***
Кит помнит утро, когда всё началось, потому что то утро было восхитительным. Дело было весной, и погода была хорошей — рассвет после ночной грозы, пока лужи ещё мерцали на тротуаре, и бутоны начинали распускаться на вишнёвых деревьях, которые кому-то взбрело в голову посадить вдоль улицы для красоты. Кит согласился на подработку, потому что всё равно бездельничал с девяти до двенадцати, и закусочная была совсем рядом с его основной работой. Почему бы и не подзаработать немного? На третий день в десять минут десятого он проходит мимо с кофе в руке и в костюме. Позже Кит узнаёт бренд — «Canali», — проведя над журналами мужской моды несколько позорных вечеров в одних боксерах с футболкой и пытаясь убедить себя, что это естественное праздное любопытство, а не что-то серьёзное. Он проходит мимо, грациозный и уверенный, как тот, кто знает себя и свою себестоимость; не доходя пары шагов, он смотрит на Кита и улыбается. Не пытается торопливо скользнуть взглядом мимо человека-сэндвича, к чему Кит уже привык. Его взгляд тёплый — весёлый даже, но словно Кит тоже в курсе, в чём соль шутки, и — бам. Дойдёт до Кита только через неделю, но именно в это мгновение его жизнь заканчивается. Незнакомец красив, и это было бы простительно, если бы он не был также добрейшим человеком из ныне живущих. Через две недели Кит видит, как он останавливается помочь женщине, которая обронила пачку бумаг. На помощь уходит несколько минут, и Кит неотрывно смотрит всё это время, как тот наклоняется и подбирает листы — но не один он пялится. Кит прижигает владелицу бумаг взглядом. Она бы могла и помочь вместо того, чтобы глазеть. Кит вот помог бы, но сэндвич не обладает гибкостью, а за испорченное имущество закусочной платить придётся из своего кармана. Когда стопка собрана, незнакомец отряхивает о собственные брюки грязь с бумаг и возвращает их женщине с небольшим поклоном и извинениями, словно он тут виноват вообще. Это только начало. Это, похоже, его стиль. Три дня спустя незнакомец врезается в Кита с кофе. — Ох, — смеётся он. — Мне всё равно нужно было отнести его в химчистку. Он машет рукой и прямо там — вот так запросто посреди улицы — расстёгивает пиджак, стаскивает его и закидывает на плечо, словно на подиум вышел. Через неделю после этого незнакомец спасает игрушку какого-то малыша с проезжей части. Сначала он вскидывает руку, чтобы остановить машины, и Кит готов уже героически прыгать дорожному движению наперерез, и к чёрту сэндвич, но автомобили расступаются перед ним, словно море перед божеством-покровителем. Никто не сигналит. Он отдаёт свой кофе бездомному, хотя его даже не просили, и, кажется, добавляет двадцатку сверху, негромко извинившись попутно, что у него нет больше наличными. Он гладит всех собак и улыбается прохожим, и однажды, однажды он останавливается прямо рядом с Китом, чтобы полюбоваться небом.***
— Отличный день, — говорит он. На мгновение Киту кажется, что тот обращается к кому-то другому, но утренняя волна торопящихся по делам уже спала, и тротуар пустует. — Ага, — говорит Кит, стараясь, чтобы голос звучал скорее бодро, а не выдавал смертельную панику, которая плещется в его крови сейчас. К счастью, он хотя бы не краснеет — но только потому, что он в ужасе. Инстинктивное желание побледнеть как полотно борется с желанием залиться краской как помидор, который болтается на периферии зрения, и Кит надеется, что одно нейтрализует другое и даст в итоге почти естественный цвет кожи. Ты сэндвич, деликатно напоминает логика. — Ага, — соглашается незнакомец. — Хороший. Он поворачивается к Киту, улыбаясь как-то слишком ослепительно. У него слегка покраснели скулы — сегодня прохладно. Кит надеялся втайне, что незнакомец окажется непривлекательным при ближнем рассмотрении. Но нет. Шрам, рассекающий его лицо, проседь в волосах — всё идеальное. Позже Кит поймёт, что именно в это мгновение ситуация превратилась из неловкой в ту, которая грозила разрушить его жизнь. Незнакомец протягивает руку. — Меня зовут Широ, — говорит он и улыбается. Кит заставляет себя пожать протянутую руку, базовая память тела берёт управление на себя после того, как мозг закоротило от паники, и боже, эта ладонь тёплая даже сквозь перчатку с обрезанными пальцами. — Кит, — выдавливает из себя он и, к его безграничному сожалению, именно здесь память тела решает подвести его. — Не хотите флаер?..***
