Зло в себе создаём мы сами

Как Реддл и предсказывал, у него постепенно появилась работа. Эссе, домашние задания. Он сам не понимал как, но ему удалось взяться и за более высокий курс. Как-то объяснив в гостиной тему третьекурснику, он заинтересовал второкурсников. Программ он не знал наперед, просто удачно совпала интересующая его тема и ужасно тупящий слизеринец. А дальше ему пришлось часами проводить время в библиотеке разбирая темы. Зато были деньги. А иногда и не деньги. Некоторые слизеринцы платили конфетами или какими-то другими вещами. Том редко соглашался на другой платёж, предпочитая деньги, но иногда бывало. Гален хмурился на его занятия, но пока молчал. Их вылазки в комнату продолжались. Том обустраивал свой клуб, наводя уборку или притаскивая что-то из оплаты. Так на открытых полках в шкафу появились парочка забавных амулетов и светящийся череп какого-то животного. Наконец настала зима и рождественские каникулы. Вещи были собраны с вечера. Завтрак жевался не глядя. Как и были выпиты два стакана тыквенного сока. О том, что это был тыквенный, он догадался уже после завтрака по неприятному привкусу во рту. — Если мы сядем за час до отбытия, то все равно поезд отправится ровно в полдень, — посмеивался Гален. — Я не могу усидеть в замке. Мне он уже… Не могу! — Так хочешь домой? — Наверное… А ты, Лестрандж? — Ну… Тоже, наверное. Хотя мне и в Хогвартсе неплохо. Том вдохнул морозный воздух. Он с тех пор, как нагрузил себя дополнительной работой, почти и не выбирался на улицу. Вообще, он не любил зиму. Время умирания, сна и холода. А холод Том не любил. В купе к ним с Галеном присоединилось ещё пара человек, которым Том писал домашние. В целом поездка была неплоха. Они беседовали о магии, и Реддлу даже удалось заинтересовать всех троих. Настолько, что они сами предложили после каникул потренироваться вместе. Том был счастлив. Идея с клубом начинала уже не казаться такой уж призрачной. Шумный вокзал. Тяжёлый чемодан. Они с Галеном вместе вытаскивали свои чемоданы со ступенек на перрон. Хотелось использовать левиосу, но вне Хогвартса возбранялось. И рядом было слишком много встречающих взрослых. Галена встретил мужчина в строгой мантии. Они коротко попрощались, и Реддлу пообещали прислать сову с подарком. Том внутренне содрогнулся. Что можно в ответ подарить ребёнку из состоятельной и родовитой магической семьи? Вздохнув, брюнет направился к волшебной стене. Пара шагов, и один неповторимый шум сменяется на другой. Больше не слышно сов и кошек с непрекращающимися детскими визгами, теперь это просто звуки обычного вокзала. Запах табака, пота и толпы. Мальчик огляделся в поисках встречающих. В какой-то момент в голову закралась мысль, что его и вовсе не ждут. Отчаяние, злость, обида и страх… А потом толчок со спины, от которого он чуть не упал. — Том! Поперёк живота сомкнулись маленькие ручки. — Элин! Девочка его отпустила на долю секунды, чтобы уже мальчик сам заключил её в объятия. — Я так скучала! А ты вырос! Сможешь теперь меня на руках носить? Том не слушал, что ему ещё говорила девочка. Он заметил Розали. Женщина улыбалась, глядя на них. Брюнет отстранился от Элин и аккуратно приблизился к её матери. Он чувствовал себя напуганным осторожным бродячим псом, несмело приближающимся к протягивающему еду человеку. Розали раскрыла руки: — Ну же, родной! Рвано вдохнув, он шагнул в объятия. Его окутал запах вечернего Лондона и краски для нитей… Это было странно, учитывая что вечер ещё не настал. Это был запах Розали. Он всегда окутывал её, словно духи. Том вовсе не помнил, как они добрались до дома. Он бросил на пороге свой чемодан и побежал сразу на второй этаж. В их с Элин комнату. Тут почти ничего не изменилось. Шторка по-прежнему разделяла комнату на две части, и его половина была такой же, какой он её и оставил. Но на стороне Элин появился маленький шкафчик, на котором она краской нарисовала кривоватые звёздочки. Реддл прошёлся по комнате. Он закрыл глаза и на ощупь двигаясь вдоль стены дошёл до своей кровати. — Соскучился? — Да, Элин. — Почему ты закрываешь глаза? Ты и… Палочку перед отъездом тоже с закрытыми глазами трогал. И те книжки, которые мама тебе подарила. Том открыл глаза. Магия ощущений пропала. Элин подошла к нему и крепко обняла. Он скучал по ней, но уже сейчас это все начинало раздражать. — Том? — Не знаю. Это… Просто однажды, увидев слепого на улице задумался, как он воспринимает мир. Знаешь, это довольно занятно понимать, что зрение и вправду довольно часто нас подводит, ощущения реже. Я стараюсь запоминать не только визуально, но и не используя глаз. — Зачем? — Это мой дом. Я хочу его знать полностью — каждую щель. На крыльце четыре ступеньки, при подъёме в нашу комнату их восемнадцать, четвертая скрипит, а