столько слов не сказано

Максим не любит лишние символы. Скрытые смыслы, двойное дно, двусмысленности и недосказанности, привязку к вещам и местам, — не любит он всё это, даже если кажется совсем иначе, — даже если каждая его песня полна ему самому не всегда понятных метафор и аллегорий, это всё равно правда. Когда Максим говорит, что понятия не имеет, о чём написал только что выпущенную песню, он не лукавит ни капли; написал — и всё, проехали, закончили. Даже если каждая вторая его строчка и каждое третье интервью полнятся упоминаниями моря, родного города и различных вариаций на тему любви, Макс всё равно твёрдо стоит на своём; он любит, чтобы вещи проговаривались прямо — или не проговаривались вовсе. Чаще — второе, хотя Серёжа утверждает, что Максу больше по нраву первое, но кто вообще такой этот Пиэлце, чтобы утверждать наверняка? А, ну да. Серёжа — как раз тот человек, который от символизма и тайком заложенных смыслов кончить готов на месте. Серёжа штудирует Википедию, чтобы выдумать достаточно осмысленную обложку к их совместному треку; Серёжа бесконечно переписывает тексты, чтобы вложить в них ещё ну хоть что-нибудь; Серёжа зовёт толпу своих друзей Плохой компанией и впихивает в любое доступное место упоминание чёрного флага. Макс не в первый раз уже эту бандану повязывает себе на запястье; Максу это всё — не сложно. Не сложнее уже, чем дёрнуть Серёжу за усы, чем стянуть с его носа очередные модные очки, чем поцеловать его, не заботясь о том, что та самая компания, — плохая, вот уж оборжаться, — смотрит, не скрывая интереса. — Перед друзьями позоришь меня, Свобода, — хрипло тянет Серёжа, щурится так, будто прямиком на солнце смотрит. — Ой, позоришь. — Да я даже имена твоих друзей не помню, — почти честно отвечает Макс, отступая разве что на полшага; они во дворе, и такси, на котором краснодарская толпа вновь прибыла в Москву, давно уже покинуло район, и вокруг пусто, если не считать людей, которых Серёжа называет «своими»; Макс не называет их никак, ещё осторожный, но уже не безразличный; он не Никита, в конце концов, так легко точки соприкосновения ему не поддаются. — Ну, половины не помню. — Мы тебя слышим, ты же знаешь? — флегматично интересуется Эрик, и ребята смеются; Макс с готовностью смеётся тоже. Обвязывает вокруг запястья бандану, которую Серёжа впихнул ему в руки в марте ещё, когда Максим впервые прилетел в Краснодар, — впихнул тогда без объяснений, потом уже только рассказал и про символы, и про большие идеи, и про линию одежды, дизайнер, ага, как же, — у Серёжи взгляд тогда был слишком расслабленный. Как и в любой другой момент, случись ему делиться с Максом любым другим предметом своего гардероба, по необходимости или не очень. Как бы невзначай — носи, если хочешь, или забудь, если хочешь забыть; Максим не любит лишние символы, но поддаётся Серёже очень даже добровольно, потому что поддаться Серёже — вообще дело такое; охуеть как легко. Быть рядом с ним — легко; петь вместе с ним — легко; творить… Тут даже слово «легко» не подойдёт, слишком маленькое, вообще ни разу не объёмное, а у Макса не получается подобрать других. Он знает только, что не может перестать улыбаться. Лыбится, как дебил, с самого утра, и позже, — в Лужниках, на Тверской, в очередной съёмной квартире, которую в этот раз Пиэлси не делит с заново задолбавшим Макса Родионом, — лыбится тоже, и, возможно, какие-то мышцы на его лице навечно застряли в таком положении, потому что у Макса не получается прекратить. Серёжа разливает очередную порцию коньяка по пластиковым стаканчикам, целеустремлённо берёт руки Макса в свои, затягивает узел банданы потуже на его запястье; Макс умеет распознавать собственнические жесты там, где они совершенно точно есть, и Максу бы ненавидеть их, потому что символы и привязка к вещам — это как прозрачные кандалы, они же существуют, даже если не видно, — но ему похуй. Господи, ему так похуй. — Надо подумать всё-таки насчёт совместного тура, — спокойно говорит Серёжа. — С ТНТ мы не вечно будем гонять. — Денег тебе мало, что ли, Серёжа? — Тебя, — не моргнув и глазом, отвечает Пиэлси; в ответ на скептически сморщившееся выражение лица Макса он опять тянет руку вперёд, заправляет прядь волос ему за ухо, как будто делал так всегда, хотя это происходит впервые. У них много чего — впервые, но как будто бы всегда. В последнее время — вообще постоянно; Макс как будто каждый день возвращается домой, лишь на пороге вспоминая, что эта дверь ведёт, собственно, в его дом; перешагнуть этот порог — так же легко, как и всё остальное с Серёжей. Когда-нибудь всё это сыграет с ними злую шутку, Максим уверен; когда-нибудь кто-нибудь от кого-нибудь — от всего этого — устанет, и взаимное опьянение сменится взаимным раздражением, потому что так всегда происходит, везде и со всеми, они не в сказке живут. — Денег, — спорит он больше ради спора, ради того, чтобы послушать Серёжин голос ещё немного, и тот не подводит: — Денег, конечно, всегда мало, — Серёжа довольно, ребячески ухмыляется, передёргивает плечами, обтянутыми толстовкой из давно распроданной коллекции; вторая половина комплекта весь день маячит у Макса на руке, и Пиэлси весь день бросал на его запястье слишком сложные взгляды, в которых Максим может угадать только то, что устанет кто-то из них очень не скоро. — Тебя тоже. — Пиэлце, ты меня только что с деньгами сравнил. — Не говори, что для тебя это не комплимент. Максим делает вид, что задумывается; Серёжа всё ещё накрывает своей ладонью его пальцы, не впервые, но тоже — всегда. — А насколько много денег? — Очень много, — очень серьёзно говорит Серёжа, смех рвётся из него, из его улыбки и весёлого, уютного взгляда. — Ты как очень-очень много денег. Которые мне на голову свалились, и я не ебу вообще, что делать-то теперь. — Какой ты романтичный. — Хочешь, напишу об этом трек. — Вот мне даже интересно теперь, — фыркает Макс; в голове его бегло проносятся строчки не существующей ещё песни, которые он не в настроении и не в состоянии сейчас запоминать. С другой стороны, Серёжа уже почти научился читать его мысли; может, и строчки потом за него запомнит. — Напиши. — Сначала мерч придумаю к «Ускориться». — Там что-то космическое будет на футболке? — Неа, — Серёжа мнёт пальцами тонкую ткань на запястье Макса, улыбается пьяно. — Морда твоя будет во всю спину. Макс ловит его взгляд. Не сомневается в эту секунду: слова Серёжи — совсем не обязательно шутка.