Ханк знает о Широ, потому что Ханк работает у Коливана вместе с Китом, и он единственный во всей мастерской, кто не считает, что подработка сэндвичем — это самое уморительное, что у них случалось. Анток фотографирует Кита в первый день его работы и распечатывает снимок, чтобы повесить на холодильнике в комнате отдыха. «Я на обои поставил», — говорит он Киту позже, показывая экран блокировки. (Насколько Киту известно, с тех пор Анток так их и не поменял.) Коливан немного участливее. Он отводит Кита в сторону, спрашивает, не нужна ли ему сверхурочная работа, но Кит не знает, как сказать ему, что он держится за подработку только ради ежедневной тридцатисекундной дозы незнакомца в костюме. Широ. Его зовут Широ. Ханк единственный, кому Кит готов довериться. Ханк понимающий. — Ну, то есть, ты его и по-другому увидеть можешь. Ты можешь… прийти без костюма. Тротуар-то общественный, — где-то месяц спустя говорит Ханк из-под машины, которую они как раз чинят. — Как ты вообще его имя узнал, ещё раз? Кит вытирает лоб, пытаясь физически стереть воспоминания о собственном фиаско. — Он попросил флаер. — Он представился тебе, потому что хотел взять флаер? — Ханк выкатывается из-под машины, только чтобы смерить Кита недоверчивым взглядом. Нет такого ответа, за который вся мастерская не будет над ним потешаться, а Кит заметил, как подозрительно все притихли. Незачем давать им лишний повод поднять его на смех. Ханк оглядывается по сторонам, сообразив. И говорит, понизив голос: — Послушай… что ты теряешь? Кит не знает, как объяснить, что текущее положение его устраивает. Ему хочется смотреть, как Широ идёт по делам утром, хочется быть уверенным, что в мире существует совершенство, которое позволяет Киту любоваться своим величием. С того дня, как Широ представился, он начал приветственно взмахивать рукой вдобавок к этой своей утренней улыбке. Иногда он негромко называет Кита по имени. Удачного дня, Кит. Хорошая погода, Кит. Не перетрудись, Кит. Ничего лучше у Кита не будет, но и хуже не станет.***
Становится хуже. Подработка должна была продлиться две недели, максимум месяц, но когда закусочная предлагает остаться на всё лето, Кит не может придумать весомой причины отказаться. Нет ничего, что сравнилось бы с улыбкой Широ. Из минусов: теперь ему жарко. Вишнёвые деревья не такие красивые летом; под каждым собирается спёкшийся ореол растоптанных вишен. Кит уже наловчился не вступать в них и теперь учится не обращать внимания на слабый неотвязный запах. Это неблагодарный труд, но Кит умеет абстрагироваться и у него есть серьёзная мотивация. Но однажды, в середине июля, во вторник, когда ничего не предвещает, Широ проходит мимо — и он не один. Идущая рядом с ним женщина — вторая по красоте из всех существующих на свете людей. У неё светлые, почти платиново-белые волосы, половина заплетена в подвязанные косы, половина свободно ниспадает на спину. Вдвоём с Широ они смертоносно, криминально неотразимы; машины натурально притормаживают, чтобы поглазеть на них, и Кит даже не пытается делать вид, что не пялится. Несмотря на пронзительный шок, несмотря на сокрушительное разочарование, всё встаёт на свои места. Конечно же, у Широ кто-то есть, а Кит, ну. Кит — сэндвич. Поравнявшись с Китом, Широ, как обычно, взмахивает рукой и улыбается. Женщина бросает на Кита мимолётный взгляд, затем оглядывается и осматривает внимательнее, с головы до ног — а потом они вдвоём проходят мимо и шагают по улице дальше. Кит видит, как она подаётся навстречу, кладёт изящную руку на плечо Широ и шепчет что-то на ухо, отчего Широ напрягается, а потом их скрывает из виду толпа, и жизнь Кита трагически обрывается. Следующие десять минут он стоит столбом, проигрывая в памяти увиденное. Девушка. У Широ есть девушка. А Кит — идиот.***
