кухне, подставил пальцы под нисходящий стрелой поток и положил их на кончик языка, анализируя. — Следов патогенных вирусов не обнаружено, безопасно для вашего здоровья, лейтенант. Коннор махнул двумя сжатыми пальцами и приподнял брови. Видит Бог, Хэнк ненавидел все эти психологические штучки из арсенала его напарника, призванные расположить к себе, но спорить с их эффективностью было сложно, убеждать Коннор умел талантливо. И временами подло. — Превышено содержание двухвалентного железа, —сконфуженно добавил Коннор, и эта фраза, вылетевшая из-под его языка против воли, неслабо повеселила Андерсона. Иногда робот нудел ровно так, как требовалось от него, этого не отнять. Хэнк давно не мылся как подобает, ограничивался только бледным подобием утренних водных процедур с тем скудным запасом воды, который им временами удавалось украсть из магазина. И теперь, стоило ему ступить под мощные струи, позволить им смыть усталость дороги с кожи, как с мужчины будто бы сошло лет десять махом — настолько свежо и комфортно он ощутил себя в тот момент. Андерсон скинул несвежую одежду в стиральную машину, которая обещала в два клика преподнести на блюдечке чистую и сухую шмотку, переоделся в шорты и майку, захваченные с собой ещё в Детройте, и довольный по уши лениво вполз в спальню. Кровать в дальней комнате была любезно перестелена чистым постельным бельём, шторы наглухо перекрывали доступ солнечным лучам, и в комнате царил мягкий полумрак, в котором были видны очертания предметов, но они не мозолили глаза. Хэнк лёг на свободную сторону кровати, ловя глазами контур тела Коннора, лежащего рядом с ним. Такое положение вещей дарило покой, удовлетворение, и смытый было в душе сон начал медленно накатывать блаженными волнами на воспалённый пережитым мозг. — Хэнк, — Коннор повернулся лицом к Андерсону и чуть привстал на локтях, — я возвращусь к Маркусу. Андерсон лежал на спине, смотрел в потолок, считая его неровности, и никак не менялся в лице. Коннор принял сидячее положение и решил повторить увереннее, чтобы его было на сей раз хорошо слышно. — Это мой долг, Хэнк, вы должны понять, — Коннор не знал, почему мужчина не реагировал, почему совсем не смотрел на него, и его лицо исказила нервозность, кусающая, подобно холоду, изнутри. — Я доведу вас до Стены, вы заживёте нормальной жизнью там, где не будет ненавистных вам андроидов. Разве не об этом вы мечтали? — Андерсон упрямо не сводил взгляда с потолка, но его мимика немного оживилась: меж бровей пролегла неглубокая мимическая морщинка, уголки рта пару раз дёрнулись, губы поджались, а голова несколько раз качнулась, словно он покивал сам себе, соглашаясь. — Хэнк..? — Коннор вложил свою ладонь в руку Андерсона, обнажил скин. Он действовал аккуратно, доверчиво, хотел показать, как дорожит и что именно чувствует, открывал себя и дарил безгранично, просто потому, что хотел. По синтетическому корпусу разлетелся лёгкий ток, несущий информацию о текстуре кожи, её температуре, влажности, множественные рецепторы посылали сигналы, давящие на процессор, кричащие, как хорошо прикосновение ощущалось. Коннор пытался передать во взгляде то удовольствие, на которое, казалось, подсел, и ту самую злополучную надежду на понимание, в порыве чувств сцепил пальцы с Хэнком, ожидая ответного жеста. Предсказуемо, не дождался. — Убирайся, —Хэнк наконец-то повернулся к Коннору, с безразличием проследил глазами за его ладонью в своей, встряхнул с отвращением запястьем, спокойно, но брезгливо повторил: — Убирайся нахрен, Коннор. Девиант судорожно вздрогнул как от хлёсткой пощёчины, загнанно вцепился взглядом в мужчину, но с места не сдвинулся. Хэнк усмехнулся: смотрелся Коннор откровенно жалко. Поделом. — Нет, лейтенант, вы не можете... — Коннор