шестую я перебивал прошлым летом. От лестницы до моей кровати четыре шага в сторону и шесть прямо, а… — Том, хватит! Прекрати! — Почему? — Это всё… Как счет, как математика. Это не чувства. — И что? Элин выпустила его из объятий и отвернулась к кровати. Она тоже изменилась. Заметно отросли косички, чуть схуднуло лицо, кожа была белее, чем при его отъезде осенью. — Ты говорил, — шепотом начала она, — ты говорил, что… Глаза обманывают? Но ты превращаешь все в мир похожий на механизм. Счёт и ничего больше. Мир ощущений — состоит ещё и из чувств. — Они тоже обманывают. — Разве? Том чмокнул её в макушку и пошёл вниз за чемоданом. Что он понял о мире чувств, так это то, что его, в отличии от механизмов и расчетов, понять невозможно. Он не принадлежит этому миру. Он живёт, радуется, ненавидит, злится, скучает… Но не испытывает чего-то похожего на скорбь, любовь… Сколько книг он прочёл! Во всех описывалось нечто связывающее людей — любовь. Том долго копался в себе, но… Любви не было. Было какое-то более упрощённые «моё» и «чужое». И это «моё» он условно называл для себя любовью. Видимо, на большее, чем просто чувство собственничества, он не способен. Когда Розали с Элин навещали могилу погибшего кормильца семьи, Тома взяли с собой. Он помнит, как сдерживала слёзы девочка, как дрожали руки у её матери… Он не знал Роберта Блера, он не испытывал ничего, хотя и пытался проявить сочувствие. — Простите, я не понимаю, каково это, терять близкого, — сказал он тогда. — Это странно стоять среди могил. Тут наверное должно быть… Как-то иначе. — На кладбищах вовсе не так жутко, как бытует мнение, — вздохнула Розали, гладя по головке дочь. — Тяжесть тут вовсе в другом, Том. Если хочешь… Мы могли бы навестить и твою маму. Том тогда долго сомневался. Три дня мучился, пока не сказал Розали, что согласен. Она узнала в приюте, где была захоронена женщина, родившая его. Том тогда стоял у безымянной могилы с одной лишь датой смерти. С датой его рождения. Ему казалось, что у могилы будет что-то. Он почувствует что-то. Почувствует впервые любовь к этой женщине, почувствует утрату, подумает о том, чтобы было, останься она в живых… Но ничего не было. Было лишь надгробие и земля под ногами. К той женщине не было чувств. Кроме сохранившейся ещё с приюта обиды. Мрачные мысли беспокоили Тома весь вечер. Завтра уже двадцать пятое — Рождество, он дома со своей семьей… Что ещё нужно? Розали достала коробку со старыми ёлочными украшениями. Ель не наряжали без Тома. Мальчик вовсе бы не обиделся, сделай они это, но все равно было приятно. Как и тихий голос Розали, читающей библию. Но всё это больше вгоняло его в меланхолию. В конце-концов все разошлись по своим комнатам и легли спать. У Реддла не было сил даже на их с Элин обычные ночные посиделки с фонарём. Как только голова коснулась подушки, он провалился в глубокий сон без сновидений. Ночью Тома разбудил крик. Он уже и забыл, какого это просыпаться от кошмаров Элин. Брюнет спрыгнул с кровати и метнулся к подруге. Она кричала, стонала и скулила, комкая пальцами одеяло. Как девочка спала без него? Том начал её тормошить за плечо. — Элин, это кошмар, просто кошмар просыпайся… Девочка открыла глаза, но продолжала скулить и сжимать одеяло. Том аккуратно погладил её по голове, перебирая распущенные волосы. — Не трогай меня! Не убивай! Не трогай! — Тихо, Элин, тихо. Это я — Том… Тихо. — Не убивай! Не надо! Прошууу… — Элин? Она всхлипнула. Сжалась в комочек, тихо продолжая поскуливать. — Элин, ты дома… Тебе никто не угрожает. — Том, прости… Прости меня! Я… Я не хотела. — Что тебе снилось? Это… Это же не вещий? Как давно он тебе снится? — Давно… После смерти папы. — Что там? — Тёмный маг. — И… Это он тебя… — ДА! ДА, ТОМ! Он меня убивает! Снова и снова! — Элин, тише… — Мама?! Мама знает! Я… Там большая. Том присел на краешек кровати и погладил девочку по спинке. Он чувствовал, что вся её ночнушка уже влажная от пота. Было душно. Также было тяжело дышать до того, как он услышал о смерти Элин? — Расскажи мне. — Том… — Расскажи мне, — он не просил, приказывал. — Это будет красивый, тёплый вечер. Очень яркий закат… Люблю им любоваться, только в этих снах и вижу такой. Мне будет двадцать четыре. И я умру после трёх круцио и одной авады. Том читал об этих заклинаниях. Но, кажется, следовало теперь бы перечитать. — Не умрёшь. — Оно всё сбывается, Том. Ему будут нужны от меня предсказания, а получив — убьёт. — Кто он? — Тёмный маг. Пока самый опасный тёмный маг — это Гриндевальд. И его приспешники. Гриндевальд убил её отца. — Не умрёшь, — более твердо повторил Том. — Никто никогда не узнает о твоём даре больше… И я буду рядом. Твои двадцати четыре — я все закаты буду рядом, слышишь? Она всхлипнула. — Слышу, — всхлипнула она. — Я слышу…