Кит отпрашивается с работы пораньше и идёт в мастерскую, чтобы вымесить горе на двигателе. Остальные, похоже, улавливают, что Кит не в настроении, чтобы к нему приставали с разговорами, когда он просит дать ему самый тяжёлый случай. Коливан, поёжившись, показывает на двигатель, который, по его словам, «дымился», когда его привезли, и даёт Киту волю. На двигатель Кит убивает весь день и большую часть ночи — порядочно после закрытия, когда в мастерской остаётся один Ханк, да и тот по большей части из жалости. — Хочешь поговорить об этом? — спрашивает он в тишине. Кит не собирается оскорблять его, притворяясь, будто они оба не знают, о чём речь. — Нет. Ханк оставляет тему в покое, но возвращается через полчаса с кухни с пивом и мокрым полотенцем, и за это Кит ему точно что-нибудь должен. — У него девушка есть. — И так очевидно, о ком он. Звук, который издаёт Ханк, очень похож на тот, который издало сердце Кита, когда он увидел женщину, идущую рука об руку с Широ. Сердце. Надо прекращать драматизировать. — Они — они не целовались. Но она потрясающе красивая. Ханк окидывает его взглядом, задумчиво хмыкнув. Кит и сам знает, как выглядит после рабочего дня в мастерской: полурасстегнутый комбинезон, повязанный вокруг пояса, стянутые на затылке волосы, майка и кожа перепачканы машинным маслом. Немногим лучше, чем сэндвич. Ханк хмыкает снова, в этот раз более участливо. — Я завтра уволюсь, — говорит ему Кит. Он переживёт, и пускай он втрескался крепко, но ему не в первой. …Ладно, пускай впервой. Это он тоже переживёт. — Я, может, загляну купить ланч на всех. Приду тебя проводить. Он знает, что Ханк пытается его подбодрить. — У меня купоны на скидку есть, — говорит ему Кит, стараясь, чтобы прозвучало скорее шутливо, чем упаднически.***
Ханк, верный своему слову, приходит с заготовленной напутственной речью, которая Киту никуда не упёрлась. — Сэндвич я, — повторяет он, пытаясь объяснить, почему ничего не выйдет. После этого заявления несколько прохожих странно на него косятся, но к этому он уже привык. — Нет. Ты в костюме сэндвича. — Ханк убирает ладонь с груди Кита и пробует другой подход: — Я не знаю, ты заметил или как, но ты о нём много говорил. Кит закатывает глаза. — Очень много. То есть, много-много. Ты о нём говорил так долго. Месяцы напролёт. — Ханк трясёт головой и, накрыв её руками, невидяще смотрит куда-то в пространство. — Так. Много. Ты говорил о нём столько, что… — Я понял. — Кит краснеет, частично от стыда, частично из-за жары. На улице и сейчас припекает, а прогноз обещал рекордные температуры сегодня. Кит уже подал заявление об уходе — или, вернее, упомянул об этом вскользь, когда шёл к выходу, но владельцу большего и не надо. Он свалит отсюда до того, как термометр перевалит за сотню¹, а потом он будет жить дальше и постарается забыть, как два месяца косплеил еду ради того, чтобы попялиться на самого восхитительного мужчину из ныне живущих. Ханк делает глубокий вдох. — Ладно. Слушай. Я не хотел этого делать, но… ребята сказали передать тебе, что тебе запрещено возвращаться, пока ты не поговоришь с этим чуваком. Кит снова закатывает глаза. — Ой, серьёзно… — Нет. Нет, Кит. Скажи ему. — Ханк подчёркивает свои слова красноречивым взглядом. Он начинает пятиться, продолжая смотреть Киту прямо в глаза. — Скажи ему, — повторяет он и добавляет: — Только попробуй не сказать. — Он почти доходит до улицы. — Кит, признайся ему. Кит не показывает ему средний палец, но только потому, что это скверно скажется на репутации закусочной, если кто-то заметит. Признаться. Ну что же, если они этого хотят, пускай. Всё пройдёт именно так, как только может пройти в его случае, и на этом всё. Кит смиряется и начинает ждать. Но в привычное время Широ не приходит. К десяти утра жара становится невыносимой. К одиннадцати майка промокает насквозь, и Кит начинает жалеть, что