Дикая карта

Слишком быстро выходят из строя Такие хрупкие механизмы. В туманной дымке у тебя за спиною Лежит королевство тёмного магнетизма. Непреодолимо я приближаюсь к запретной черте… Fleur — Мои Новые Чёрные Крылья

Три недели отличной солнечной погоды и прогноз, в котором утверждали, что перемен не ожидается, усыпили бдительность горожан, но Готэм был бы не Готэмом, если бы назло всем обещаниям не разразился ледяным дождём, когда беспечные обыватели уже привыкли выходить из дома без зонтов. За одну ночь резко похолодало, и белёсая дымка тумана поглотила город: исчезли очертания зданий, свет фонарей казался мутным и ненадёжным, редкие прохожие кутались в тёмные пальто, пытаясь защититься от липкой сырости и мелкого дождя. Такая погода не была чем-то из ряда вон выходящим для Готэма: с наступлением осени с залива беспрестанно дул холодный ветер, затяжные ливни чувствовали себя здесь, как дома, а густые туманы навевали чувство тоски. Беззащитность перед природой, перед тем, чем не дано управлять, невозможность понять, что таится за плотной завесой серости, какая опасность ожидает на расстоянии вытянутой руки — всё это не способствовало хорошему настроению. Даже здоровому человеку тяжело было оставлять уютную постель по утрам, а к недосыпанию примешивались чувства беспричинной грусти и повышенная тревожность, что уж говорить о несчастных, страдающих от обострения психических расстройств, которые в переломные моменты круговорота времён года распускались, словно первоцветы под первыми лучами солнца. Харли очень сочувствовала больным людям, но в это утро ей было жалко себя. Проснулась она очень рано, когда до рассвета было ещё далеко, с чувством беспокойства, которое легко объяснила себе предстоящей встречей. Но, несмотря на это, в голове всё время крутилась какая-то мысль, за которую никак не получалось ухватиться. Пока она намыливала тело в душе, отпаривала юбку, варила кофе, чистила туфли, ей всё время казалось, что она упускает что-то действительно важное. Чувство было до крайности неприятное, и именно оно вынудило несколько раз перепроверить все документы, посмотреть на часы и даже уточнить у смартфона, какое же сегодня число. Оказалось, что всё дело было в дате — стоило лишь увидеть её, как понимание не заставило себя ждать. В последний день октября к ней всё время возвращались воспоминания о злосчастном Хэллоуине, столкнувшем её лицом к лицу с Джокером, который был в шаге от того, чтобы оставить ей на память широкую улыбку. Харли не раз задавалась вопросом: почему он этого не сделал? Она нарушила неписаное правило этого города, пренебрегла всеми предупреждениями, но смогла избежать наказания, находясь на расстоянии вытянутой руки от убийцы, которого так бессовестно пыталась изобразить. Что помешало ему сделать пару быстрых разрезов? Он ведь не поленился достать лезвие — она отлично помнила его злое сияние. Многое из того вечера представлялось ей подёрнутым какой-то дымкой или даже туманом, почти таким же густым, как тот, что клубился под огромным мостом, ведущим на остров, но лезвие она помнила удивительно чётко. Возможно, его отвлек знак подельника; возможно, ему не хотелось пачкать сталь или свой костюм; возможно, её крик мог помешать его планам — можно было придумать добрую сотню «возможно», но что им двигало в действительности, о чём он думал в тот момент, Харли не могла знать. И всё же, сидя в своей машине, она на предельно допустимой скорости мчалась по направлению к месту, где встретить Джокера было в миллион раз проще, чем шатаясь по разным клубам в поисках приключений на собственную задницу. Харли никому не рассказала о той встрече — ни одна живая душа не знала, что психопат дал ей прикурить, что с ним она вела какую-то пространную беседу, находясь под термоядерной смесью алкоголя и наркотиков. Странным было и то, что он не позволил ей вернуться в клуб, где его приспешники укладывали заложников на пол, где слышалась стрельба и можно было получить увечья пострашнее улыбочки Глазго. Вместо этого он бросил её фактически замурованной посреди двора и, хотя одурманенный мозг плохо переваривал информацию, даже до него дошла простая истина: две из трёх дверей оказались для неё недоступными, потому что первую запер Джокер, за второй точно скрывались его люди, подавшие знак стуком, поэтому оставались только ворота, ведущие на улицу. Первым делом нужно было выбраться из ловушки, а потом уже можно было вызвать полицию — так решила девушка, но, когда она подошла к воротам, то заметила, что те заканчиваются заостренными пиками, упирающимися в каменный свод арки — перелезть через них не было никакой возможности. Лёгкая паника пеленой пота выступила на лбу несмотря на то, что на улице было совсем не жарко. Отравленный организм был готов сражаться за жизнь, но мозг всё еще отказывался до конца принимать действительность; всё это до смешного походило на игровой квест, и, если это было так, то ключ от спасения находился где-то в завалах мусора, а если и не там, то добрый ведущий должен был подсказать, где нужно искать. Верить в то, что она может стать очередной жертвой готэмского преступника, не хотелось — сколько раз она видела эти репортажи со списками погибших, пострадавших, пропавших без вести, но это было похоже на просмотр триллера в кинотеатре — казалось далёким и маловероятным. Кто думает о