Лишь в небе с драконом нежнейший вальс

      Мне снова снился сон, в котором я отказывалась от жизни с семьей и оставалась с Хаку в мире ками. В тот раз я тоже не слышала тех слов, которые всегда хотела услышать от него, и, проснувшись, но еще не открыв глаза, я привычно прошептала одними губами:       — Теперь мы никогда не расстанемся.       Не знаю, почему именно в этот момент я поняла, что на меня кто-то смотрит. Буквально почувствовала на себе тяжёлый, но беззлобный взгляд. Вслед за этим я поняла, что у меня ужасно болит голова. И ломит всё тело, как после…       После падения.       Я всё вспомнила и резко открыла глаза. Хотелось подняться, но я не смогла даже оторвать голову от чужой подушки. Во тьме, которая окружала меня, не было ничего знакомого: я явно была не дома.       — Нигихаями… — еле слышно прошептала я, почувствовав, как от боли и страха по лицу начали течь слезы.       — Здесь только я, дитя, — раздался низкий знакомый голос. Шелест платья предварил то, как большая сухая ладонь легла на мой пылающий лоб.       — Бабушка Дзэниба… где я? Что случилось?       — Ты сорвалась вниз и почти упала в реку Иваки. Ты была без сознания больше двенадцати часов. Сейчас ночь, ты в больнице, твои родители и сестра ждут твоего пробуждения в приемной, — голос Дзэнибы был спокойным, но она делала большие паузы между предложениями, будто подбирала слова.       — Что со мной? Где Хаку? — спросила я дрожащим голосом.       — Ты смогла избежать падения, поэтому можно сказать, что ты в порядке. Я помешала тебе прийти в себя быстрее, потому что…       Она замолчала. Я сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Неужели Хаку…       — Где Хаку? — мне пришлось собрать все остатки своей смелости, чтобы повторить этот вопрос.       Я пыталась заглянуть в глаза Дзэнибе, но ведьма отвернулась от меня, не убирая руку со лба.       — Бабушка, — простонала я, — пожалуйста, скажите, где он?       — Я хочу, чтобы ты знала: ты ни в чем не виновата.       Мне перестало хватать воздуха. Я всё же с трудом приподнялась на локтях, из-за чего с рук начали слетать медицинские приборы для контроля над моим состоянием. Я не обратила на это никакого внимания. Глаза, привыкшие к темноте, застилали слёзы. От резких глубоких вдохов закружилась голова.       — Где он? — в третий раз спросила я, громко всхлипнув.       — Далеко отсюда, — так же спокойно проговорила Дзэниба. Теперь она стояла у окна и по-прежнему не смотрела в мою сторону. — Я не знаю наверняка, что случилось в парке, но могу догадаться по тому, что успела увидеть. Случился обвал, ты сорвалась вниз. Хаку, конечно же, испугался за твою жизнь, понимая, что не может тебе помочь, как бы страстно он этого не хотел. Но вопреки всему он смог тебя спасти.       Прибор рядом со мной пронзительно запищал. Я молчала, не переставая плакать, и каждая секунда казалась веком. Дзэниба всё же повернулась ко мне и тихо сказала:       — Тебя спас дракон, дитя.       Прибор продолжал пищать. Сердце продолжало стучать. Я продолжала жить.       Но как можно жить с такой виной?       Я с силой укусила себя за внешнюю сторону правой ладони, потому что не знала, как иначе быстро причинить себе физическую боль. Я хотела, чтобы меня били ногами, забрасывали камнями, ломали мне кости.       Я его предала. Я виновата в том, что случилось. Я не знала всего, но понимала: вот это точно конец. Всё. Больше ничего не будет. Я его не увижу, он не увидит меня. Меня спас дракон. Всё. Лучше бы я умерла.       — Лучше бы я УМЕРЛА, — заорала я, не помня себя, не отдавая отчета ни в чем, сметая со столика на пол пищащий прибор.       — Не смей так говорить, Тихиро. Он спас бы твою жизнь, даже зная, чем это ему грозит. — Дзэниба мановением руки починила прибор и вернула его на место, — наш мальчик сделал выбор, хотя он не догадывался о том, что делает его.       Она немного помолчала, а после продолжила:       — Я видела его. Я почувствовала, что мои чары спали — наша с ним связь была очень сильной — и тут же переместилась в парк. Мальчик… ещё боролся со зверем. Видимо, он подхватил тебя в воздухе, а после перенёс обратно. Ты лежала на земле, дракон стоял над тобой. Я подошла к вам, и Хаку долго не узнавал меня, но все же я поняла по его глазам: он ещё осознавал, кто перед ним. Я поняла и то, что мальчик начинал проигрывать дракону, и приказала ему улететь так далеко, как он сможет. Лететь вперёд и как можно скорее.       