Только скажи

Стас остановился посреди небольшого двора без детской площадки. Его золотые сильно кудрявые волосы отросли и были собраны в слабый маленький и пушистый хвостик, хотя кудри всё равно обрамляли его лицо. Парень прикрыл глаза и направил своё красивое лицо, покрытое мелкими коричневыми веснушками, навстречу тёплому летнему солнцу. Он вздохнул полной грудью и слегка улыбнулся, чувствуя приближение окончания школы. Стас тихонько присел на раскрашенную разными цветами лавочку, посреди целого поля жёлтых-жёлтых одуванчиков. — Привет, — неловко сказали рядом. Парень открыл глаза, ещё не оправившиеся от мечтаний. Рядом стоял Антон. Они давно не разговаривали и не сидели вот так вот рядом. Стас хлопнул по лавочке рядом с собой, приглашая присоединиться к наслаждению погодой и днём в общем и целом. Антон шлёпнулся на лавку и тоже направил лицо к солнцу. — Как думаешь, как написал? — спросил темноволосый откладывая две чёрные ручки и паспорт к такому же набору, только принадлежавшему Стасу. — Не об этом, Тон. О чём-нибудь другом, — попросил в ответ парень. Антон задумчиво оглянулся. Он сорвал один одуванчик на длинной ножке, который усиленно пробивался из стоптанной земли. Парень смущённо тронул Стаса за бедро и, убедившись, что тот очнулся от своих мыслей, протянул цветок ему. Стас сначала ничего не понял и недоуменно уставился на Антона, но потом улыбнулся и принял дар. — Ты умеешь плести венки? — спросил он, разглядывая цветок внимательными синими глазами. Стас смотрел поверх очков, которые спустились прямо на самый кончик носа, поэтому выглядел ещё более собранно и серьёзно, чем последнее время. — Нет, а ты? — Меня Катя ещё в детстве научила… смотри, — Стас подскочил и начал собирать одуванчики. Антон тоже поднялся. Через несколько минут у них был целый ворох меленьких солнышек, поэтому они вернулись на место и принялись за обучение. Стас спокойно и весело объяснял, как складывать стебельки друг с другом, подшучивал над надутым и сосредоточенным лицом Антона. А Антон же пытался закончить свой венок быстрее, чем это сделает Стас. Это было не ради соревнований, у этого всего была благородная миссия. — А соединить как его? — уже обиженно, из-за шуток, спросил Антон. — Да травинкой завяжи и всё, — Стас сорвал обычную травинку и протянул её парню, себе взял точно такую же. У них в руках было по яркому летнему венку. Эта картина выглядела максимально странно и необычно: два достаточно взрослых парня сидят на лавочке и усердно плетут венки из одуванчиков. А с другой стороны, им-то было абсолютно всё равно, поэтому никто об этом и не задумывался. Стас поглядел на своё творение, потом на такое же в руках Антона. Темноволосый задумчиво уставился в синие глаза Стаса. Он смотрел, будто искал что-то. Что-то такое, что было в васильковых радужках, в глубине сузившегося зрачка, на кончиках длинных чёрных ресниц. Нравится? Да. Простить? Конечно. Антон порывисто поднял свой венок и водрузил его на голову Стаса, быстро чмокнул его в уголок губ, потом резко отодвинулся, будто его ошпарили кипятком, и выжидающе-испуганно посмотрел на парня. Стас отвёл глаза и сосредоточенно посмотрел на обедневшую кое-где поляну. — Насколько бесполезно говорить тебе, что ты повторяешь свою старую ошибку? — спросил он, не отрывая взгляда от зелёно-жёлтого поля. — И не нужно говорить, что это не было ошибкой, Антон. Я знаю, что было с тобой эти полгода: сигареты, слёзы, приступы астмы, которые ты не хотел прерывать. Прощать меня не надо и любить тоже. Я во всяком случае не достоин ни тебя, ни твоей любви, поэтому воспользуйся последним шансом — не возвращайся. — Почему последним? — резко спросил Антон, тоже глядя на поляну. — Потому что, если сейчас ты не отступишь, то я уже не отпущу тебя, — объяснил Стас. — А ты, Грэтт? Думаешь, Миша