том, что сможет стать заложником, что окажется жертвой теракта или получит ножом в бок, спокойно возвращаясь домой? Даже живя в городе, кишащем преступниками, Харли непросто было осознать всю серьёзность ситуации, в которой она оказалась. Её приключения закончились достаточно быстро, хотя и бесславно: отряд полиции, ворвавшийся в здание спустя двадцать бесконечных минут, вытащил её из мусорного контейнера, в который она залезла от страха и безысходности. Вся ситуация оказалась бледной тенью её забав с Томом, потому что эти игры пахли кровью и порохом, и на кон здесь ставили не двадцатку, а собственную жизнь. К удивлению, никто из присутствующих на вечеринке не пострадал. Почти никто… Дядя Лео получил пулю в лоб. Его нашли в его собственном кабинете: казалось, что он просто задремал, но восхитительный цилиндр, который Харли не составило бы труда узнать, если бы она его увидела, прикрывал аккуратное отверстие в его черепе. Джокер исчез так же внезапно, как и появился, не заботясь о своих людях, которые частично были схвачены полицией. Никакие допросы и предложения о сотрудничестве не сработали — они попросту не были в курсе планов и целей Джокера, а убежище, где они скрывались, ожидаемо оказалось пустым. Об этой истории писали в газетах, и в итоге клуб был закрыт, а затем перепродан кому-то за сущие копейки. Лео спустя несколько месяцев покинул страну, так и не сводив Харли на свидание при свечах, чему она была даже рада. Но опыт, полученный на этом празднике, сильно её расстроил, потому что даже несмотря на то, что она не пострадала, каждый год она вспоминала о своём унизительном поступке. А ведь в тех же фильмах, что крутили в кинотеатрах, главная героиня, попадая в передряги, ничего не боялась, метко стреляла в ответ, одной рукой могла уложить здоровенного бугая, и даже юбка или вечернее платье не были для неё помехой — если они и задирались на бегу, то лишь для того, чтобы зритель мог по достоинству оценить кружевную резинку её чулок. Вообще это происшествие заставило Харли о многом задуматься и в итоге сподвигло на запись в клуб боевых искусств. Здорово уметь садиться на шпагат и выделывать кульбиты на брусьях, но ещё лучше знать, как освободиться от захвата, и что делать, если тебе угрожают ножом. С этим сложно было поспорить. И, хотя в её плотном расписании относительно незанятым было лишь воскресенье, Харли посчитала, что если она и дальше собирается жить в Готэме, то придётся ей пожертвовать лишним часом сна ради своей же безопасности. Тело, привычное к нагрузкам, быстро запоминало новые движения, гибкость стала преимуществом на тренировках, поэтому о своём решении она не жалела, регулярно посещая занятия. Применить свои знания на практике за все последующие годы, к счастью, не довелось, тем не менее, брат настоятельно советовал купить огнестрельное оружие, которым здесь не владели разве что дети, в довесок к новым навыкам. Но девушка упрямилась — что-то недоброе виделось ей в этом приобретении; казалось, что стоит только начать носить с собой оружие, как тут же возникнет обстоятельство для его применения. Харли верила, что оружие, как магнитом, притягивает к себе неприятности, поэтому она всегда терпеливо выслушивала Барри, но поступала по-своему. Вот и насчёт ординатуры она не принимала никаких возражений, пропуская мимо ушей уговоры друзей и родственников. Аркхем. Пожалуй, любой житель Готэма высказался бы так же, как и рьяные противники её планов: «Это не место для молодой девушки». Лечебница пользовалась дурной славой. Расположенная на острове, клиника должна была служить местом изоляции для особо опасных преступников с психическими расстройствами, но постоянные побеги, скандалы с отмыванием денег, несчастные случаи и судьба основателя трупными пятнами поганили репутацию заведения. Несмотря на это, руководство держало высокую планку, когда дело касалось медицинского персонала, хотя лучше бы они обратили свой взор на младших сотрудников и санитаров, которые периодически оказывались причастны к побегам особо опасных пациентов. Сюда попадали те, кто, по-хорошему, должен был оказаться в тюрьме Блэкгейт, но диагноз обеспечивал их, помимо камер, сеансами психотерапии и обязательным приёмом пилюль всех цветов и размеров, а приложением к ним шли инъекции, смирительные рубашки и штат лучших психиатров. Приглашение на собеседование к восьми утра не было обычной практикой и не очень порадовало Харли, но, с другой стороны, чем скорее она там окажется, тем лучше, потому что ожидание всегда причиняло ей лишнее беспокойство. Бесконечный пустынный мост с опорами, запутавшимися в тумане, антрацитовые отблески неспокойной воды и бельма фонарей служили достойным обрамлением места, куда спешила девушка. Она волновалась, но волнение это было не столько с оттенком страха, сколько с привкусом почти детского восторга. С подобным чувством ребенок ждёт вердикта взрослого: хорошо ли он себя вёл всю неделю и заслуживает ли похода в парк аттракционов, а в придачу сахарную вату и воздушный шарик. Харли верила, что она заслужила, потому что сделала всё от неё зависящее и даже чуточку больше. Почему она мечтала работать в психиатрической клинике для самых отпетых негодяев и жестоких убийц-мясников, в узилище для конченных ублюдков с необратимыми заболеваниями? Этот вопрос она слышала пару десятков раз, он проклятьем летел