Stumble into you - Is all I ever do. My memory's hazy And I'm afraid to be alone. Tear us in two Just because I want you too. *
Нико не может спать. Каждую ночь он подолгу лежит без движения и смотрит в потолок, где причудливыми тенями отражаются блики далеких огней ночного города. Так продолжается уже две недели. Нико неосознанно отсчитывает дни с момента последней их с Льюисом встречи: именно тогда он спал нормально в последний раз, чувствуя тепло родного человека рядом. Нико не знает, как бороться с несвойственной ему бессонницей. Покупает в аптеке какие-то таблетки, но так и не рискует начать их принимать. Звонит своему психоаналитику, но не может толком объяснить, что его тревожит. Он смотрит на лежащую рядом Вивиан и понимает, что ее присутствие нисколько не успокаивает, а скорее наоборот, внушает еще больше ненужных мыслей и неуверенности в собственном будущем. Все мысли и чувства осыпаются точно разломанный паззл в непослушных пальцах. Нико в который раз за ночь трёт глаза, отодвигается на самый край постели и еще долго лежит, не надеясь уснуть. На утро он летит в Берлин. Там садится на поезд до Мюнхена — обязательства по рекламному контракту с Германскими железными дорогами никто не отменял — и морально готовится провести ближайшие несколько часов в борьбе с вызванной бессонницей головной болью. Однако, как только поезд трогается, а перед глазами начинают мелькать нестройными рядами пейзажи индустриальной части Берлина, в памяти Нико вдруг всплывают картинки из Инстаграм Льюиса. Всего несколько часов назад выложенные им фото из поезда в Японии по пути на трассу. Росберг прикрывает глаза, стараясь представить себя сидящим в том же поезде, в том же вагоне, на соседнем сиденье с Льюисом. И у него получается. Воображение не отказывается содействовать в построении столь незатейливой фантазии, и вот уже на грани сна и яви Нико в последний раз ловит себя на осознанной мысли, что он все-таки не в Японии, откидывается на удобную спинку кресла и позволяет себе расслабиться. Он почти верит, что если откроет глаза, то увидит сидящего рядом Льюиса. А если вдруг протянет руку, то сможет даже коснуться его. Фантазия сливается со сном. Реальность стирает грани. Нико засыпает.***
Льюис привык возвращаться в Лондон. Не то чтобы в этом кроется нечто необычное — он и раньше часто прилетал сюда после этапов Формулы-1, а потом и вовсе купил дом в предместьях города, но теперь, возвращаясь, ему кажется, что он приезжает домой. За многие годы он привык называть домом лишь одно место на планете — Монако. Однако, теперь что-то неуловимо меняется. По какой причине и в какой момент, Льюис не знает. Только лишь в очередной раз приезжает в Лондон не по каким-либо делам, а просто потому что хочет. Он часто останавливается у брата. Его квартира в самом центре особенно привлекает Льюиса. Казалось бы, он должен уставать от множества людей вокруг, обилия внимания, направленного на его персону, но именно здесь он совсем не ощущает давления. Так что в очередной свой приезд, не раздумывая, направляется к брату. Пара дней отдыха после гоночного уик-энда в Японии перемежаются с необходимостью участия в рекламных фотосессиях, которые, однако, не доставляют особенных неудобств. Как раз после одной из таких он возвращается прохладным и уже довольно поздним вечером, привычно шагая от остановившегося на обочине такси ко входу в здание. Льюис не торопится входить в дом, сам не зная отчего вдруг замирает на ступеньках и с минуту рассматривает припаркованный у входа серебристый Мерседес. В машине нет ничего необычного — таких сотни, даже тысячи колесят по улицам города, не привлекая особого внимания. Но именно здесь и сейчас Льюис ловит себя на глупой ассоциации марки Мерседес и Росберга. Само по себе это не может быть