Непарнокопытная любовь

Несколько дней жираф не подходил к загону, где гулял жеребец. Он занимался стратегическим пиздостраданием нагонянием интриги. В конце концов, как бы Антон ни был увлечён, просто так пасть к ногам прекрасного тоже нельзя. Он себя не на помойке нашёл. Арсений посматривал своим тёмным глазом (только одним, да, смотреть одновременно обоими он просто не мог) и пару раз даже ржал, подзывая жирафа пообщаться. Издали и невзначай. Но тот был неприступен как чёртова скала. Разумеется, это стоило титанических усилий и после первого проигнорированного ржания Антон шатался по вальеру как потерянный, в полной уверенности, что снобистый конь не позовёт больше. В приступе остро начавшейся хандры он сжевал огромное количество корма и одеяло. Последнее было отобрано затейливо матерящимся Сергеем и унесено совершенно из зоны досягаемости. Жираф подозревал, что на помойку, поскольку после столь близкого знакомства с его челюстями, хлопковое нечто не имело ни малейших шансов выжить. Однако, стараниями ветеринара удалось спасти бренные останки. Ну да и чёрт бы с ними. Не одеялом единым жив. Дни тянулись безрадостно. Антон осознанно избегал загона для лошадей, днём прогуливаясь в другой части комплекса. Он был бесконечно мил с медперсоналом, когда обрабатывали раны, с Павлом, иногда смотрящим строго и заинтересованно и, разумеется, с Ляйсан. Девушка приятно пахла фруктами и молоком, а большой, круглый живот, не оставлял сомнений в том, что скоро семейство двуногих ожидает пополнение. Было жутко любопытно посмотреть какой жеребёнок получится. И сильно ли он ударится при рождении. Наверное, Ляся, как звал её Паша, встанет на четвереньки и будет совсем близко к земле. А человеческий жеребёнок пойдёт сразу? Антон задумчиво пялился на угол дома, за которым скрылась девушка и налетел на Диму. Тот, невозмутимо повернувшись, собрал жвачку, с полчаса любовно гоняемую по рту и метко засветил Тохе в глаз. И, будь Антон пониже, неминуемо попал бы. А так зелёный слюнявый мякиш, пролетев просто немыслимое расстояние, шлёпнул в подбородок, обдав всё вокруг мелкими брызгами верблюжьей слюны. Жираф постоял немного. Жвачка, успев чуть остыть на ветерке, с влажным чваком отвалилась и шлёпнулась где-то в ногах. Антон медленно опустил морду до верблюжьего уровня, получил неприятное, но полное неприкрытого дружелюбия, облизывание в нос и поспешил ретироваться. Причём буквально как был, так и сдал назад, едва не навернувшись. Но, обошлось. Антон дождался наступления сумерек и, как почти не нуждающийся во сне и чудесно выспавшийся ещё днём, мужчина, в самом расцвете сил, пошёл совершить вечерний променад, включающий в себя лёгкие и тяжелые закуски — живот аж сводило от голода. Увлекшись растущей довольно низко акацией, он не заметил, что стоит опасно близко к тому самому пресловутому загону. В ночи раздался мелодичное (такое бывает вообще? Антон уверен — бывает) ржание и, красиво поднимая стройные ноги, к ограде подошёл рысак. Жираф от неожиданности оторвал веточку и так глубоко удивился, что пока до головы дошло о чём идёт речь, ноги успели унести его на водопой. Стало обидно, но, попив немного водички, он успокоился. Быть долбоёбом, конечно, горько. Но хоть попил. Вот. Третьего раза, однако, он решил не ждать. Пора было взять дело в свои копыта и познакомиться поближе. Антон парень зрелый, рослый и, для своих пяти с половиной метров, достаточно привлекательный. Так мама говорила. Настолько впечатляющих поклонников тут попросту нет и конкуренцию может составить разве что Ирина. Индийская лошадка строила очаровательные глазки всем, даже, кажется, Диме. Но тот был дружелюбен, слюняв и полностью равнодушен ко всему. Пока Оксана осматривала его раны, полученные в результате ебанутого поведения несчастного случая, Антон думал о том, что можно сломать кобыле хребет. Мысль была странная, но удивительно настойчивая. Он слышал, что во время случек такое может случиться, если партнёр слишком тяжёлый. В себе жираф не сомневался. Однако такая расправа выглядела слишком жестокой и едва бы дала очки форы перед странноухой кобылицей. Ветеринар крутилась где-то внизу, почти неразличимая в своей форме песочного цвета. Мягко касалась, делала замеры, но в целом, никак не мешала. «Ирка-дырка» — зло подумал Антон и с маху сел на задницу — головки члена коснулись тонкие пальцы. Оксана проворно выскочила из-под животного и, отойдя на безопасное расстояние, оттуда подала голос: — Антон? Всё в порядке? Ты чего, маленький? — Девушка, держа руки так, чтобы он их видел и мог обнюхать, подошла ближе. — Тшшш, мой хороший. Я просто решила тебя осмотреть, раз уж выдалась возможность. Какой ты большой и красивый. Жирафы умеют краснеть? Антон умеет. Знание о том, что он «большой и красивый», не давало покоя. Теперь хотелось это как-то невзначай продемонстрировать и жеребцу, но нельзя же просто подойти к загону, выставить член и предложить его обнюхать. Это как-то совсем грубо. Так что жираф задумался и загрустил. И грустил бы ещё в задумчивости бог знает сколько, если бы не увидел преинтереснейшее зрелище — Арсения чистили. Причём конюх отчего-то решил заняться жеребцом не в стойле, что было бы логично, а прямо у небольшого искусственного водоёма. Антон спрятался за деревом и стал наблюдать. К счастью рогатого, конь был повёрнут к нему скорее торцом, чем фасадом. Причесанный хвост красиво развевался на ветру, рождая в душе сумятицу. Конюх водил щёткой по выпуклым бокам красавца, по спине, вычёсывая подшёрсток. Рядом уже валялась кучка тёмного конского волоса и она только росла, каждый раз, как работник конюшни вычищал щётку. Наблюдать за процессом было увлекательно, но ещё интереснее было бы принять участие. Пораскинув мозгами, Антон пришёл к неутешительному выводу — никак не получится. Чистить коней он не умел, щёткой с ним никто не поделился и вообще — жизнь сложна и несправедлива. Отвернувшись, он, не торопясь, направился к себе в загон, чтобы там предаваться грустным мыслям в одиночестве. Но, проходя мимо вольера для лошадей, передумал — Оксана выгуливала Иру. Держа кобылу на хорошем от себя удалении, девушка заставляла её бежать то быстрее, то медленнее, внимательно следя за тем, как индийская лошадка перебирает стройными ногами. Рослая и поджарая, Ира была даже красива. По меркам кобыл, конечно. В личном рейтинге Антона же она стояла где-то между Димой и той деревянной колодой, к которой верблюда иногда привязывали. Жираф фыркнул и ушёл к себе — выжидать. Не то, чтобы у него было совсем плохо со стратегическим мышлением, но в целом, это оказалось не то, чтобы его сильной стороной. Ночью лошадей отводили в конюшню. Слишком низкую, чтобы туда мог пролезть пятиметровый Ромео. И слишком узкую, на вкус последнего. Так что сейчас, стоя у пустого загона для выгула, Антон чувствовал себя чуть-чуть долбоёбом. Надо же было так лохануться. Днём же было слишком много людей и рысака почти никогда не оставляли одного, сводя к минимуму шансы подружиться. Лезть же в конюшню казалось суицидом. Оставался последний вариант — Дима. Раздобыть китайскую розу, обладая длинной и гибкой шеей, а также липким языком — оказалось делом совсем нетрудным. А вот объяснить двугорбому желудку на четырёх ногах, что розу надо не жрать, а передать — было на порядок сложнее. Антон положил нежно-розовый цветок перед тупой верблюжьей мордой и с ужасом обнаружил, что и этот дар был съеден. Ну да ладно. Всегда есть план «Б». И хорошо бы, если у верблюда от съеденных цветов будет несварение. Должна же быть справедливость на свете!