ей в спину, он предупреждением вставал у неё на пути, но она лишь с улыбкой его обходила, идя к своей цели. Глупо было отвечать, что именно это место в её самый первый день в Готэме произвело на неё такое неизгладимое впечатление, что даже тухлые рыбьи потроха под ногами отошли на второй план. Действительно, этот сказочный замок показался ей прекрасным, и кто же знал, что заколдованный дворец, пронизывающий тёмный небосвод своими острыми шпилями, окажется адом, кишащим чертями всех мастей. Нет, она не считала себя Мессией в области психиатрии, но упорный, изнуряющий труд чего-то да стоил — в это хотелось верить. Если на протяжении стольких лет у неё получалось оставаться одной из лучших, то какие могли быть вопросы о выборе места прохождения ординатуры? Клиника, которая принимала в год лишь четырёх человек, была единственной возможной кандидатурой, а то, что они брали преимущественно мужчин — вызовом. «Язва на теле города» — именно так нарекли клинику репортёры в какой-то местной газетёнке. Можно было сколько угодно изощряться в названиях, но машина Харли остановилась у ворот с надписью: «Лечебница Аркхем». Поместье представляло собой безумную смесь лучших традиций Belle Epoque с элементами готики: каменная и на первый взгляд неприступная ограда щетинилась мотками колючей проволоки, вход же охраняли два мраморных изваяния ангелов, воинственно распахнувших крылья и гордо смотрящих в небеса. Охранник не спешил выходить для проверки документов, Харли тоже не собиралась мокнуть почём зря, поэтому она предпочла лишний раз полюбоваться на каменных стражей, изучая в свете фар их строгие лица, потемневшие от дождя, тронутые трещинами, как морщинами. Она смотрела на них, отгородившись от реальности, сквозь призму времени, представляя их не тронутыми мхом, не потемневшими от копоти, но совершенно юными и прекрасными, встречающими вереницы роскошных автомобилей, прибывающих на очередной званый ужин. Название клиники для многих приобрело совершенно определённое значение, отколовшееся от его сущности, но Харли не могла воспринимать его в отрыве от корней, связывающих его с семьей, давшей ей это имя. Интеллигенты, род которых определённо какими-то из своих ветвей уходил к европейской аристократии Света Старого, пусть и обедневшей, но возродившейся, проросшей новыми почками и побегами уже в Свете Новом. Насколько эти побеги были хороши и здоровы — это другой вопрос. Дурная наследственность. Это не диагноз, и, если ошибка закралась однажды, узнать, где и когда она вылезет в следующий раз, всё равно фактически невозможно. Пятьдесят? Двадцать? Семьдесят процентов? Всегда остаётся место для манёвра. У кареглазых родителей рождаются голубоглазые дети, у алкоголиков могут вырасти непьющие потомки… В этой семье сошли с ума двое: мать, а затем и сын. Харли часто думала о них со смешанным чувством жалости и облегчения, ведь их потомок, управлявший клиникой в данный момент, дожил до преклонного возраста и, если не считать того, что с годами он становился, как все старики, подозрительным и сварливым, ничего особо страшного не происходило. Сведения о дурном характере были у неё от людей, знавших старика лично, сегодня же ей предстояло проверить их достоверность. Уже большой победой было то, что он её пригласил, потому что с её курса, помимо неё, только один студент удостоился приглашения. Харли знала, что его приняли — это вселяло надежду, тем не менее, с волнением справиться было непросто. Таблетки она больше не принимала, а ещё она бросила курить, и из «дурных» привычек у неё остались только страсть к кофе и секс с мужчиной, который из преподавателя стал ментором, духовным наставником и подобием личного психиатра. Если человек в среднем состоит на шестьдесят процентов из воды, то Харлин Фрэнсис Квинзел могла поклясться, что в это промозглое раннее утро ровно настолько же состояла из кофе, в котором разноцветными рыбками плавали таблетки обезболивающего, призванного облегчить головную боль. Ко всему прочему её немного подташнивало, не то от волнения, не то от голода — завтрак встал поперёк горла, поэтому пришлось ограничиться тремя огромными чашками кофе. Она отчаянно зевнула, от чего на глаза навернулись слёзы, которые девушка тут же промокнула салфеткой — не хватало ещё потёкшей туши. Давящая темнота не способствовала пробуждению, а фонари на парковке были оснащены такими слабыми лампочками, что скорее оттеняли мрак, делая его более осязаемым и плотным, чем рассеивали. Косой дождь барабанил по крыше автомобиля, бился в лобовое стекло, пытаясь прорваться внутрь, туда, где работала печка, и уютно горел свет. Очень хотелось остаться внутри, закутаться в плед и проспать ещё часа три под мерный перестук капель. Тряхнув головой, Харли с досадой заметила, что папка с документами не влезает в новую сумочку, поэтому придётся прикрывать её плащом. Тот валялся на соседнем сидении и, скорее всего, помялся. В это утро абсолютно всё шло наперекосяк: машина отказывалась заводиться; пришлось возвращаться домой, чтобы переодеть чулки, потому что пряжка злосчастной сумки оставила зацепку; костюм неприятно сковывал движения, а неразношенные туфли успели нажечь ступни, хотя прошла она в них всего ничего — от дома до стоянки. Весь её сегодняшний ансамбль представлял собой палитру тоскливой серости: в одежде не было ни одного яркого акцента, если