не уволился сразу. Парочка прохожих бросает на него обеспокоенные взгляды, но та часть Кита, которая оплакивает потерю его зазнобы и остатков чести, не против пострадать. Конечно же, именно сегодня будет самый жаркий день лета. Конечно же, у Широ есть девушка. Конечно же, он одет в дурацкий костюм и стоит на углу улицы. По́тный сэндвич. Вот он кто. Широ появляется ровно за десять минут до полудня. Кит знает наверняка, потому что в витрине магазина одежды на противоположной стороне улицы есть часы, и последние пару минут Кит коротал время, отсчитывая мгновения и пытаясь понять, разочарован он или рад тому, что сегодня впервые разминулся с Широ. Может, это знак свыше. Он даже почти убеждает себя в этом, когда Широ наконец объявляется. — Ты ещё тут. У него чудесный голос. Его сложно разглядеть в ярком солнечном свете — да и остальное тоже. Даже при приемлемых погодных условиях боковой обзор в костюме-сэндвиче не ахти, а сегодня в глаза Киту стекает пот и лезут волосы. Он в раздрае. Конечно же, именно сегодня Широ должен был увидеть его. А ещё Кит понимает, что не знает, как ответить. — Да? Широ делает шаг ему навстречу, широко распахнув глаза. — В закусочной сказали, что ты уволился. Я не думал, что ты будешь на улице в такую жару, но я пришёл сюда… — Он умолкает. Это больше слов, чем он произносил за раз на памяти Кита; Широ, похоже, думает о том же, потому что выглядит несколько раздосадованным. Кит пожимает плечами; сэндвич слегка съезжает набок, но и только. — Да не так уж и жарко. Вообще-то нет. На улице душно и знойно. Кит… чувствует себя не очень. Очень не очень. — Вообще-то да. Сто три градуса¹. Кит, что ты здесь делаешь? Скажи ему, говорит в голове голос Ханка. В полубреду накатывает мужество. Широ — самый восхитительный человек из ныне живущих, и Киту ничуть не стыдно в этом признаться. Никому не должно быть стыдно — но большинство людей не надевают костюмы сэндвичей, чтобы сохнуть по своим зазнобам, вообще-то. — Я уволился, — говорит Кит и морщится. Об этом Широ и так знает. — Мне нужно сказать тебе кое-что. — Кит шаркает подошвой по тротуару, прожигая взглядом булочку с кунжутом, закрывающую его ноги. — Но у тебя есть девушка, а я сэндвич, и… — У меня нет девушки. — Широ делает ещё шаг, не отводя от лица Кита взгляд — то ли обеспокоенный, то ли потрясённый. — А ты не сэндвич. Ты механик в мастерской Коливана, правда? Кит кивает, не в силах сложить два и два, и чувствует, как лицо заливает жаром. Широ улыбается, и его глаза сияют. — Я так и знал. Я к вам раньше мою машину возил. Нет никакого разумного объяснения тому, что Широ вообще помнит его как механика, но это уже что-то. У Широ нет девушки, и он пришёл сюда ради того, чтобы увидеть Кита, и он знает, что Кит не штатный сэндвич. Попытка не пытка. — Ты мне нравишься. — Кит слышит себя словно со стороны. Как только слова срываются с языка, с плеч словно сваливается целая гора. Она давила на него долгие месяцы; он почти физически чувствует, как распрямляется спина. Он кладёт правду на тротуар между ними и отводит руки в стороны. Я просто сэндвич, который стоит перед человеком. — Но… ты со мной не разговаривал никогда. Ты — ты мне флаер дал, когда я представился. — От жары у Широ начинают краснеть кончики ушей. — Я собирался тебя пригласить куда-нибудь, если ты не против. Румянец на лице Кита теперь въелся навечно. Он никогда не сойдёт. Вся жизнь Кита рассыпается на части прямо здесь. Не только лицо горит — горит всё тело. Он открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, объяснить как-то свою глупость, но слова не даются. — Кит… — Голос Широ звучит гулко и как будто издалека, и слух отказывает на пару мгновений. — Кит? Может, тебе воды принести? — Широ оглядывается по сторонам, словно ожидает, что на углу нарисуется торгующий лимонадом ребёнок или магический фонтан с питьевой водой. А Кит — отстранённо осознаёт, что ему не хорошо. Широ подходит ближе, останавливается в полушаге от него; Кит чувствует, как Широ задевает коленом лист салата на бедре, когда тянется потрогать его лоб. У Широ огромные, участливые глаза, и Киту хочется погладить его брови. — Ты… Что? Кит? Это последнее, что он видит: удивлённо вскинутые идеальные брови, а затем — ничего.***