паниковал, выходил из себя, его голос прозвучал выше и прервался посреди фразы, погребённый под комом из чувств. Он тревожно привстал на коленях, нашарил руку Хэнка, попытался вновь подключиться, передать свои мысли, но снова столкнулся со стеной из человеческой природы. Вот всё с Хэнком было так: Коннор открывался, на пределе возможностей тянулся белёсыми руками к мужчине, но раз за разом бился об стену из непонимания, недоверия, ненависти. Снова, и снова, и снова... Простого контакта рук вдруг стало не хватать. Нужно больше, нужно глубже, ближе, нужно... Нужно. Коннор ловким слитным движением оседлал бёдра Хэнка, прильнул к его груди, буквально лёг, прижал своим телом, запустил руки в его беспорядочные, мокрые после душа волосы, прокатил их мягкую серебристость между пальцев, загнанно, моля, поцеловал. Хэнк возмущённо приоткрыл рот, и его возглас потонул в чужих жадных губах, в ощущении дрожащего тела на нём, в том, как старательно вылизывал его рот девиант, как чуть ли не скулил, будто дорвавшийся до ласки щенок. — Что ты творишь, боже, — Хэнк дёрнул подбородком вверх, рвано вздохнул и попытался скинуть Коннора с себя, но тот только воспользовался заминкой, припал к предплечьям, мягко, но сильно удерживая мужчину в одном положении. — Мне нужно, Хэнк, — через новую порцию поцелуев мямлил Коннор, с жаждой ловя губы Хэнка, и так же резко оторвался, глядя в упор. — Разве не этим люди занимаются, когда так сильно хотят? — Коннор отпустил руки Хэнка, надеясь, что он больше не будет вырываться. — Секс. Коннор ощущал, как ломалось раздражение Хэнка, как он отстранённо отвечал на поцелуи и мимолётом касался, словно сам ещё не мог определиться. Коннор решил добить, умоляя: — Я хочу, сильно. Позвольте мне, пожалуйста! В последний раз, позвольте прикоснуться к вам. Коннор отчаянно жался ближе, прикрывал глаза, растворяясь в ощущениях, губами проводил вниз по колючей бороде, млея от остроты прикосновений. Его рука уверенно скользнула вниз, к бёдрам Андерсона, мягко сжала через ткань шорт член. Хэнк сконфуженно вздрогнул, понимая, что накопившаяся за столько дней без самоудовлетворения сексуальная энергия завязывалась требовательным напряжением внизу живота. — Нет. Никаких последних разов, — Хэнк отвёл руку от окрепшей плоти и мотнул бёдрами, снимая ощущение неудовлетворённости. — Реши окончательно, Коннор. — Андерсон положил ладони на щёки андроида, с несвойственной ему лаской прочертил большими пальцами линию губ. — Если хочешь вернуться в Детройт, то уходи сейчас. Молча оденься и уйди, не говоря ничего. — Коннор, до этого недовольно хмурящийся, что его отстранили, вздрогнул, застыл и посмотрел загнанно в ответ. Было понятно, что такой вариант его сейчас крайне не устраивал. — Но если ты хочешь остаться, то останься навсегда. Со мной. С несколько секунд они вглядывались друг в друга, не то размышляя, не то просто не могли насытиться эмоциями, ярко проступившими на лицах, но они уже оба знали ответ. Коннор, предсказуемо, сорвался первым. То, как он набросился с двойной силой на Хэнка, как неугомонно вылизывал его, млея, когда Хэнк решительно перенял на себя инициативу, ловко трахая рот Коннора языком, как зарывался пальцами в волосы и лез под одежду, увеличивая площадь соприкосновения, контакт. Всё это было безумием чистой воды, таким нужным, что проседало зрение и обоняние в угоду чувствительности тактильных рецепторов. Коннор на негнущихся руках переполз чуть ниже, примостился меж согнутых в коленях ног мужчины, любовно огладил бёдра, припустил резинку шорт и прижался носом к разгорячённому паху, потёрся щекой о вставший член. Понимание, что он является причиной человеческого возбуждения, оказалось для Коннора слишком важным. — Коннор, что ты... Ты же детектив, не