не считать белой блузки. Харли кое-как закуталась в плащ, пряча под него все свои документы, и быстро выскочила из тёплой машины в прошитый каплями мрак. В тёмно-сером макинтоше она стала единым целым с проливным дождем, с холодным безжалостным ветром и замшелыми стенами старинного здания, в которое так рвалась попасть — ведь за все годы обучения ей так и не удалось здесь побывать. Путь длиною в восемь лет был пройден: четыре года в колледже и обучение на бакалавра наук, затем четыре года медицинской школы, а она всё ещё ученица, которой предстоит ординатура. Очередной этап тестов и экзаменов остался позади, и где-то за толщей этих ледяных камней, в лабиринте коридоров, за одной из безликих дверей лежало её личное дело с рекомендательными письмами профессоров, с результатами всех испытаний, которое кто-то уже взял и отнес в кабинет директора. Несмотря на дождь, Харли остановилась у входа и запрокинула голову, желая объять взглядом всю возвышающуюся над ней громаду. Тело её содрогалось от холода и возбуждения, когда мокрые пальцы взялись за старинную отполированную ручку. Яркий свет хлынул ей навстречу, как поток сбивающей с ног воды — Харли наконец-то попала в Аркхем. *** — Выбирай любую, — рассеяно ответил он на вопрос, продолжая хмурить лоб и что-то записывать. Девушка была уверена, что её болтовню он слушает вполуха, но даже несмотря на это, она безумно любила такие спокойные воскресные вечера, когда все дела были сделаны, и даже дух приближающегося понедельника не мог разрушить особенную атмосферу. Харли любовалась им: таким спокойным и сосредоточенным, одетым лишь в кашемировый халат на голое тело. Иногда ей казалось, что за этой невозмутимой оболочкой ничего нет — обними она его чуть крепче, укуси чуть сильнее, и он расколется под давлением, разойдётся по швам, рассыплется трухой и утечёт песком между пальцами. Но обычно она убеждалась в обратном, неспособная приглушить все свои порывы, она не боялась смотреть на нелицеприятные внутренности чужого внутреннего мира. Подобным образом поступал и он: всегда стремился копнуть глубже, а может быть, ему тоже нравилось всматриваться в бездну, в чёрную воронку потайных мыслей и скрытых страхов. — Но я хочу в определённую, ты знаешь, — Харли нетерпеливо дёргала ногами, перекинув их через подлокотник кресла. — Да, тебе там будут рады, ты блестяще прошла практику, — он продолжал что-то усердно писать, его ответ окончательно убедил её в том, что его мысли были далеки от её проблем. Харли стремительно вскочила с места и быстро подошла сзади, недолго думая, обхватила спинку стула и дёрнула на себя, заставив его отъехать от стола. Его рука дрогнула, оставляя уродливый след, похожий на кардиограмму больного человека. Он тяжело вздохнул и медленно развернулся. — Ты испортила записи, и мне придётся переделывать, — он снял очки и потёр переносицу. — Сейчас никто уже не пишет бумажные письма, — Харли бросила презрительный взгляд на его каллиграфические завитки. — Да, люди совсем забыли, что такое хорошие манеры, — он сощурил глаза и посмотрел на неё фактически первый раз за вечер. Ему хотелось отчитать её, потому что сегодня он был страшно занят, а она не предупредила о своём приходе, но почему-то он пустил её, как и всегда. — Пожалуйста, я столько раз тебя об этом просила, — почти шёпот. Она стояла перед ним, как на уроке, склонив голову набок, прикусив щёку изнутри. — Харлин, я не работаю там уже почти девять лет, — он был готов ещё раз разжевать ей прописные истины, которые она так упорно отказывается принимать. Но теперь она оставалась глуха к словам, ей просто нравилось, что он называет её полным именем — так почти никто не делал, в этом ей чудилась аристократичная старомодность. Губы растянулись в мечтательной улыбке, она со всей грацией профессионала опустилась на пол и прижалась щекой к его колену, а потом посмотрела вверх. — От тебя требуется простое письмо, раз уж ты так любишь эпистолярный жанр. И прошу, не нужно меня оберегать, я просто хочу попробовать, может быть, я даже не пройду собеседование, — маниакальная скороговорка, пылающие щеки, и его рука почти против его воли опускается на её голову, гладит и притягивает ближе. — Этим местом руководит человек, с которым я бы никому не желал работать, — его ладонь сместилась к её лицу, и Харли сразу же потянулась за её мужским теплом, прикрыв глаза и приготовившись слушать. Она всегда деликатно избегала этого разговора, но чувствовала, что именно сейчас он назовёт ей какую-то вескую, по его мнению, причину или страшную тайну, способную отпугнуть её и свернуть с пути. — Он конченый ублюдок, не способный ни на какие чувства, чёртов робот в белом халате, похожий на ходячую смерть, — его голос звучал замогильно и как-то театрально-пафосно, поэтому Харли усмехнулась, но тут же ойкнула, потому что его пальцы вцепились в её волосы и потянули их назад, заставляя запрокинуть голову. Она смотрела на него сквозь пелену выступивших на глазах слёз, но продолжала улыбаться. — Прости, мне этого мало… Это только твоё мнение. Газеты всегда пишут о нём очень хорошо, и я видела его фотографии, он совсем не похож на робота, у него красивые добрые глаза, — его пальцы всё ещё причиняли боль, словно их заклинило в таком положении, но она не пыталась вырваться. — У меня скоро день рождения, — она ни разу не моргнула, но две