***

Ждать было скучно. Думать об Арсении веселее, но не слишком. Бурля новыми знаниями, Антон не знал как подступиться к своей темногривой мечте. Он красив, он молод, он силён. И он самец. Решив — или сегодня или никогда, жираф собрал всё своё мужество и попёрся дежурить к загону. Солнце только поднялось и приятно грело пятнистую шкуру. В пыли остались следы подкованных копыт, сейчас хорошо различимые. Антон присел рядом с загоном, прилёг и, сам не заметил, как заснул, положив голову на ворота. Первое, что он почувствовал, когда проснулся — его обнюхивают! Несколько возмущённый этим фактом (и почти забывший как это — ещё бы, тут не было ни одного жирафа, кроме него), Антон открыл глаза и скосил их к носу, пытаясь разглядеть нарушителя спокойствия. И обомлел. Чуть прикрыв глаза, прямо перед ним, стоял Арсений и с любопытством нюхал жирафью морду, чуть пофыркивая. Длинные ресницы были отлично различимы с такого расстояния и чуть подрагивали, а бархатный нос жеребца то и дело касался его собственного. Обескураженный таким поворотом событий, Тоха чуть приподнялся, давая понять, что уже не спит и вполне готов пообщаться. Арс в свою очередь отошёл на пару шагов и ржанул, приветствуя. Сердце Антона растаяло. Он поднялся на ноги и, склонив крупную голову, потёрся о морду своего красавца. Но рысак, кажется, не оценил рвения. Он отбежал на середину загона, став совершенно недоступен для посягательств, и пронзительно заржал, рискуя собрать весь персонал парка здесь. Не имея возможности как-то заткнуть любимого, Антон попятился, потом ещё попятился, пока не оказался скрыт кустами. Чёртов конь сам не знал чего хочет, похоже. Но Антон не был бы Антоном, если бы сдался. Он пошёл к уже знакомым зарослям и, свесив рожу через забор, с упоением оторвал красивущую красную китайскую розу. Такая бы шикарно смотрелась за ухом рысака, но кто её туда прифигачит? Жираф был согласен посмотреть на розу в зубах коня. Тоже ничего. Как мог аккуратнее, зажав трофей в губах, Антон направился обратно к загону — преисполненный любви и решимости. Дорожка под копытами ощущалась монументально, воздух, нагретый солнцем был напоен ароматом цветов и в целом, представить лучшего дня для признания в любви, было сложно. Антон замедлил шаг, чтобы не спугнуть своего красавца, подошёл к загону и, фыркнув, наклонился, так, чтобы Арсений видел его и не испугался. Заметив яркое пятно на детально изученной морде, конь бочком подошёл ближе и, ржанув, красиво выгнул шею — красуясь, не иначе. Ободрённый, Тоха склонился ниже, протянул трофей своему фавориту. Арсений медленно потянулся узкой мордой, с такой формы ноздрями, что бывают только у римских статуй, мягко обхватил лепестки бархатными губами и потянув, вытащил цветок из враз онемевших уст своего ухажёра. Конь, с присущим ему изяществом, сжевал подарок и, ржанув довольно, лизнул жирафью морду. И тут же унёсся в конюшню, высоко задрав хвост, оставив Антона в недоумении и возбуждении. Жираф глянул себе между ног, потом на вход в конюшню и, вспомнив округлый шикарный круп рысака, застонал. Вот ведь прохвост!