девчонка из эскорта, чёрт! — Хэнк стиснул зубы, прерывисто вздохнул, но мысль озвучить смог, несмотря на ёрзанье андроида о его пах. — Я мог бы работать на задании под прикрытием, в том числе и в качестве секс-андроида. Нужные алгоритмы заложены в меня, — Коннор наполнил рот гелеобразным дезинфектором, который, из-за своей маслянистой консистенции вполне мог заменить смазку, вобрал в себя член до основания, сымитировал горлом глотание, стимулируя чувствительную крупную головку, прошёлся языком по стволу, словил обрывистый стон Хэнка, и выпустил плоть изо рта, чмокнув напоследок губами. Он с умением качественной куртизанки показал наглядно свою профпригодность, и выглядел при этом до того довольным своей квалификацией, что Хэнк даже подумывал его осадить нелестной оценкой. Если бы обрывочный горловой минет не был бы столь прекрасным, конечно. — Зачем тебе это? Ты же не можешь получить удовольствие, — Хэнк опустил руку вниз, проигнорировал ноющий член и вплёл пальцы в волосы Коннора, накручивая пряди и массируя коротко стриженный затылок. — Вы не совсем правы. Рецепторы андроидов работают по аналогичному принципу с людьми, поэтому в какой-то степени мы можем чувствовать примерно как вы, или же отключать сигналы, если того потребует ситуация. К тому же, я повысил чувствительность, чтобы ощущать всё... острее? — Коннор задумчиво наклонил голову, смакуя свои ощущения и подбирая слова, чтобы их описать. — В любом случае, лейтенант, я хочу большего, — он ловко очертил языком урётру, посмаковал привкус предэякулята, капелькой осевший на нежной кожице, с каким-то детским интересом подушечкой пальца растёр природную смазку по багряной от прилившей крови головке. Шумный выдох сверху умолял приступить. Разрешение было получено в полной мере. Коннор вновь пустил член в рот, ласкал его языком, то нарочито медленно, со вкусом и чертыханиями, разносящимися по комнате градом, то так быстро, чётко, прямо по самым чувствительным местам члена, но останавливался, не пуская в пучину оргазма, и Хэнк жалобно шипел, вспоминая, что уже давно не мальчик, и такие выкрутасы творили с его сердцем нечто невообразимое. Хэнк прекрасно понимал, что увлёкшийся андроид мог долго терзать его, ловить стоны и просьбы, жара, накрывающая липким слоем, и пульс на грани человеческих возможностей, вынуждали действовать активнее. Мужчина оторвал от себя Коннора, потянув за волосы, и неожиданно резво перевернул их, поменяв местами. Его руки ревностно ощупали податливое тело, наслаждаясь текстурой кожи, её нежностью и упругостью, плавно спустились по плоскому животу к кромке обычных серых боксеров. Хэнк с осторожностью снял элемент одежды, откинул их куда-то в сторону, потянулся Коннору между ног, но его пыл тут же остыл. Нет, у андроида был член. Полная копия среднестатистического небольшого, но аккуратного члена, с яичками под ним и абсолютно безволосым пахом. Ничего необычного, помимо того, что у детектива вообще были половые органы, но Хэнк расстроенно выдохнул, осознавая с горечью один момент: у андроида тупо не стояло. Коннор, почувствовав сконфуженную паузу, приподнялся на локтях, проследил за взглядом мужчины, и его член в мгновение ока окреп и даже начал сочиться подобием смазки. — Возбуждение и эрекция пениса у меня не сцеплены. Простите, я забылся, — Хэнк всё ещё напряжённо пилил взглядом Коннора, и ему пришлось добавить: — Мне хорошо, Хэнк, очень. И в следующее мгновение Коннор развёл широко ноги, открываясь, поднёс ладонь к своему лицу, принял ещё более жалостливое выражение лица, будто бы он задолбался ходить вокруг да около не меньше Андерсона, и Хэнк всецело верил ему: диод мигал нервным золотом, выдавая эмоции девианта не хуже его лица. А потом Коннор вобрал пальцы в рот. Не положил