слезинки под собственной же тяжестью устремились вниз. — И что, ты хочешь от меня именно такой подарок? — он ослабил хватку и большим пальцем другой руки вытер слёзы. — Прости, я не хотел сделать тебе больно. — Хотел, но это неважно, — Харли сглотнула ком в горле, мешавший дышать и говорить. — Конечно, это не тот подарок, которого я жду каждый год, и ты не имеешь к нему никакого отношения. — Ты такая невыносимая, упрямая, своевольная девчонка, — с каждым своим словом он делал резкое движение, наматывая её длинные волосы на руку, — мужчины этого не любят. Они не любят, когда на них так открыто давят, они не любят, когда их не слушаются. Волосы закончились, и она стояла перед ним на коленях, гордо вскинув голову, как будто сама его об этом попросила. — Думаешь, из-за этого он уехал? — Отпусти ты уже своего отца! Ты — взрослая женщина, хватит ждать чёртову открытку на день рождения, — он смотрел на её всегда такое оживлённое лицо, не узнавая его, потому что оно скорее напоминало посмертную маску, бледный слепок со знакомых черт. — Так помоги мне… Больше чем письма от него, я хочу только одного… — её глаза оставались сухими, хотя он понимал, что опять намеренно делает ей больно. Они не жили вместе, не были классической парой, и как психиатр, пусть и оставивший практику, он бы назвал эту связь нездоровой. Ему не стоило особого труда понять, почему она так упорно к нему возвращается, почему рушит все свои отношения. Он бы мог помочь, и речь шла совсем не о препаратах, к которым он по-прежнему имел доступ, речь шла о терапии, не у него, конечно. Он бы мог подсказать ей хорошего специалиста, но вместо этого он предпочитал бездействовать, понимая, что итогом лечения должен стать их полный разрыв. Нет, он не хотел жениться на ней, не хотел от неё детей, не хотел просыпаться с ней в одной кровати до скончания своей жизни, но тот факт, что всем юным и восторженным ухажёрам она предпочитает его, заставлял его сердце биться чуть быстрее. Он бы давным-давно устроил её в эту чёртову клинику, если бы только мог. Пусть бы она сполна вкусила эту тёмную давящую атмосферу, пусть бы проходила в шаге от самых извращенных убийц, пусть бы медленно сходила с ума от безысходности и страха. Он уже не отдавал себе отчёта в том, что вспоминает свои ощущения от работы там. Клиника напоминала ему дохлое исполинское чудовище со скользкими извилистыми кишками коридоров, с полусгнившими, пропитанными мочой органами-камерами, с каменной кожей, похожей на застаревшую коросту. Гиблое место, о котором очень плохо заботились последние десятки лет — хотя он давно там не был, но свято верил, что ситуация лишь ухудшается. И именно в это место хочет попасть она: эта отличница, эта прыткая и смешливая девчонка с широкой белозубой улыбкой. Его бесило её желание, которое он не мог исполнить, хотя бы для того, чтобы просто как следует её проучить. Вот если бы он возглавил… Аркхем. Он не понял, сказала ли она это вслух, или в ушах прозвучал голос директора, голос самого настоящего Аркхема. Ненавидеть эту фамилию вошло в привычку, фамилию, которая открывала двери, которая приносила деньги, которая ассоциировалась только с одним местом. Эти воспоминания опять затягивали его в прошлое, но движение внизу резко выдернуло на поверхность. Дыхание мужчины немного сбилось, как у человека, очнувшегося от кошмара. Он пытался забыть и не думать, а она каждый раз тянула его назад. Харли не изменила своей позы, она внимательно следила за его лицом и молчала. Он наконец отпустил её волосы и глубоко вздохнул. — Иди ко мне, — ему не пришлось просить дважды, потому что в считанные секунды она оказалась на его коленях. Слабо понимая, кому это больше нужно, он крепко прижал её к груди, убаюкивая и вдыхая запах светлых спутанных волос. — Я напишу это письмо, если пообещаешь, что это твоя последняя попытка попасть в Аркхем, — он почувствовал, как напряглось её тело под ласкающими пальцами, но уже в следующее мгновение она выдохнула ему в шею своё обещание. *** — Предъявите, пожалуйста, документы, мисс, — охранник ободряюще ей улыбнулся, видя, как она замерла на входе. — Вот, возьмите, мне назначено собеседование у доктора Аркхема, — Харли улыбнулась лучшей из своих улыбок, заставив охранника оторваться от бумаг. Странная мысль закралась ей в голову: был бы этот человек так же мил с ней, если бы Джокеру тогда удалось «подправить» её лицо. Конечно, рану зашил бы лучший хирург, она бы сделала лазерную шлифовку, но рубцовая ткань всё равно отличалась бы по цвету, ни один тональный крем не смог бы скрыть неровности кожи, и сейчас этот лысеющий мужчина средних лет быстро бы отвёл от неё взгляд, полный жалости. А она бы каждый день, глядя в зеркало, вспоминала это смеющееся лицо, с точно такой же вечной улыбкой. Восхитительный морозный трепет прошёлся вдоль по позвоночнику, заставив передернуть плечами и бессознательно коснуться гладкой прохладной щеки. Пока мужчина что-то записывал в журнале и набирал номер телефона, Харли наконец-то смогла оглядеться. Просторный холл с полом, выложенным плиткой, утратил былые признаки жилого помещения, а ведь, скорее всего, под белым глянцем скрывался великолепный дубовый паркет, а под штукатуркой неопределённого желтоватого цвета прятались росписи известных художников. Высокие окна были расчерчены узором защитных решёток, на одном из них