Лишь в небе с драконом нежнейший вальс

      Следующим утром папа отвёз меня в школу примерно за час до начала занятий. Я собралась выходить из машины, но он придержал меня за локоть, и я вопросительно посмотрела на него. Папа с тяжёлым вздохом начал спрашивать меня:       — Ты уверена, что…       — Да, — прервала его я, — со мной ничего не случится, пап. Назад я пойду с Тоси, ты же сам разговаривал вчера с его отцом.       — Ты целый час будешь одна. Я всего лишь беспокоюсь о тебе, Тихиро, — мягко, насколько только мог, сказал папа.       Я кивнула:       — Я понимаю. Всё будет хорошо. В этой школе трудно быть по-настоящему одной. И я в порядке, — быстро сказала я, увидев, что отец готовился что-то добавить, — правда. Поезжай, а то опоздаешь. Хорошего дня, пап!       — И тебе, милая. Звони, если что. И позвони, когда будешь дома.       — Окей! — я поцеловала папу в щеку и наконец-то выбралась из машины.       Зная, что он смотрит мне вслед, я обернулась и помахала ему. Папа неуклюже потряс большой рукой, и в его темных глазах я внезапно увидела то, что он хотел мне помочь, но не знал как. Я заставила себя улыбнуться, прежде чем пойти к школе. Там я переобулась и отправилась в ту самую галерею, где мы (будто бы сотню лет назад) впервые обедали с Хаку. Я прекрасно знала, что до уроков туда мало кто заходил, поэтому трудно было найти место лучше для затворничества. Почти весь час я карандашом рисовала дом Хаку в своём новом альбоме. Руки двигались будто по собственной воле, не спрашивая, чего хочу я. Я давно не рисовала здания, поэтому получалось достаточно коряво, но мне было неважно. Я словно разучилась чувствовать. Чувства улетели, держась за драконью шею.       Время прошло быстро, и за несколько минут до звонка я спустилась к нашему классу, то и дело чувствуя на себе взгляды школьников. В нашем маленьком городке новости распространялись быстрее гриппа, и я была уверена, что за понедельник только ленивый не обсудил историю исчезновения Кохакунуси из второго класса и, конечно, мою роль в этом. Я шла к кабинету, не смотря по сторонам и стараясь не прислушиваться. Уже около дверей я на мгновение остановилась, услышав дрожащий от злости голос Тоси:       — Хоть одно слово, хоть один взгляд бросишь в её сторону, и я с тобой уже не так буду говорить.       Я будто окаменела, но всё же негнущейся ногой переступила порог. Все в классе молчали, явно наблюдая за стычкой, но тут все посмотрели на меня. Я же смотрела на Тоси, всё ещё держащегося за лацканы пиджака перепуганного Юто. Вада тут же отпустил одноклассника и, слегка оттолкнув его в сторону, занял своё место. На меня смотрела и Хироко, но совсем не так, как другие: не с любопытством или состраданием, а с желанием понять. Вдобавок к этому я почувствовала, как она рада меня видеть. Мы пересеклись взглядами, и я тут же отвела глаза и больше не смотрела в её сторону, пока шла до своего места. Я села к ней спиной и не повернулась, чтобы поздороваться, и я не знала, почему я так сделала. Я чувствовала на себе взгляд Тоси, но все равно не посмотрела на него в ответ. Со звонком в класс зашёл Сато-сан, и после приветствий он сказал:       — Обратим же свои молитвы к Кохакунуси и его семье, перед тем как начать занятие.       Это прозвучало настолько искусственно, что я невольно перевела взгляд вправо, на стол человека, который чувствовал фальшь лучше других. Его пустое место зияло дырой в ряде занятых парт. Вада снова обернулся ко мне, но я сделала вид, что увлеклась уравнениями, которыми начал исписывать доску учитель.       Урок прошёл на удивление быстро, и на перемене я пулей выскочила из класса, почти сбив с ног учителя математики. Судорожно обдумав возможные места укрытия, я забежала в туалет и закрылась в одной из кабинок. Там, опершись спиной на дверцу, я и провела всю перемену. Если быть точнее, я провела там все перемены, кроме обеденного перерыва, когда ушла с сумкой во внутренний двор школы, чтобы продолжить рисовать дом Хаку. К моему удивлению, Хироко и Тоси не бегали за мной сломя голову и не пытались заговорить. Я была этому рада, но в то же время испытывала угрызения совести, к которым успела привыкнуть за последние дни. Все мои чувства приглушал тихий голос карандаша, штриховавшего крышу дома, хотя я ловила себя на одной и той же мысли: «Я увижу твой длинный хвост, мелькнувший за школьной грядой». До невозможности самодовольно цитировать саму себя, и всё равно я ничего не могла с собой поделать.       