вымазанные в чём-то мерзком подушечки на язык, анализируя, а именно вобрал. Полностью. Глубоко. И выпустил их из горячего плена, мокрые и скользкие от чрезмерно вырабатывающегося геля, с силой вогнал вновь, распределил жидкость языком. Коннор трахал себя в рот пальцами, заискивающе поглядывал на Хэнка из-под томно приоткрытых глаз, и он выглядел до того блядски в своей пошлости, что Андерсон с силой сжал кулаки, впился короткими ногтями себе в ладонь, но от развернувшегося перед ним разврата не оторвался ни на мгновение. Коннор, вдоволь наигравшись, поднёс скользкие пальцы к анусу, без проблем протолкнул два и призывно прогнулся в пояснице, откинув голову на подушку. — Меня не нужно растягивать, — констатировал Коннор, но, вопреки своим словам, развёл пальцы внутри. — Я очень хочу вас, Хэнк. А вы меня? Хэнк с утробным рыком стянул с себя остатки шмотья в рекордно быстрые сроки, пристроился между разведённых ног, сжал с силой узкие бёдра и толкнулся в раскрытое нутро, не сдержав стона. У Андерсона было много любовников во времена свободной бурной молодости, на него — молодого, пышущего жизнью, сильного, умного, талантливого и перспективного — всегда вешалось много легкодоступных девушек и парней, и опыта в сексе у Хэнка было немерено, и любовником был он хорошим, поэтому он быстро привык к жгучей тесноте Коннора и почти сразу взял быстрый темп. Мужчина широкими фрикциями вколачивался в Коннора, наслаждался его телом, тихими, сбивчивыми стонами, выражением крайнего удивления и удовольствия на правильном лице, и молился всем известным богам, что он вёл совсем уж тухлую сексуальную жизнь последние несколько лет, благодаря чему мог вбиваться в андроида и брать, брать, брать... Коннор плавился. Его погребали под собой электрические импульсы, бьющие, казалось, по коже там, где его касался Хэнк, и такая закономерность его неслабо пугала. Он сжал ноги вместе, сводя движения в себе на нет, перевернул с механической точностью мужчину и оседлал его, продолжая двигаться на члене, скользя вверх-вниз, увеличивая амплитуду. Хэнк подмахивал инициативному андроиду, жмурился, мешая поту застилать жгучей пеленой глаза, и тянулся к бледным бёдрам, стремясь направлять и задавать темп самому. Но Коннор на пол пути перехватил их, сцепил пальцы с его ладонью, пригвоздил руки к кровати близ головы Хэнка и продолжил двигаться, казалось, совсем не отдавая себе отчёта. Убранный скин обнажил белый пластик его рук, и без того чувствительные рецепторы остались без какой-либо защиты в принципе, и человеческая рука, сжимающая истинную кожу андроида, добила Коннора окончательно. Он задрожал всем телом, продолжая по инерции двигать бёдрами, потом замер, выгнувшись, вскрикнул, прогудел тонко изнутри как допотопная техника при включении и сломанной куклой упал на Андерсона, придавив своим весом. Хэнк с непривычки долго приходил в себя, смаргивал приятное марево оргазма, вытирал о простынь кулак, в который успел кончить, смотрел на потухший диод ушедшего в перезагрузку Коннора и думал, что доведённый до отключки андроид — ещё одна победа на его счету. *** Стена представлялась Хэнку чуть иначе: он ожидал встретить очередное препятствие в виде непроходимой толстой кирпичной стены с десяток метров в высоту, по которой просто невозможно карабкаться, но реальность оказалась намного проще. Стена, та самая великая защита от заражённых, граница ареала людей и андроидов, представляла собой несколько бетонных блоков, спаянных между собой, и это великое сооружение было от силы пол метра на полтора, не больше. Большего не успели возвести в столь короткий срок, да и нужды в этом особо не было: андроиды не вторгались в Канаду и вели свою внешнюю политику сугубо из Детройта, а заражённые просто не