Я почти не слышала её, потому что… боги, я никогда не плакала так, как тогда, в больнице. Я забыла всё, кроме его невероятных зелёных глаз. Кроме того, как он медленно, аккуратно ел. Кроме его смеха, который звучал в голове. Дзэниба продолжала говорить, а я все так же не могла остановить рыдания.       — Его будет тянуть сюда, потому что рядом проход в мир духов и потому что здесь живёшь ты. Ваша связь куда сильнее нашей. Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, Тихиро, потому что это очень важно.       Дзэниба снова подошла ко мне и села на кровать. На этот раз она положила руку на моё подрагивающее под одеялом колено.       — Ты слушаешь меня, Тихиро? Мне нужна союзница.       Я с трудом кивнула, хотя не хотела участвовать ни в каких делах Дзэнибы. Я вообще ничего не хотела, кроме того, чтобы этот кошмар закончился со звонком будильника.       — Я пытаюсь следить за Хаку, хотя это трудно мне дается. Теперь он настоящий дракон, невероятно злой за то, что его столько лет держали взаперти. Боюсь, он может причинить нам много бед, поэтому я установила защиту над нашим городом и некоторыми соседними. Нельзя допустить, чтобы его увидели.       Дзэниба посмотрела на меня и вздохнула:       — Дай мне руку, Тихиро.       Я отшатнулась, как будто она предложила мне тяжелые наркотики, и убрала руки за спину.       — Нет.       — Моя руна может помочь…       — Не нужны мне ваши руны! — снова крикнула я.       Никто за пределами палаты во второй раз не отреагировал на мой крик. Так я поняла, что Дзэниба снова остановила время, но мне было до невозможности всё равно. Я думала, что пойду на всё, чтобы облегчить свою боль, но внезапно поняла, что заслужила её. «О, я выпью эту чашу до дна, обещаю тебе, Нигихаями», — подумала я, следя за тем, чтобы Дзэниба не начала двигаться. Но она и не думала. Ведьма лишь коротко кивнула и вздохнула:       — Ты действительно глупо и неосторожно повела себя, но ты ни в чем не виновата. Однажды ты поймёшь: то, что суждено, обязательно произойдёт. Рано или поздно, так или иначе. Дракон спал, и ему было суждено проснуться. Не ты разбудила его, а то, что Хаку очень хотел тебе помочь, — Дзэниба медленно потёрла пальцами виски. Только тогда, окончательно привыкнув к темноте, я поняла, что волшебница ужасно выглядит: она словно постарела ещё на добрую сотню лет. Будто подслушав мои мысли, Дзэниба продолжила говорить, — я ослабела, Тихиро. Но я запретила другим волшебникам вмешиваться в это дело, а мою семью всегда побаивались, что мне, несомненно, на руку. Я не хочу подпускать этих неучей к моему мальчику, даже если мне будет очень трудно с ним справляться. А я уже проигрываю ему: он пробивает мою защиту. Но всё же… мне хочется верить, что я справлюсь. Но это не твоя забота, Тихиро, хотя кое-что тебе нужно знать. Я обставила исчезновение моего внука как похищение. Будто бы на вас напали, Нигихаями пытался защитить тебя, ты убежала, оступилась, ударилась головой и потеряла сознание. Похитители схватили мальчика и пока не объявлялись. Мне пришлось распространить фальшивые записи камер видеонаблюдения, добавить воспоминания предполагаемым свидетелям и заколдовать молодого офицера полиции, который и будет вести это дело. Я говорю это затем, чтобы ты знала, как вести себя с другими. Иметь дело с полицией тебе не придётся: мой офицер придёт к тебе, посидит часик и уйдёт с показаниями, которые я ему нашепчу. Всё это нужно мне, чтобы выиграть время.       Я почти всё пропустила мимо ушей, запомнив только отдельные слова: похищение, офицер, «не твоя забота», «выиграть время».       — Ты понимаешь, зачем я это сделала? — спросила меня Дзэниба. Я кивнула, хотя ничего не поняла.       — Бабушка, — просипела я, — вы поможете ему? Вы спасёте его?       Да, ничего больше меня и не интересовало. Всё остальное было неважно. Весь мир казался неважным и ненужным.       Дзэниба поднялась с кровати, и я увидела, что она покачала головой.       — Я не знаю, можно ли ему помочь, милая. Но я думаю, если что-то и спасёт его, то только любовь к тебе. А теперь спи, девочка, тебе нужен отдых.       Она щёлкнула пальцами, и я почувствовала усталость и сладкую истому, предшественницу крепкого сна. Я ни на секунду не забывала о Хаку, но всё же не смогла противиться чарам Дзэнибы и уснула, не видя снов до самого утра.