Два урока после обеденного перерыва прошли по уже отработанной схеме: занятие — звонок — побег в туалет — звонок — занятие. Когда закончился английский язык, я первой сдала явно провальную контрольную работу и почти выбежала из класса. Я вспомнила, что по вторникам проходят встречи музыкального кружка, и хотела воспользоваться этим, чтобы дойти до дома одной. Всё не переставала надеяться, что встречу своего дракона. Переобувшись, я вышла из школы, чувствуя всем телом взгляды знакомых. Они лишь смотрели, но не подходили и смолкали, стоило мне поравняться с ними. Будто каждого из них запугал Вада-громовержец, который…       — Не так быстро, Огино!       Я не остановилась, услышав сердитый голос Тоси. Он догнал меня у самого выхода из школы. Я слышала его тяжёлое дыхание: видимо, он действительно бежал за мной.       — Хочешь, чтобы отец меня убил, да? — спросил Тоси, пытаясь на ходу запихнуть ветровку в рюкзак, — чёрт!       Из расстегнутого настежь рюкзака попадали тетради, учебники, контейнер для бэнто и бутылка воды. Я сделала ещё несколько шагов, но тут же развернулась и подошла к однокласснику. Вада смотрел на меня, не замечая лежащих на земле вещей. Я не выдержала этого взгляда и собрала его школьные принадлежности и сама утрамбовала их в рюкзак, который Тоси держал в руке. Потом я выхватила из другой его руки ветровку, аккуратно свернула, положила её сверху и закрыла рюкзак.       — Закончила? — спросил меня Тоси.       Я удивилась, увидев, что он борется с собой, чтобы спрятать улыбку, и кивнула.       — Теперь я могу пойти с тобой?       Помедлив, я ещё раз кивнула. Мы начали идти в сторону моего дома. Тоси молча шёл рядом, засунув руки в карманы брюк. Что-то в его расслабленной походке меня взбесило настолько, что захотелось чуть ли не стукнуть его по голове. Но, возможно, я просто устала молчать.       — Сегодня ведь музыкальный клуб, — буркнула я себе под нос.       Вада присвистнул:       — Да ты разговариваешь! Приятное открытие, Огино. Я решил, что пока мне совсем не до музыки. Так что ты от меня не отвертишься.       — А Хироко?       — Хироко осталась на занятии. Потом её заберёт кто-то из родных. Ты не одна теперь под постоянным конвоем.       Я снова кивнула. Очень удобный жест, им можно выразить буквально всё.       — Хорошо, что ты сама её упомянула. Даже удивительно, после того, как ты по-свински с ней обошлась. Ну куда ты лезешь на красный свет?!       Тоси схватил меня за рукав и оттянул назад с проезжей части. Я подняла голову, чтобы посмотреть на него. В его глазах не было ни злости, ни даже привычного вызова. Он тоже пытался понять меня, и это не вязалось с его словами.       — Вада, я…       — Давай дойдём до тебя и поговорим, хорошо? Я прошу тебя хотя бы выслушать меня.       — Да, — сказала я, устав кивать головой.       — Спасибо.       Мы перешли через дорогу, свернули вправо и довольно быстро дошли до моего дома. Тоси придирчиво оглядел наш двор и направился к гаражу, около которого стояли два белых пластиковых стула. Он показал мне на них и напомнил:       — Позвони родителям.       Пока я отзвонилась маме и папе, сам Тоси тоже коротко поговорил со своим отцом. После этого я села рядом с ним и начала ждать его пламенной речи — а я не сомневалась, что она будет пламенной. Странно, но я была рада, что он догнал меня, что собирался с мыслями, готовясь что-то мне сказать. Никогда бы не подумала, что буду рада Тоси Ваде.       — Значит так, — начал он, натужно откашлявшись, — слушай меня и не перебивай, если вдруг к тебе опять вернётся дар речи. Я не представляю, через что ты сейчас проходишь. Я не знаю, что тебе пришлось пережить. Но ты, Огино, сделала одну большую ошибку, — моё сердце ёкнуло на этом слове, — ты можешь не думать обо мне, я на это не сержусь. Но нельзя так поступать с Хироко. Ты бы видела её в эти два дня: она ходила будто между жизнью и смертью. И так ты ей платишь? Молчанием и побегами? — Тоси помолчал и добавил, — Хайо и наш друг тоже. И нам тоже тяжело, пусть и не так, как тебе.       