уцелел витраж, но, как Харли ни всматривалась, она не могла уловить сюжет. Ей показалось, что там была изображена какая-то библейская сцена — довольно странный выбор. Слева расположились два лифта, и виднелся коридор, уходящий в недры здания, а прямо по центру во всю ширь раскинулась прекрасная лестница, на которой вполне можно было почувствовать себя героиней романа девятнадцатого века, но в данный момент по ней спускалась уборщица, которая тащила за собой ведро. Она усердно полоскала тряпку и яростно её выжимала, так что даже издалека Харли видела, как вокруг разлетаются грязные брызги. Девушка так увлеклась разглядыванием, что не заметила, как к ней подошли. От лёгкого прикосновения к плечу она резко дёрнулась и чуть не выронила документы. — Я вас напугала? — Нет, что вы, я просто немного залюбовалась… Очень красивое здание, — она сделала широкий жест рукой, другой пытаясь удержать сумочку и папку. Харли широко улыбаясь, протянула руку своей собеседнице, которая подкралась так неслышно. Причиной бесшумности оказались теннисные туфли, которые белели из-под подола длинной мешковатой юбки. — Мисс Ричардсон, — женщина неопределенного возраста с глазами навыкате вяло сжала холодные пальцы Харли, — помощница доктора Аркхема. Её голова немного покачивалась, словно отбивая такт таким значимым и весомым словам. — Харлин. Можете называть меня по имени, — она мило улыбалась, но уже успела почувствовать какое-то отторжение к незнакомому человеку. Скорее всего, в этом был виноват неряшливый вид помощницы: её нелепая юбка, не сочетающаяся с тапочками, и серая растянутая кофта были еще не самым плохим, но от неё пахло чем-то несвежим, застарелым, и Харли еле сдержалась, чтобы не поморщиться. — Проходите за мной, мисс Квинзел, — мисс Ричардсон проигнорировала предложение о переходе на менее формальные обращения, а Харли ничего не оставалось, кроме как, звонко цокая каблуками, проследовать за ней. — Директора пока нет на месте, вам придётся немного обождать, но он никогда не опаздывает, не волнуйтесь, — бесцветным голосом, даже не оборачиваясь на посетительницу, пробубнила помощница себе под нос. Они поднялись на лифте на третий этаж и шли по широкому светлому коридору. — Мисс Ричардсон, не подскажете, где здесь уборная? — Харли хотелось посмотреть на себя в зеркало и поправить причёску. Всё происходило как-то скомкано и сумбурно, ей нужно было собраться с мыслями и проверить, не потекла ли тушь от забегов под дождём. — Туалет в конце коридора, а я буду ждать вас здесь, — она указала на кабинет, к которому они только что подошли. Латунная табличка на нём оповещала, что это приёмная доктора Аркхема. — Всё равно вы без пропуска никуда не уйдёте. Харли удивлённо вскинула брови на этот комментарий, но обладательница базедовых глаз ничего больше не сказала и приложила свою карточку к считывающему устройству. Этой ремаркой она оправдывала то, что не пошла провожать её до туалета, но Харли только хмыкнула себе под нос. «Можно подумать, что я ни разу не была в психиатрических клиниках и не знакома с системами доступа», — раздражённо подумала она, только вот девушка забывала, что попала не просто в клинику, а еще и в тюрьму. На стене рядом с каждым кабинетом красовались устройства для считывания информации с прокси-карт. Благо что в туалет можно было попасть и без неё. На удивление, там было и большое зеркало, и исправная новая сантехника, впрочем, весь этот административный коридор был неплохо отделан. Харли сняла плащ и несколько раз встряхнула его, избавляясь от капель. Тушь не потекла, а светло-серый костюм, подогнанный по фигуре, смотрелся не так уж и плохо, его строгость разбавляло немного легкомысленное кружево блузки. Несколько прядей выбились из причёски и завились от влажности, но Харли не стала их заправлять. Она достала из сумочки нежно-розовый блеск для губ и щедро нанесла его на обветренную кожу. Впечатление портили только тёмные пятна, оставшиеся на светлой замше туфель, но нужно было головой думать и надевать что-то более практичное. Это собеседование должно пройти отлично, её обязательно возьмут на работу, потому что по-другому просто не может быть. С такими мыслями Харли подмигнула своему отражению, вышла из уборной и направилась к кабинету директора. Мисс Ричардсон предусмотрительно оставила дверь приоткрытой, и девушка очутилась в просторной комнате, правда, без единого окна. Здесь стояли большой кожаный диван для посетителей с кофейным столиком перед ним, рабочий стол мисс Ричардсон, а также стеллажи с документами, кулер в самом углу и небольшой шкаф для верхней одежды. Одна дверь, скорее всего, вела в кабинет директора, вторая — в какое-то подсобное помещение. Не было ни единого признака того, что это лечебница-тюрьма для отпетых преступников Готэма, можно было подумать, что она пришла в самое обычное офисное помещение. — Можете повесить свою одежду на вешалку. Не желаете чай или кофе? — мисс Ричардсон задавала вопросы своим безэмоциональным голосом, что-то усиленно печатая на клавиатуре. — Нет, спасибо, я налью себе стакан воды, если вы не против, — Харли повесила плащ рядом с бесформенной курткой помощницы и подошла к кулеру. Не успела она сделать первый глоток, как дверь резко распахнулась, впуская высокого худощавого человека в чёрном. Он фыркал и отряхивался, как собака. Погода совсем разбушевалась, раз