Цветные осколки

      У Моцарта запястья — безумно эрогенная зона, поэтому он постоянно носит на них цветастые яркие платки. Из-за рукавов рубашки их обычно не было видно, но иногда — во время дирижирования, к примеру, — они задирались, и становились видны запястья, перемотанные мягкими лентами. Естественно, слухи в высшем обществе ходили разные. Говорили, что Вольфганг пытается скрыть увечья после какого-то страшного происшествия, что он пытался покончить с собой, некоторые думали, что Моцарт просто пытается подчеркнуть свою яркую личность. Об истинной причине не знал никто, кроме Наннерль. Да и она не была в курсе всей правды— Вольфганг сказал, что прикосновения к запястьям причиняют ему боль из-за повышенной чувствительности. На деле все было наоборот. Амадею не было ни больно, ни неприятно — одно лишь прикосновение к запястьям могло вызвать у него постыдное возбуждение. Моцарт постоянно крутился вокруг друзей и красивых юных девушек, и те, и другие хотели быть ближе к этому неуемному гению. А случайное касание до запястья могло спровоцировать его на неоднозначную реакцию. Ленты на руках были мягкие, яркие, не натирали кожу и, что главное, держались достаточно крепко на тонких юношеских запястьях маэстро. Сегодня был очередной бал, на котором Моцарт успел выступить с новым произведением, блеснуть импровизацией, поссориться с Розенбергом, чуть не доведя бедолагу до белого каления. Но вот встретить Сальери никак не удавалось. Моцарт мог поклясться, что он видел в толпе фройляйн Антонио, но когда Вольфганг его окликнул, тот будто сквозь землю провалился — исчез незаметно, что его никто не видел. Император, наблюдавший с полуулыбкой за Моцартом, мечущимся по залу в поисках Сальери, подозвал гения к себе и, снисходительно улыбаясь, сказал, что капельмейстер вероятнее всего вышел в сад подышать свежим воздухом. Моцарт не понимал, почему император подсказал ему это (и как он вообще понял, кого именно маэстро ищет), но лишь вежливо поблагодарил его и откланялся. Вольфганга, честно сказать, как-то неуловимо тянуло к Антонио. Поначалу он думал, что это лишь тяга к человеку, который его понимает, к его музыке, но мысли как-то плавно перетекали от произведений итальянца к нему самому. Оставляя шум бала позади, Амадей выходит в большой и безумно красивый императорский сад, почти сразу же замечая темную фигуру в самом его конце. Сальери стоит рядом с кустами ярко-алых роз, то ли наблюдая за чем-то, то ли просто задумавшись. — Что вам напоминают эти розы? — вместо приветствия говорит Вольфганг. Сальери даже не вздрагивает — он видел юношу еще у самых ворот сада. — И вам добрый вечер, Моцарт, — сдержанно отвечает Сальери, нарочно игнорируя вопрос, но Амадей упрямо задает его вновь: — Что вам напоминают эти розы? — Кровь, — "как банально, герр Сальери" — эту фразу Антонио читает во взгляде юноши. — А мне любовь. Они такие же красивые и... — И дурманят запахом, а когда ты очаровываешься розой, она ранит тебя шипами, — с усмешкой заканчивает Сальери. Моцарт недовольно фыркает, протягивая левую руку в сторону роз, в то же время отвлекаясь на неожиданно громкое щебетание девиц, проходящих неподалеку. — У вас платок развязался, — говорит Сальери, протягивая руку к руке Моцарта и по чистой случайности касаясь запястья. Вольфганг вздрагивает и закусывает губу, на что Сальери меняется в лице. — Простите, я не хотел причинить вам боль, — и после стягивает платок с запястья, снова проводя по нему — уже более нежно, будто бы пытаясь загладить свою вину. Тогда Амадей уже не может сдержать рвущийся наружу стон. Сальери удивленно смотрит на Моцарта, который краснеет, коря себя за невнимательность — он не понимает, как платок смог развязаться, но это уже не важно — Сальери все видел. Тот, еще не поняв, почему именно Вольфганг так реагирует, на пробу проводит пальцами по запястью, чуть надавливая. У Моцарта подкашиваются ноги, когда Сальери касается чувствительного места губами, проводит по нему языком, а после прикусывает нежную кожу, заставляя Вольфганга застонать и опереться на итальянца, иначе упал бы прямо в злосчастные розы. Антонио, не выпуская запястья из цепкой хватки, оглядывается вокруг, а после тянет возбужденного донельзя Моцарта к себе домой, все равно не далеко. Антонио впивается требовательным поцелуем в губы, сжимая хрупкие запястья в сильной хватке. Моцарт стонет в поцелуй и бесстыдно подается бедрами вперед, пытаясь прижаться к Сальери еще ближе. Вольфганг не помнит, как оказался обнаженным, как Антонио повалил его в свою кровать, помнит только горячие губы, смыкающиеся на головке члена, и руки, терзающие запястья. Антонио пьет стоны с губ Вольфганга, втрахивая того в кровать, цепкими длинными пальцами цепляясь за бедра — наверняка останутся синяки. Сальери немного жаль, что на светлой коже неровными кляксами останутся фиолетовые пятна, но в то же время он упивается этим, сжимая пальцы сильнее, будто бы помечая свое. А Вольфганг и не против. Громкий крик Амадея разрезает тишину ночи. Маэстро видит чертовы звезды перед глазами и будто бы сквозь толщу воды до него доносится тихий стон Сальери. Вольфганг просыпается и первое, что он чувствует, это сладкая истома во всем теле и боль где-то в области поясницы. Вспоминая события вчерашней ночи, он думает, а не сказал ли чего лишнего в запале? Когда Антонио появляется на пороге комнаты, Моцарт вздрагивает, но не поворачивается. Кровать прогибается под весом Сальери, а после Амадей чувствует прикосновение рук к плечам и поцелуй в шею. — Тони, — тихий выдох невольно срывается с губ маэстро. — Доброе утро, — говорит итальянец, покрывая поцелуями шею и плечи юноши. Моцарт поворачивается и тут же оказывается прижат к кровати. Сальери медлит немного, а после, выдохнув, говорит: — Я тоже тебя люблю. "Тоже". Значит, Вольфганг все же сболтнул лишнего, утонув в удовольствии. Впрочем, так даже лучше, он ведь не солгал. Юноша подается вперед, нежно целуя возлюбленного, а тот прижимает руки маэстро к кровати, снова сжимая запястья. Амадей подставляет шею под поцелуи, а взгляд невольно падает на прикроватный столик. Вольфганг улыбается. Там лежат два новых ярких платка.