Я смотрела на фонарь, возле которого меня недавно ждал Хаку. Тоси говорил бесконечно правильные вещи, а я не знала, как ему на них ответить. Простейшим средством были бы слёзы, но манипулировать Вадой мне не хотелось. Я, не поворачиваясь, протянула ему правую руку:       — Прости меня. И перед Хироко я, конечно, тоже извинюсь. Мир?       Тоси усмехнулся:       — Мы вроде и не ссорились, — но руку всё же пожал.       После он слегка потряс мою ладонь, привлекая внимание. На его лице я увидела улыбку, которую никогда не забуду. Так не улыбаются людям с улицы. Вкупе с сосредоточенным, но миролюбивым взглядом зрелище было сказочное.       — Завтра с нами? Не убежишь?       Я, помедлив, тихо сказала "да".       — Нам надо держаться вместе. Так, правда, легче. Мы хотим помочь тебе, Огино. И… я очень рад тебя видеть.       Теперь пришла моя очередь потрясти его за руку. Мы всё ещё не прекращали рукопожатие. Наверное, это смотрелось странно.       — Взаимно, Тоси. Я…       Слова встали поперёк горла, я буквально с трудом вздохнула. Внезапный порыв почти заставил меня рассказать Ваде всё от начала до конца: о мире ками, о том, что Хаку — дракон, о его проклятье. Эти знания жгли мне нутро, и почему-то я почувствовала, что Тоси не назвал бы меня сумасшедшей. Конечно, это не сделала бы и Хироко, но я никогда не порывалась рассказать ей свою самую большую тайну. Всё же я сдержалась и только добавила после большой паузы:       — Я не могу об этом говорить.       — Я и не прошу тебя об этом! И Хироко не просит, пойми! Она просто хочет быть рядом, не оставлять тебя один на один с тем, через что тебе пришлось пройти. И если у меня получится хоть немного отвлечь вас и себя заодно, я не буду чувствовать такую вину перед Хайо.       До меня наконец-то дошло, о чем он говорил:       — Боги, Вада, вы же ни в чем не виноваты! Если бы мы пошли к сакурам все вместе, всё было бы иначе, но не факт, что лучше! Ты… ты же знаешь, что там было несколько человек, — скомкано сказала я, вспомнив о легенде с похищением. Мои слова, к счастью, его убедили.       — Я понимаю это, но Хироко действительно очень тяжело признать, что в этом нет её вины. Хотя сам Хайо ни за что бы так не сказал. Я ведь прав?       — Конечно, — твёрдо подтвердила я, — он не обвинил бы никого из нас в произошедшем.       Мне было безумно тяжело поддерживать разговор о Хаку, несмотря на то, что с каждой минутой я все больше вспоминала о нашей дружбе. После падения я будто вновь перестала принадлежать этому миру и даже самым дорогим мне людям. Тоси же одним своим присутствием тянул меня назад.       Интересно, когда Вада стал мне дорогим человеком?       — Ты, наверное, удивляешься, почему я, чёртов Аса-Тор, заставляю тебя, мегеру Нанну, не становиться отшельницей и не оставлять нас, — явно волнуясь, снова заговорил Вада, — просто я знаю, о чем говорю. Моя старшая сестра пропала, когда мне было пять лет.       Это ударило мне в голову почти так же сильно, как тот камень, разбивший мне лоб. Всё идёт из семьи. Нелюдимость и агрессивность не исключение.       — Глупо ждать её возвращения спустя столько лет, но я почему-то уверен, что с ней всё в порядке. Она очень бойкая и суровая, я по сравнению с ней — жалкая копия. Из-за её взрывного характера она часто ссорилась с отцом. Собственно, поэтому она однажды ушла из дома, и больше мы её не видели. Зато со мной она была самым милым и добрым человеком на свете. Я до сих пор помню, какие сказки она мне рассказывала. Так странно… скоро мне будет столько же, сколько было ей, когда мы в последний раз виделись.       Тоси говорил по-прежнему спокойно, хотя за каждым его словом чувствовались боль и обида. Я прекрасно знала оба этих чувства.       — Можно спросить, Тоси? — подала голос я. Пришла его очередь кивать. — Ты после этого стал таким…       — Психом? — Вада усмехнулся, — да. На детской площадке один из моих приятелей спросил меня, правда ли, что моя сестра умерла. Я разбил ему нос своей желто-синей лопаткой.       — Я понимаю, — сказала я, не зная, как правильно отреагировать на эту историю.       