странным. Нико не меньше него самого гонялся за одноименную команду, являлся послом и, более того, до сих пор участвовал в рекламных и других кампаниях этого бренда. Льюиса больше удивляет другое, а именно — невольное сопоставление цвета машины и его, Росберга, волос. Такие же светлые, блестящие и гладкие на ощупь... Льюис нервно встряхивает головой, прогоняя ненужные ассоциации, и уверенным шагом заходит в дом, потом в лифт, и пока кабина медленно поднимается, он старается не признаваться себе, как сильно на самом деле скучает. Николас, как обычно, встречает Льюиса в дверях. — Как прошло? — привычно спрашивает тот, запирая дверь за братом. Льюис кивает, мол, всё хорошо, затем с наслаждением скидывает ставшую неудобной за целый день обувь, расслабленно избавляется от верхней одежды, но следующая фраза брата заставляет его вздрогнуть от неожиданности: — Там к тебе гости. — Кто? — настороженно бросает Льюис. Этим вечером, да и вообще, он никого не ждёт. Николас кивает в сторону кухни, а сам отходит, словно не желает мешать. Льюис с нескрываемым любопытством заглядывает за чуть прикрытую кухонную дверь. Не так много людей знает адрес брата, а значит, искать его здесь может только кто-то из самых близких. Но тот, кого в итоге видит Льюис, оказывается превыше всяких, даже самых смелых ожиданий: за барной стойкой сидит никто иной как воплощение недавних фантазий Льюиса. Тот человек, которого он хотел, нет — жаждал, видеть настолько сильно, что готов был всего несколько минут назад рассмотреть его образ даже в облике припаркованного около дома авто. Нико крутит в руках маленькую чашку кофе, немного нервно помешивает ложкой еще горячий напиток. Он не сразу замечает Льюиса, а когда случайно поднимает взгляд, то вдруг совсем теряется. Льюис слишком хорошо определяет это неуверенное выражение на лице Росберга, чтобы не ошибиться. Тот не знает — улыбнуться или же пытаться остаться серьезным. Он даже не может быть уверен, что ему здесь рады. Под таким взглядом Льюису в мгновение становится неуютно, поэтому он улыбается сам и чуть заметно кивает, когда говорит: — Привет. Вот так просто. Словно бы это нормально — взять и заявиться к брату Льюиса домой, перелетев через полконтинента, когда никаких дел у Нико в Лондоне совершенно точно нет, иначе бы Льюис знал о них. Словно это не может показаться странным или вызвать какие-то вопросы у Николаса, который, и Нико в этом уверен, не в курсе отношений, какие связывают его старшего брата с бывшим партнером по команде. Словно не происходит ничего необычного в тот момент, когда Льюис подходит ближе, касается руки Нико, пытаясь ослабить его всё ещё напряженно сжатые вокруг чайной ложечки пальцы, а потом вдруг увлекает за собой и просто говорит: — Пойдём. Они проходят по коридору в сторону спальни. Николас провожает их удивленным взглядом, но молчит. Льюис тоже не считает нужным хоть как-то комментировать происходящее, а Нико... Нико вообще всё равно. Его наконец отпускает. Рефлекторно чувствуя, что не зря сорвался и приехал, он всем своим существом ощущает близость родного человека, и дальше разум отказывается что-либо осознавать. Не сейчас, когда они наконец оказываются рядом. Так близко в сравнении с прошедшими с последней их встречи неделями, и одновременно так далеко: теперь, когда все рецепторы мгновенно перенастраиваются, и восприятие обостряется до максимума, даже расстояние вытянутой руки кажется катастрофически огромным. Льюис, видимо, чувствует то же самое. Потому что как только закрывает дверь, сразу делает шаг к Нико, мгновенно оказываясь в его крепких, до боли знакомых и до помутнения рассудка приятных объятиях. — Я даже не буду спрашивать, как ты здесь оказался, — чуть слышно шепчет он куда-то в шею Росберга и тут же глубоко вдыхает едва различимый