— Я держу. Давай-ка… В губы тычется что-то холодное. Кит понимает, что это вода, и оживает. — Помедленнее, — мягко укоряет его чей-то голос, и зарывшаяся в волосы рука, которую он и не заметил, тянет назад. — Не спеши так. Широ, понимает Кит, когда у него получается наконец сморгнуть пот и усталость. Тот выглядит как ангел, озарённый сиянием солнца, но в тёмных глазах плещется тревога, а Кит… Кит лежит на тротуаре. За спиной Широ собралась толпа, лица теснятся, подбираясь ближе. Минимум у одного из глазеющих телефон наизготове, хотя Кит понятия не имеет, зачем. — Скорую надо вызывать? — спрашивает кто-то. Скорую. — Какого хрена, — говорит Кит, пытаясь вскинуть руки. Его майка куда-то делась, и, что куда важнее, испарился и сэндвич. Нет, не испарился, понимает Кит, оглядываясь вокруг себя — от него остались одни клочья салатного и томатного поролона. Широ гладит его по затылку, успокаивая. — Извини, извини — я не смог найти застёжку. — Между «не смог найти» и «разрезал на куски» наверняка можно было предпринять что-то ещё, но, прожив несколько месяцев в этом костюме, Киту не то чтобы хочется его оплакивать. — А майка? — бормочет Кит. Он может обрабатывать информацию только по одному событию за раз, а руки Широ, касающиеся голой кожи — это минимум десять событий сразу. По виноватому лицу Широ становится ясно, что майку постигла та же участь, что и сэндвич. Вместо ответа Широ прижимает бутылку к губам Кита и снова наклоняет. Кит послушно пьёт, пытаясь прогнать туман в голове и вспомнить, как оказался здесь. Когда бутылка пустеет, Широ отставляет её в сторону и ведёт пальцами по лицу Кита. Пальцы кажутся прохладными по сравнению с кожей, прикасаются осторожно, но решительно. — Встать сможешь? Нужно увести тебя с солнцепёка. Кит кивает, пробует и немедленно сожалеет, когда заваливается вперёд, но Широ помогает ему удержать равновесие. — Что произошло? — спрашивает Кит. — Ты пригласил меня на свидание и потерял сознание, — говорит ему Широ, подводя к пятачку того, что могло бы сойти за тень в разгар полудня. — Я пригласил тебя на свидание? — Это вообще не похоже на то, что Кит сумел бы сделать в костюме сэндвича, но в голове по-прежнему туман. — Что-то вроде того, — говорит Широ, опускаясь на колено и убирая с его лба волосы. В какой-то момент Широ успел расстаться с пиджаком и галстуком. Он физически не может стать ещё привлекательнее, но почему-то — вот. — А ты согласился? — спрашивает Кит. Широ пригибает голову, а когда поднимает снова — он улыбается. — Конечно же согласился. Кит смотрит на него, пытаясь найти в его словах смысл. Это как двойной положительный эффект, и Кит вдруг не может вспомнить, почему он не даёт того же результата, что и двойной отрицательный. — Почему? — Потому что ты мне нравишься. — Прежде чем Кит успевает возразить, Широ наклоняется и прижимается губами к уголку его рта. Кит к этому вообще не готов и хочет поспорить из принципа, потому что он выглядит мерзко, и пахнет мерзко, и сидит полуголый под сенью вишни на вонючем тротуаре, но когда Широ отстраняется, он смотрит точно так же, как Кит себя чувствует: как будто хочет забрать его в ближайший укромный угол и повторить поцелуй ещё раз, как только предоставится возможность сделать это как следует. Так что остаётся только один вопрос. — Но почему? Широ втягивает голову в плечи, и они начинают слегка подрагивать. — Кит. Кит, я должен тебе сказать. Он смеётся. Ну конечно же, его чувство юмора оказывается ужасным. В нём есть один-единственный изъян, но это Кит готов пережить. В голове начинает проясняться, память о произошедшем понемногу возвращается, а негромкий обрывистый смех Широ — самое упоительное, что Кит слышал за прошедшие недели, или месяцы, или, может, даже годы. — Кит. Ты конфетка.