Вада покачал головой и расстегнул две пуговицы на рубашке:       — Да даже я не понимаю этого. Уточню: я не горжусь этим поступком. И остальными драками — тоже. Ну, почти всеми, — я усмехнулась, и Тоси тоже криво улыбнулся. — Я рассказал тебе всё это затем, чтобы ты поняла: есть то, что нас деформирует и калечит. И с этим нельзя бороться в одиночку.       Я пристально посмотрела на Ваду и в этот раз выдержала его взгляд. Я вспомнила, как он похвалил моё стихотворение, как изо дня в день не давал прохода Араи и как утром вступился за меня, угрожая Аситаке. Но после этого я подумала о Хаку, и я вновь оказалась на границе двух миров.       — Прости меня. И спасибо, что догнал меня. Ты отличный друг.       — Я всё равно бегаю быстрее тебя, — проворчал Вада, но было видно, что он просто пытается скрыть смущение.       Я увидела, что Тамако смотрела на нас в окно, и помахала ей. Тоси посмотрел в сторону дома и приветственно кивнул. Сестра улыбнулась и тоже махнула нам, прежде чем отойти от окна. Она немного ожила за день, что не могло не радовать.       — А могу теперь я задать тебе вопрос? — вновь заговорил Тоси, поворачиваясь ко мне, — ты можешь не отвечать, если не захочешь.       Я с некоторым опасением согласилась.       — Ты написала стихотворение для Кохакунуси?       Честно говоря, я меньше удивилась бы прямому вопросу о том, дракон ли он или нет.       — Почему ты так решил? — медленно спросила я.       — Не я решил. Он.       Тоси опять откашлялся и достал из своего рюкзака бутылку воды.       — Хайо написал мне ночью после того, как Араи открыла свою истинную сущность. Я не спал… ну, неважно, почему. Могу показать тебе сообщения.       Вада достал из кармана телефон, быстро нашёл то, что ему нужно, и протянул его мне.       — Это и ещё два сообщения. Листай влево.       Я прикусила губу, стараясь собраться, и взяла телефон. Прикрыв экран от лучей солнца, я прочитала три сообщения от Хаку:       «Вада, это очень странно и по-идиотски, но скажи, тебе не показалось, что Тихиро написала про меня?»       «Отрезви меня, иначе я сойду с ума».       «Прости, что так поздно пишу».       Когда кажется, что больше никогда не сможешь заплакать, всегда надо говорить себе: «Милочка, да ты же не знаешь, что будет дальше». Боги уберегли меня от рыданий, которые могли бы испугать Тоси, но справиться с почти брызнувшими слезами я не смогла. Одной рукой я закрыла лицо, безуспешно пытаясь успокоиться, другой крепко сжимала телефон Вады.       В очередной раз я поняла, что я, и только я, причина всех бед Хаку: от проклятия Юбабы до разбитых чар Дзэнибы. Девчонка из мира людей разрушила жизнь ками. Смешно.       Кто-то тронул меня за предплечье. Я отняла руку от лица и увидела, что Тоси уже сидел на корточках передо мной. Его вечно угрюмое красивое лицо не выражало никаких эмоций, но все же я знала, что в душе этого парня бушуют стихии сильнее, чем у многих других.       — Не реви, — коротко сказал он мне, — Хайо был бы недоволен. Его спасут, слышишь? Мой отец и все его коллеги из кожи вон вылезут, чтобы это сделать.       Я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. Как полиция может победить то, чего нет? Пожалуй, они куда успешнее боролись бы с ветряными мельницами.       — Пообещай мне три вещи.       Тут я уже не смогла сдержаться, хотя по-прежнему не могла унять слезы:       — Не много ли ты на себя берёшь, Вада?       Он улыбнулся:       — В самый раз, если ты назвала меня другом. Во-первых, ты действительно не убежишь от нас завтра. Да?       — Да, — кивнула я.       — Во-вторых, ты не будешь нарываться на неприятности. Да?       «Кажется, поиски дракона он не имеет в виду, так что…»       — Да.       — В-третьих, ты, дурная твоя голова, скажешь ему правду о стихотворении. Извини уж, но твои слёзы я расцениваю как положительный ответ на мой вопрос.       «Могу я кое-что спросить у тебя, Тихиро?»       Мне не пришлось бы давать Ваде никаких обещаний, если бы я просто спросила у Хаку, что он хочет узнать.       — Да…       — Вот и умница, мегера. А теперь утри сопли и отдай мне телефон. Хотя всё же лучше поменяй последовательность действий, а то мне придётся тебе врезать.       Знакомиться с кулаком Тоси мне хотелось меньше, чем с его душой, поэтому я вернула ему телефон и начала усиленно успокаиваться.