аромат его тела, смешанный с куда более резким запахом парфюма. — Не спрашивай, — соглашается Нико, обнимает его за шею, утыкается лицом в растрепанные после уличной шапки волосы и дышит так глубоко, словно последний его вдох пришёлся аккурат на их последнюю встречу в Монако. Проходит несколько минут, а может быть, целая вечность, когда они наконец отлипают друг от друга, и Льюис поднимает голову, пристально всматриваясь в лицо стоящего напротив. Нико не отводит взгляд, точно позволяет рассматривать себя, не пытаясь закрыться. Льюису не требуется много времени, чтобы увидеть следы усталости, чуть изменившие привычные черты, заметить ненормально покрасневшие глаза и тут же спросить: — Ты когда последний раз нормально спал? Хэмилтон чуть-чуть смеется, словно сам не верит в серьезность своих слов. Росбергу, однако, совсем не смешно. — Не знаю. Может, месяц назад, — с предельной честностью говорит он. Льюиса пугают нотки обреченности в тоне голоса и промелькнувшее, пусть всего на мгновенье, выражение отчаяния на лице. Не раздумывая, он подталкивает Нико к стоящей посреди комнаты кровати. Тот смотрит немного удивленно, однако, не сопротивляется, и уже через минуту они оба лежат на широкой постели. Их лица ровно напротив друг друга, но тела не соприкасаются. Только руки движутся навстречу, пальцы скрещиваются в почти невинной ласке, гладят ладони, движутся чуть выше к сгибу локтя, но не дальше. Они не могут позволить себе большего. Где-то там за стенкой, в соседней комнате всё ещё находится Николас, а любые более активные действия непременно вызовут с его стороны уйму вопросов. Льюис думает, что нет пытки сильнее, чем лежать в одной постели с человеком, которого хочешь безумно и почти постоянно. Лежать и не иметь возможности коснуться так, как действительно желаешь. Он даже не рискует приблизиться к губам Нико, хотя тот облизывает их периодически по дурацкой привычке, как будто и не подозревает, как сильно сносит у Льюиса крышу от этого простого действия. Льюису надо отвлечься, а потому он решает начать разговор, хотя на самом деле заранее знает, а скорее чувствует ответ на любой из вопросов, какие вертятся сейчас на языке. И тем не менее, спрашивает: — Почему ты не можешь спать? Нико вздыхает, одергивает руку — единственный на данный момент мостик соприкосновения между ними — и перекатывается на спину. Он прикрывает глаза, трёт ладонью лицо и явно не стремится объяснять что-либо, но Льюис не позволяет ему отдалиться ни физически, ни эмоционально. Он придвигается ближе, опускает голову на плечо Нико и прижимается к нему уже почти всем телом, рукой касаясь волос. Знает ли кто-нибудь, как этот простой жест успокаивает Росберга и помогает ему отключиться от происходящего вокруг, думает Льюис, пропуская меж пальцами пряди чуть отросших светлых волос. Нико предсказуемо расслабляется, опускает руки Льюису на талию и притягивает ближе, а после, наконец, отвечает: — Вообще-то, спать я могу. Только очень чутко и очень мало. Сначала подолгу не могу уснуть, а после очень быстро просыпаюсь. Словно не хватает чего-то. Он замолкает на секунду, а потом добавляет: — Или кого-то. Льюис хочет что-нибудь сказать, но не решается. Он вообще не шевелится и даже боится дышать. Нико так редко демонстрирует ему свои чувства, а уж тем более никогда не говорит о них, что Льюис не может позволить себе разбить эти хрупкие предпосылки к более доверительной беседе. Он молчит и лишь неосознанно продолжает гладить его волосы. А Нико закрывает глаза, и в какой-то момент Льюису кажется, что тот уснул, но он вдруг продолжает говорить, и слова звучат так тихо, на самой грани слышимости: — Знаешь, не стоило нам начинать спать вместе. Я, конечно, знал, что могу привыкнуть, но не думал, что это случится так скоро. Губы Нико трогает