только в одну сторону докладывает? — теперь Стас испуганно воззрился на друга, не встретив его глаз, а Антон лишь насмешливо глядел в никуда и продолжал: — Он, в отличие от нас — дураков, соображает, что не стоит разбрасываться дорогими людьми, поэтому и работал, так сказать, на сближение. Я знаю, что всё это время тебя учили хотеть жить, ведь после перерезанных запястий с шариками разноцветными из больницы не выписывают и домой не отпускают. А ещё я знаю, что утром ты учился, днём ходил в больницу, а ночью снова ревел. Нравилось больно, наверное? И сейчас нравится, раз ты снова просишь меня уйти, — Антон зацепил пальцы в замок и притянул к себе коленку, — А хрен тебе на палке, я никуда не уйду, — яро завершил он, мотнув подбородком и взглянув наконец на Стаса. На чёрные угольные волосы упал венок из ярко-жёлтых, медовых одуванчиков; серые глаза в ожидании заблестели от вновь накопившихся слёз, но тут же потухли. Стас поднялся и положил сплетённый им венок на лавку. — Это не сказка про принцесс, где всё заканчивается хорошо, и не фильм, и не книга, Тон. Раньше мне было достаточно одного «люблю», чтобы наплевать на всё, но сейчас мне не хватит и тысячи. Прости меня, Антон Уваров, но я негодный, поэтому ничего не будет. Антон, не слышав ничего, шагнул к парню и схватил его за запястья. Его брови зло сдвинулись, а губы сжались в тонкую ниточку. — Я тебя ударю, — предупредил Стас, глядя ему в глаза. — Попробуй, давай, — дразнясь, бросил Антон. — Я же сказал: хрен тебе на палке, я не уйду. — А я тебе сказал: вали, — передразнил его Грэтт, скаля зубы. — Ля, икскъюзимуа, икскъюзми, да? Я погляжу вам без парламентёра не обойтись, пирожочки мои, — рядом материализовался Миша, как всегда распущенный, заставив ребят зло глянуть на него. — Эээй, полегче, окей? Без ножа застрелили взглядами. Смотрите, сейчас дядя Мишаня научит вас мириться, — он встал так, будто сейчас будет учить их боям без правил. — Значит, ты, Золотовласка, ты не понтуешься, не строишь из себя мудреца, а ты, Несмеяна, быстро засосал его, — видя, что ничего не происходит и его продолжают испепелять глазами, Миша сделал максимально строгое лицо. — Лицо расслабь, Стас, смотреть тошно, а ты давай, лобзай, что стоишь-то? Ребята неуверенно посмотрели друг на друга, снова на Мишу, снова друг на друга, ожидая от кого-то первых действий. — Ща я вас пиджачком закрою… — Миша снял коричневый пиджак и закрыл им как ширмой Стаса и Антона от всеобщего интереса. — Вы по заднице схватите, если не помиритесь, — грозно предупредил он. Стас прижался к уху Антона и театрально испуганно прошептал: — Похоже придётся мириться. Этот реально нас повесит. Антон улыбнулся, ничего не услышав и схватил Стаса за подбородок. — Прежде, чем я растекусь перед тобой во влюблённую лужу, хочу сказать, что я стал ещё более невыносимым, — произнёс Стас, надувая губы. Он сам потянулся к губам Антона, таким долгожданным и таким любимым. — Всего один поцелуй, да? Вместо тысячи «люблю»? — Я перестал верить словам, тебе тоже советую, — ответил Стас и наконец коснулся горячих губ, вкус которых ни капли не поменялся. Их губы лишь на долю секунды слились в единое целое, потом они лишь слегка прикасались, были в половине миллиметра от друг друга. *** Дружили, любили, теряли, обретали, снова теряли, снова любили, снова дружили — одним словом, жили. Но не верили больше словам. Не хотели, желали, ревели, лгали, болели, корили, терзали — в общем, любили. Верили только глазам. Не хотели мириться, не хотели дружить, не желали вместе играть; Поменялось — забыли дни и ночи с друг другом считать. Говорили, что будет непросто Жить, не зная преград. Ну, а кто сказал, что серьёзно Будут они горевать? Кто сказал, что должно быть больно? Что должны жить, не любя? Кто сказал, что ты должен любовь свою потерять?