***

      — Ты же так ничего мне и не рассказала о вашей поездке, Хироко-сэмпай.       Мы возвращались в класс после физкультуры, и я, как могла, старалась прикинуться нормальным человеком. Разговор с Тоси сильно повлиял на меня: я решила давать близким как можно меньше поводов для беспокойства, раз уж не могу поговорить с ними начистоту. После того, как Вада ушёл домой, я позвонила Хироко. Мы поплакали друг другу в трубку, признались во взаимной любви и вечной дружбе и попросили прощения за всё, включая мелкие ссоры двухлетней давности. Утром, до занятий, я рисовала, а когда пришли ребята, мы проводили всё время вместе. В основном болтал Тоси, ему отвечала Хироко, смотревшая на этого беса с почти осязаемой нежностью, но я тоже старалась не терять нить беседы и ничем не выдавать свои мысли. Я соврала бы, сказав, что не была рада быть с ними и чувствовать их поддержку, и всё же они не могли избавить меня от ночных кошмаров, от разъедающего чувства вины.       Мой вопрос явно застал Хироко врасплох. Она нервно поправила волосы и быстро посмотрела на меня. Я запоздало добавила:       — Я хочу забыть о том дне, я говорила тебе вчера. Но это абсолютно не касается вашей поездки.       — Что ж… всё прошло хорошо. Мы немного погуляли по центру, зашли на рынок: маме Тоси нужна была какая-то особая ваниль, не спрашивай, чем она так замечательна, но Тоси успел поссориться с тремя торговцами. Потом мы пошли в кино на очень глупый фильм, но посмеялись там на славу. Пообедали в небольшом ресторанчике, снова пошли гулять, дошли до парка аттракционов…       Хироко начала неуверенно, но потом говорила всё быстрее, и у меня на душе потеплело, когда я вспомнила о том, какую роль Хаку сыграл в развитии их отношений. Даже если мы его больше никогда не увидим, мы всегда будем помнить об этом. Я же знала, что скорее вновь забуду своё имя, чем его.       — Мы решили прокатиться на колесе обозрения. Оно там, конечно, не такое высокое, как в Осаке или в Токио, но всё же это всегда приятно, — Хироко покрылась розовыми пятнами, так хорошо мне знакомыми, и продолжила, — с нами в кабинку хотели забраться двое ребят, но Тоси так на них гаркнул, что они, кажется, вообще пропустили этот круг. Когда мы поднялись, то увидели наш город. Тоси показал на реку и сказал, что там где-то… ай, это неважно, — Хироко окончательно смутилась, и поэтому скомкала конец рассказа, — и мы поцеловались.       Я издала подобие боевого клича, из-за которого изумленно обернулись два одноклассника:       — Так с этого и надо было начинать! Я так за вас рада! И я хочу подробностей!       — Подробностей о чем? — нас неслышно нагнал Вада и втиснулся между мной и Хироко, закидывая руки нам за шеи.       — О том, какая ты бестактная скотина, Вада, — со смешком ответила ему я.       — Ну, другого я и не ожидал услышать от тебя…       Мы поравнялись с Акирой Араи, которая вела себя тихо по отношению ко мне оба дня, но тут явно была готова не сдержаться и выдать что-то неприятное. Я не видела, как на нее посмотрели друзья, но сама попыталась вложить во взгляд максимум негативных эмоций (а у меня их было несметное множество, могла поделиться с любым). Араи фыркнула, но промолчала. Дочь Локи из раза в раз проигрывала асам, даже когда они были не в полном составе.       В начале урока Исигуро-сан обошелся без фальшивых слов сочувствия и молитв, но не отреагировать на произошедшее он не мог:       — Я очень надеюсь, что в ближайшее же время в вашем классе снова состоится кворум*. Как ваш учитель, я считаю наше собрание по-настоящему удавшимся, только если каждый из нас занимает свое место. Ну а теперь обсудим ваши сочинения.       Мне понравилось, как кратко, но точно учитель Исигуро выразил свои чувства. Он выглядел подавленным: казалось, что он, как и я, очень старается вести себя как обычно. Хаку ему очень нравился, это было видно невооруженным глазом. Что ж, кому он только не нравился.       