смогли бы перемахнуть через такое препятствие, но на крайний случай за ограждением дежурили военные, готовые убить заражённых и помочь выжившим. Хэнк молча курил, выдыхая сизый дым в тёмное чистое ночное небо, затмевая звёзды над собой, и всматривался вдаль, где располагался его город детства — Детройт. Особой тоски он, однако, не испытывал. Коннор стоял рядом и теребил рукав куртки, одолженной, как и вся остальная человеческая одежда, у хозяина дома, в котором они ночевали, но его больше интересовала скуренная до фильтра сигарета, которую упрямо подносил вновь и вновь к губам Хэнк. Сумо был с большим трудом перетащен за Стену, и уже успел пометить новую территорию, и ожидающе скулил, поглядывая на хозяина. Они стояли прямо на Стене, и это ощущение невозврата окрыляло, двойственность ситуации требовала разбора полётов, и вопросы застыли в пространстве между ними, давя, но от этого не лишая их заслуженной свободы. — Имею ли я право идти с вами дальше? — Коннор дождался, когда Хэнк сделал последнюю затяжку, задумчиво выпустил яд из лёгких и выкинул окурок, и продолжил: — Могу ли я вот так просто жить и прикидываться человеком, когда на моей совести смерти миллионов из них? — Ты и девиантов убивал, обратно путь закрыт тоже, — заметил Хэнк, устало выдохнул и подошёл ближе, кладя свою ладонь на понурую голову андроида. — Тебе не обязательно становиться частью какого-либо мира, будь то мир людей или андроидов. И не нужно быть кем-то из них, достаточно просто быть Коннором. Мне нужен Коннор, понимаешь? — Андерсон прижал андроида к себе, коротко поцеловал в лоб и отпустил. — Тогда можно один вопрос, лейтенант? — Коннор схватил его ладонь, бережно притянул к себе, и внимательно вгляделся в глаза, цепляя чужие мысли на крючок. Хэнк уже говорил, что эта манера его до жути бесит? — Почему вы хотели убить себя тогда? — Потому что иного выхода не видел, — Хэнк нахмурился, вспоминая накативший на него ужас, когда он только узнал о заражении. Его передёрнуло. — А почему не выстрелили? — Коннор искренне подался ближе, вбирая чужую трагедию в себя. Казалось, это делало его живым. Так же как и секс, впрочем. —Мы договаривались только об одном вопросе, не так ли? — хохотнул Хэнк, но соизволил ответить, ловя во взгляде Коннора непонимание и растерянность. — Потому что один приставучий андроид влетел ко мне домой и перевернул всё в моей жизни нахрен. Не знаешь, кто бы это мог быть? Лицо Коннора озарило искристое счастье, и впервые Хэнк увидел небольшую, но искреннюю радостную улыбку. Эта кукла определённо была живее всех живых в этот момент. — Лейтенант, не могли бы вы мне помочь? — Коннор достал перочинный нож из кармана, видимо, стащил из того же дома, откуда и одежду, передал его в руку Хэнка, а сам приблизился, вторгаясь в личное пространство, и выгнулся, подставляя голову. Хэнк, недолго думая, подковырнул лезвием диод, тот пару раз мелькнул жёлтым и с лёгким щелчком вывалился на подставленную ладонь андроида. Пластик на виске быстро покрылся скином, лишая последнего штриха, отличающего Коннора от человека. Он покрутил свой диод в пальцах и откинул его в сторону, прощаясь с прошлой жизнью. Теперь он точно свободен. — Вот и хороший мальчик, — попытался пошутить Андерсон, но не признать, что его такая степень доверия Коннора оставила равнодушным, он не мог. Слишком уж это много значило для них обоих. — И завязывай называть меня «лейтенант», давно не в тему уже. — Как скажете, Хэнк. *Проект Манхэттен — программа США по разработке ядерного оружия, началась в сентябре 1943 года. В рамках проекта были созданы три атомные бомбы: «Штучка», взорванная впервые в истории испытании «Тринити», «Малыш» и «Толстяк», сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, соответственно.