он успел так промокнуть, все они сегодня забыли взять с собой зонты. В его сгорбленной фигуре Харли померещилась враждебная настороженность, хотя поводов она к этому не давала — ей не стоило труда выдать ещё одну шаблонную улыбку. — Прошу меня извинить, дайте мне ещё несколько минут, — не снимая верхней одежды, он направился к себе. — Джуди, сделай мне кофе, — эту фразу он бросил перед тем, как закрыть за собой дверь. Помощница подскочила со своего места, и впервые за всё утро Харли разглядела на её лице хоть какую-то эмоцию, пусть это было что-то среднее между испугом и удивлением, но второе могло показаться из-за глаз, которые готовы были выпасть из глазниц прямо на пол. От запаха свежего кофе желудок Харли болезненно скрутило — стоило всё же что-то съесть на завтрак. Но не успела она погрузиться в мысли о том, как будет ещё одна обезболивающая таблетка сочетаться с предыдущей партией, как дверь опять открылась. Джуди уже отнесла кофе и сделала приглашающий жест рукой. Харли взяла сумочку и папку, которые лежали на диване, и быстро зашла в кабинет. *** Доктор Аркхем сидел за столом, повернувшись спиной к огромному тёмно-серому прямоугольнику окна, который на контрасте яркого освещения казался провалом в пропасть без дна. Взгляд Харли ухватился за рисунок защитной решётки — она образовывала десятки остроугольных ромбов. — Мисс Квинзел, извините, что заставил вас ждать, — мужчина поднялся со своего кресла и указал рукой на стул перед его столом. — Располагайтесь. Харли действительно видела его фотографию в газете: в своём любимом разделе криминальных новостей, который она открывала сразу же после выяснения счёта в бейсбольных матчах. В той заметке говорилось об очередном побеге из клиники какого-то преступника, там же было небольшое интервью директора, который уверял, что с помощью поддержки государства «всеми силами пытается сохранить наследие своей семьи», ещё там было о закупке новых систем безопасности и о том, что клинике требуется дополнительное финансирование. Про «добрые глаза» она немного приукрасила, потом что снимок был плохого качества, но общее впечатление всё же было приятным. И вот он сидел перед ней на расстоянии вытянутой руки, и Харли пыталась понять его настроение, но его лицо ничего не выражало. Он был гладко выбрит и не имел растительности ни на лице, ни на голове, от чего в какой-то момент он показался ей похожим на голый гладкий череп, и от этого ей стало немного не по себе. О том, что это живой человек, а не ходячий скелет, напоминали лишь горящие глаза, изучавшие её не менее внимательно. — Что ж, мисс Квинзел, приступим? — он кашлянул и подтянул к себе чёрную папку, лежавшую слева. — Я очень внимательно изучил ваши документы, — костлявые длинные пальцы постукивали по обложке, но не открывали папку. — Доктор Аркхем, разрешите поблагодарить за такую возможность, я знаю, что вы набираете всего несколько человек, я очень надеюсь… — Знаете почему мы набираем так мало? — он спокойно перебил её, продолжая движения пальцами. — Вы хотите, чтобы у вас работали самые лучшие специалисты, — Харли держала спину прямо, ноги её были изящно скрещены, но руки спокойно лежали на столе, ей хотелось продемонстрировать свою открытость и уверенность. — Ну, это официальная версия для маленьких детей, вы-то должны понимать, — подобие улыбки искривило его тонкие губы, рождая рябь морщин на левой щеке. Харли чувствовала какое-то напряжение, исходившее от собеседника, но она не могла понять, в чём тут причина. — Я не буду говорить, что работать здесь опасно, вы ведь выбрали для проживания Готэм, не так ли? Но дело в том, что у клиники возникает ряд проблем, когда интерны выходят из строя, — теперь он поглаживал лацкан пиджака и довольно щурился. — Что вы имеете в виду? — О, с ними разное происходит: нервные срывы, попытки самоубийства, они получают здесь травмы различной степени тяжести, а некоторые… Некоторые просто умирают, — его пальцы замерли, а глаза пылали, как два уголька — воспалённые и лихорадочно-блестящие. — Если это проверка моих намерений, то можете не переживать, я понимаю риски и принимаю их. Уверена, что сотрудники подписывают соглашения… — Лучше сказать приговоры, как думаете? — он опять подался вперёд. — И нет, это не проверка — простая констатация фактов. — Я знаю, что вы уже приняли одного из моих однокурсников, — Харли немного нахмурила брови, не понимая, к чему ведёт этот человек. — Да, взял и могу сказать, что это отличный парень. Сейчас такое странное время, когда женщины стремятся быть не только равными мужчинам, но и превосходить их. Вы должны понимать, что это сущая глупость, но я обязан приглашать на собеседования женщин, чтобы ко мне не было лишних вопросов. Видите ли, я почему-то не имею права в требованиях прописать, что эта работа только для мужчин, но будь моя воля, в клинике не было бы ни одной женщины-психиатра, — он фыркнул и кончиком указательного пальца отодвинул папку в сторону, так её и не открыв. Харли задыхалась — жаркое чувство обиды и злости захлестнуло её одновременно. — Как вы можете такое говорить, ведь женщины… — Женщины слабее физически, больше подвержены эмоциям и стрессам, они страдают от гормональных скачков, а большая часть наших пациентов — мужчины. Вы покраснели, сейчас вы расплачетесь от моих всего лишь честных слов, а что будет с вами, когда