После урока Исигуро-сан попросил нас с Хироко и Тоси немного задержаться. Мы подошли к учительскому столу. Вада настороженно смотрел на учителя литературы.       — Я только хотел сказать вам троим, что я очень сочувствую. Тяжело держать себя в руках, когда такое случается с другом. Я надеюсь, что Кохакунуси в порядке, и его вскоре найдут.       — Почему вы говорите это только нам? — с легким нажимом спросил Тоси.       Исигуро-сан посмотрел на него поверх очков и улыбнулся:       — Как я сказал, тяжело, когда что-то случается с другом. Вы вчетвером кажетесь отличной компанией. Остальные, по моему скромному мнению, не знают Кохакунуси так, как знаете его вы. Если вдруг вам захочется поговорить…       — С чего мы должны хотеть говорить с учителем литературы? — снова подал голос Вада. Я услышала, как Хироко тихо вздохнула.       — А на встречах литературного кружка мы неплохо общаемся с вами, Вада, — заметил Исигуро-сан, — но если вам так претит моя должность, мы можем поговорить за пределами школы, где я буду просто частным лицом, неравнодушным к вашим переживаниям, и человеком, который хочет быть вам другом.       — Спасибо за вашу доброту, Исигуро-сан, — с легким поклоном сказала Хироко, не давая Ваде вновь заговорить, — это очень много значит для нас.       — Я абсолютно ничего не сделал, Кодзима-сан, но иногда действительно нужно просто поговорить. Я правильно помню, что вы сегодня дежурите?       — Да, — сказали мы в унисон с Хироко.       — Вада, могу я попросить вас помочь Кодзиме принести воду? Я хочу сказать пару слов Огино.       Тоси вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула. Когда это он записался в мои телохранители?       Вада и Хироко вышли из класса с двумя ведрами, и мы остались наедине с учителем литературы. Тот открыл свой портфель и достал оттуда школьную газету — я узнала её по характерному ярко-красному заголовку.       — Держите, — он протянул мне газету, — я хотел отдать вам её в понедельник, но не смог по понятным причинам. Ваше стихотворение на третьей странице.       — Спасибо, — поблагодарила я, не зная, что еще можно добавить.       Исигуро-сан внимательно посмотрел на меня и сказал:       — Я хотел бы спросить, в порядке ли вы, но понимаю, как глупо это прозвучит. Поэтому спрошу: вы справляетесь с тем, что на вас навалилось, Огино-сан?       — Я же в школе, — просто сказала я.       Исигуро-сан невесело усмехнулся:       — Исполнение того, чего от нас ждут, увы, нельзя приравнять даже к приемлемому самочувствию. Я, видимо, ещё не настолько взрослый человек, чтобы меня можно было обмануть такими вещами.       Я была по-настоящему поражена этими словами. Конечно, я не надеялась уверить семью и друзей в том, что у меня на сто процентов всё прекрасно, и я буквально парю над землёй от счастья. Но никто из них, даже прямолинейный Тоси, не сказал мне того, что так просто выдал учитель литературы. Исигуро-сан, увидев мою реакцию, тактично остановил «нападение», сказав:       — Вы не хайку. Я не собираюсь вас анализировать и выделять в вас киго. Просто помните, что вы не одна. Не забывайте об этом ни на минуту и знайте, что и дома, и здесь вас всегда ждут.       Исигуро-сан коротко поклонился мне, я машинально ответила глубоким поклоном. Учитель вышел из класса, почти в дверях столкнувшись с Тоси и Хироко.       — Что он тебе сказал? — спросила меня Хироко, кидая мне тряпку.       — Отдал школьную газету со стихотворением, — ответила я, закатывая рукава.       — Я бы выпил с ним пива, — задумчиво протянул Тоси, поднимавший стулья. Увидев наши вытянувшиеся лица, он цокнул языком и закатил глаза, — ну что? Он травит классные байки. Наверное, становится очень забавным, если выпьет.       — Вот ты придурок, Вада, — вздохнула я, а Хироко со смехом закивала. Тоси насупился, но тут же сам засмеялся.       И будто всё было по-прежнему. Всё же в среду всё было почти хорошо.       А в четверг в двух соседних городах пропали две девочки.