улыбка, а Льюис только фыркает в ответ: по его мнению, их взаимозависимость зародилась гораздо-гораздо раньше, так что совместный сон стал скорее следствием, нежели причиной. Но Нико он ни в чём переубеждать не станет. Вместо бессмысленных разговоров Льюис решает дать ему то, в чем тот действительно нуждается, зачем приехал и чего искал в городе туманного Альбиона: — Спи, — шепчет Льюис, прижимаясь как можно ближе. — Я буду рядом... Ощущая, как расслабляется в его крепких объятиях тело Нико, когда тот почти мгновенно проваливается в сон, Льюис старается не думать о том, насколько ему самому физически необходима эта близость. Несмотря на собственную усталость, Льюис еще долго лежит без движения, не пытаясь уснуть. Он смотрит на Нико, но не видит его. Мысли витают где-то очень далеко. Перед глазами то и дело возникают картинки их с Нико прошлого. События, которые уже никогда не вернуть, но из-за которых, Льюис уверен, всё это между ними и началось. Недетская привязанность в еще совсем юном возрасте, выматывающая борьба за первенство на трассе, а потом и вне её. Льюис невольно вспоминает прошлый год: примерно в это же время Нико приезжал к нему в Лондон, в эту самую квартиру, только тогда их встреча закончилась на куда более печальной ноте. Льюис невольно вздрагивает от воспоминаний, будто и сейчас еще чувствует фантомную боль от удара на своем лице.** Наверное, Льюис просто очень боится потерять то немногое, что имеет. Наверное, он слишком зависим от присутствия Росберга в своей жизни — как раньше, так и впредь. Наверное, с этим надо что-то решать. Но точно не сегодня, не здесь и не сейчас. Льюис всё-таки закрывает глаза и, окутанный теплом лежащего рядом Нико, довольно скоро засыпает. А уже несколько часов спустя они едут в машине. Льюис — за рулем, Нико — на пассажирском. Разбуженные под утро напоминанием на телефоне Росберга о необходимости собираться и выезжать в аэропорт, сейчас они хранят почти абсолютное молчание. Эта их встреча вообще, ни в пример многим, не отличается обилием разговоров. Льюис спрашивает только: — Ты на машине? — Нет, вызову такси, — быстро отвечает Нико. — Не глупи, я отвезу. Льюис и сам не знает, зачем предлагает: путь до аэропорта Лондон-Сити занимает не более получаса, и Нико прекрасно мог бы добраться сам. Скорее всего Льюис просто не может отпустить его так. Как — так? Он не знает. Как и не понимает, чего еще ждет от Росберга, который даже не смотрит на него, предпочитая вид серых в утреннем тумане улиц за окном. Дорога в это раннее время довольно пустынна, так что Льюису почти не приходится фокусироваться на редких встречных и попутных авто. Из динамика магнитолы слышится какая-то мало знакомая, но тем не менее приятная мелодия. Нико долго смотрит в окно, а потом вдруг поворачивается и бросает быстрый взгляд на Льюиса. Тот как раз тормозит перед светофором. Людей на переходе нет. Дорога свободна от пешеходов, как его разум — от мыслей. Льюис смотрит на светофор. Горит красный, когда он ощущает легкое прикосновение к руке, лежащей на рычаге переключения скорости. Жест привлекает внимание и заставляет Льюиса взглянуть на своего пассажира. Загорается желтый, а Нико вдруг улыбается совершенно немыслимой улыбкой, смотрит еще мгновение, а потом спокойно, будто делает что-то само собой разумеющееся, говорит: — Я люблю тебя. Загорается зеленый. Льюис инстинктивно переключает скорости, одновременно вдавливая педаль газа в пол. Машина с диким звуком срывается с места, прошивая пространство перед собой. Мотор ревёт, сердце бешено колотится, на скорости разгоняя по телу привычный для гонщиков адреналин. Они смеются, теряясь в неверных ощущениях полёта и почти ощутимой свободы. Туман постепенно рассеивается. Впереди, освещая им путь, восходит яркое осеннее солнце.