какой-нибудь маньяк откроет при вас рот? Нет, вы совершенно не годитесь для этой работы. Давайте попросим Джуди принести вам ромашковый чай, — спокойно улыбаясь, он хотел потянуться к телефону. — Постойте, — Харли не собиралась плакать, она выдохнула и попыталась спасти положение. — Во многом вы правы насчёт женщин, но ведь у нас есть и положительные черты: женщины глубже вникают в проблемы, они аккуратнее и больше подходят для кропотливой работы. — Вы намекаете на то, что хотите поработать у нас в архиве? — Аркхем вернулся в прежнее положение, в глаза бросалось, как на нём болтался в общем-то дорогой костюм. — Нет, но это может пригодиться и в работе с пациентами. Признайтесь, что вы не просматривали мои документы. У меня самые высокие показатели на курсе, — к ней возвращалось спокойствие, хорошим знаком было то, что её не просили уйти. — Я вам не соврал, мисс Квинзел, бумажки я просмотрел от и до, это к слову о кропотливой работе. Но особенно меня позабавило одно письмо. Вы же понимаете, о каком письме идёт речь? Она только кивнула в ответ, понимая, что настал момент истины. — Знаете, очень больно, когда дети не оправдывают ваших ожиданий, а ещё больнее то, что они не хотят продолжать дело вашей жизни. Мисс Квинзел, вы с таким не сталкивались? — Дети не обязаны оправдывать чьи-то ожидания. — Будете судить, когда они у вас появятся. Раз уж я вытащил вас в такую рань из постельки, разрешите у вас спросить: вы думали, что его письмо окажет на меня какое-то особенное влияние? Что оно затронет какие-то струны моей души, и я изменю своим принципам и расстелю для вас ковровую дорожку, пущу вас в свою клинику? Вы оба — страшные идиоты, мисс Квинзел, можете и ему передать мой привет. Это очередная причина, почему я не хочу видеть здесь женщин, особенно таких хорошеньких. Как бы вы ни прятались за этим сереньким оперением, я отлично вижу, что вы за человек. Женщины — это слабость для мужчины, потому что любой мужчина думает причинным местом, и если вам удалось стать лучшей, это еще не значит, что причина тому ваш интеллект. А теперь можете забирать свои документы и идти искать себе работу по зубам, — его дыхание даже не сбилось, но тонкие пальцы сотрясал лёгкий тремор. Хотя Харли и не замечала этого, она поняла, что это конец. *** — Будешь еще мороженое? — заботливо поинтересовалась девочка. — Да, принеси мне целое ведёрко, — Харли сидела напротив телевизора и пыталась справиться с отчаянным чувством тоски. — Мама говорит, что, если много его есть, то будут проблемы с зубами. — А ещё с кожей и задницей… — Что ты сказала? — девочка замерла в дверях и обернулась. — Ничего, тебе послышалось, — Харли плотнее закуталась в халат и переключила на новостной канал, потому что ныть над мелодрамами ей не хотелось. Три дня назад её позорно выперли из Аркхема, и надежды на возвращение не было никакой, может быть, если бы она записала этот разговор, то можно было бы что-то предпринять, хотя о ней там тоже была кое-какая нелицеприятная информация. Хорошо, что можно было прийти домой к брату и пожаловаться на неудачу, хотя Харли чувствовала, что он и Сара скорее были рады этому факту, чем огорчены, но они тактично это скрывали. Приятно было чувствовать их заботу, приятно было находится в их уютной новой квартире, приятно было видеть счастливую семейную жизнь, но всё равно ей непросто дался этот отказ, и документы в другие места она не подавала. Харли в очередной раз тяжело вздохнула. Ей самой не нравилось, что она так расклеилась и за всё это время даже дома не была, пропустила тренировку, целыми днями смотрела телевизор и поглощала галлоны мороженого. Элли вернулась с её любимым — шоколадным с шоколадной крошкой, — и Харли про себя решила, что это последнее. Эти три дня стали подобием отпуска для неё, передышкой, которой так не хватало в последнее время. Харли ласково улыбнулась племяннице, которую обожала, но с которой так редко виделась в последнее время. «Всё из-за моего помешательства на чёртовых Аркхемах», — подумала Харли, обнимая одной рукой девочку, севшую рядом. Про себя она решила, что им срочно нужно куда-то вместе выбраться, что никакая работа не может быть важнее семьи. Эти мысли прервал очередной репортаж «горячих» новостей. Харли так и застыла с открытым ртом, не донеся до него ложку, полную мороженого. Ровно через три недели Аркхем во второй раз распахнул свои двери перед ей, но в этот раз всё было по-другому: она уверенно вошла в здание, залитое золотыми лучами солнца, где витражи отбрасывали на белый пол и стены разноцветные блики, придавая помещению церковную торжественность. Харли не воспользовалась лифтом, а, как и хотела, поднялась по лестнице, собственной карточкой открыла дверь в административный коридор и быстро подошла к знакомой двери. Здесь всё было по-прежнему, кроме одной детали: латунная табличка сияла новизной, а на ней красовалось другое имя. Амадей Аркхем. Круг замкнулся. Казалось, что основатель вернулся в этот дом скорби, но нет, это был совершенно другой человек. Харли преодолела пустую приёмную и с улыбкой открыла дверь. За столом сидел новый директор, пришедший на смену своего умершего от рака отца. — Добро пожаловать в наш Аркхем, — он с удовольствием смотрел на её алую юбку и чёрные туфли на тонкой шпильке. — Доктор Аркхем, — Харли кивнула и, смеясь, захлопнула за собой дверь.