Война маршала Шатильона

Столетняя война окончилась вничью, Потери всех сторон равны до сотой доли. Но сюзерен исходом недоволен - Хандрит и льет вино на алую парчу. (с) Объятия женщины согревали тело, но не душу. Рене лежал на разворошенной постели, позволяя Жюстине прикасаться, поглаживать плечи, перебирать волосы... Но ему было одиноко и противно. Все произошедшее казалось абсурдным, неправильным. Маршал готовился к тому, что за любую уступку придется бороться - но Альберто неожиданно был готов благосклонно отнестись к его требованиям. Почти без споров включил в договор пожизненные пенсии для солдат, служивших под руководством Рене... Южная Армия могла спокойно возвращаться и начинать новую жизнь в мирное время. Самого Рене ждала ссылка в замке в горах. Туда его сопровождали под конвоем, конвой должен был охранять его и непосредственно в Хофштеттене. Переписка теперь была разрешена только с родными и под контролем цензора, общение в замке тоже обещало быть ограниченным. Компанию бывшему маршалу по приказу Проэмперадора обязан был составить духовник из действовавшего как в Арнарбрекке, так и в Халвлинге полусветского ордена Святого Иоанна. Иоанниты исполняли поручения королей и князей во всех Красных Землях, у них не было родины, только интересы. Со всем этим можно было смириться. Ссылка ведь не тюрьма и не казнь... И тем не менее Рене что-то мучило. Наверно, то, как он расстался с Альберто - расстался без всяких шансов на то, что их прежние чувства друг к другу воскреснут. Рене было стыдно вспоминать холодность Проэмперадора при советниках и будто в контраст - пылкие взгляды наедине... и эту мольбу... Подумать только - победитель, всесильный почти владыка огромного государства как побитый пес молил о милости у побежденного! Надеялся на то, что те брошенные в первую встречу слова о ненависти забудутся. А Рене заставлял себя слушать все эти признания о том, как Альберто ждал, как хотел спасти - и не чувствовал ни-че-го. Совесть мучила за такое свое равнодушие, и только потому он согласился увидеться вечером наедине, и не сопротивлялся, когда Альберто поцеловал его. Увы - то, мысль о чем раньше вызывала смутное томление, принесло теперь только разочарование. Рене чувствовал себя равнодушной куклой, не испытывающей ровно никаких ощущений. Теперь он просто хотел забыть о той неловкости. Почувствовать себя живым. И по пути до Хофштеттена развлекался с каждой встреченной в придорожной гостинице мало-мальски привлекательной женщиной, не смущаясь даже присутствием стражи у двери спальни. То ли наверстывал таким образом вынужденное воздержание... то ли стремился забыть Альберто, забыть то, что теперь они чужие друг другу... скрыться от мук совести за то, что не смог дать даже тени тепла человеку, полюбившему его. А ведь это не в первый раз. Сколько Рене себя помнил, и с женщинами, и с мужчинами он сходился и расставался быстро, никто не задерживался рядом с ним более года - да и то, год - слишком долгий срок! Не хотел, чтобы кто-то видел всю его суть. Видно, не зря - единственная попытка открыться закончилась таким провалом. Вчера была Аннетта, сегодня Жюстина, завтра будет еще какая-нибудь дурочка, послезавтра - еще одна... Сколько их таких, готовых скрасить досуг красивому бывшему военному. С ними Рене на время забывал о поражении и о крахе значительного чувства. Но даже когда он сжег все письма Альберто и по дороге от Сиудад-Верде до Хофштеттена поимел с десяток девок, тоска не исчезала. * Бертран Авьери встретил его в гостиной замка. Иоаннит оказался совсем юношей - у Рене возникло впечатление, что мальчишка едва-едва из семинарии - и непохожим на священника. Скорее на элегантного аристократа и завсегдатая литературных салонов. Одет он был в черно-белый костюм, белые кружевные манжеты подчеркивали изящность тонких рук, украшенных серебряными перстнями. - Добро пожаловать, эр Шатильон, - со спокойной вежливостью сказал он. - Я уже распорядился насчет ваших апартаментов. - Спасибо, эр Авьери, - Рене рассеянно кивнул. У служителя Церкви были черные, будто вороново крыло, волосы и ярко-фиолетовые глаза. Бледное, почти бескровное лицо вызывало в памяти предания о вампирах. "Интересно, маг он или нет?" - подумал Рене. Впрочем, так или иначе его собственная магия, как и полагалось ссыльному, блокировалась не снимаемым колье на шее. - Не смотрите на меня так мрачно. Требовать от вас исповеди я не собираюсь, тем более, сейчас, когда вы устали с дороги. Считайте, что я просто комендант места вашего заточения. Да это так в некоей мере и есть. Рене сделал вид, что не обратил внимания на эти слова. Он чувствовал себя неловко под пронзительным фиолетовым взглядом... будто этот мальчишка знал о нем что-то, чего он сам о себе не знал. Ужин прошел в обстановке неуютной и напряженной. Рене пил вино, не чувствуя ни запаха, ни вкуса - только впитывая тепло напитка и разливающийся по телу жар. Потом даже намекнуть прелестнице-горничной на нескучное времяпровождение не хватило сил. Авьери измотал его, совершенно ничего не сделав, будучи любезным и весьма приятным собеседником. Одно хорошо - такая усталость прогоняла мысли о собственной ущербности и о том, что долг все же оказался сильнее привязанности к другому человеку.