***

      Утро было немногим лучше ночи. Пробуждение принесло с собой бесчисленных врачей и медсестёр, плачущих родителей (папа в слезах — особое пыточное орудие) и серую после бессонной ночи Тамако. Когда меня оставили наедине с семьёй, они путано начали мне объяснять то, что я уже знала. Я не вернулась к ужину. Я не отвечала на звонки. Они собирались меня искать, но тут позвонил офицер полиции и сообщил, что я в больнице, что со мной почти всё в порядке (мне наложили шов на лоб: тот камень неплохо припечатал меня) и что мой парень пропал. Да, мой парень. Об этом говорила мама, которая умудрилась хитро и с некоторой обидой посмотреть на меня, даже всхлипывая. Я удивилась, что вытерпела и не сорвалась. Проскочила мысль о том, что Дзэниба всё же наложила на меня одно из своих треклятых заклинаний: я больше не добавила ни слезинки в океан, выплаканный семьёй Огино.       — Ты отлично держишься, доченька, — сказал мне папа, обнимая и целуя в макушку. Он в жизни меня так не называл.       — Когда я могу вернуться домой? — спросила я у мамы. Она переглянулась с папой, поэтому я тут же уточнила, — я хорошо себя чувствую.       — Тихиро, тебя готовы отпустить уже сегодня, после разговоров с офицером Като и Абэ-саном, но тебе нужен покой, поэтому про школу пока не думай.       — Я хочу пойти в школу завтра, — как можно настойчивее сказала я.       — Милая, но завтра ещё рано…       — Я. Сойду. С ума. Дома, — отчеканила я, почувствовав внезапную волну злости к собственной матери, смотрящей на меня с неприкрытым беспокойством. Боги, как я испугалась этого чувства. Я впервые задумалась о том, как легко бросала их в своих снах, зная, что больше никогда не увижу. Мне снова захотелось, чтобы меня забросали камнями.       — Ты не будешь дома одна, — мягко сказала мама, — я посижу с тобой.       — Мне не десять лет, чтобы со мной кто-то сидел! Я просто не хочу торчать дома, чтобы вспоминать обо всём, что…       Я осеклась, потому что была близка к тому, чтобы упомянуть дракона, который спас мне жизнь. Семья истолковала это по-своему.       — Мы сейчас спросим у доктора, можешь ли ты, по его мнению, вернуться в школу. Милый, пойди, пожалуйста, — мама похлопала папу по руке. Тот, кивнув, быстро встал со стула около моей кровати (слишком маленького для моего большого папы) и вышел из палаты.       — В любом случае теперь вы обе не будете ходить одни в школу и из школы, раз здесь объявился… похититель, — мама бросила на меня очередной испуганный взгляд, явно не желая меня расстроить. Как меня может расстроить несуществующий преступник? — Мы будем отвозить вас в школу, а возвращаться…       — Меня может провожать Вада, он живёт на соседней улице, — бесцветным голосом сказала я.       — Сын одного из полицейских, которые с нами говорили? — спросила мама. Я пожала плечами: я почти ничего не знала о семье Тоси. Всё же мой неуверенный жест её убедил, и она кивнула, — хорошо. А ты, Тамако, обязательно ходи с Ичиро.       Сестра поморщилась. Соседский сын был в неё давно влюблён, что умиляло родителей обеих сторон. Я вспомнила это как что-то давно прошедшее и уже малознакомое. «Я не должна быть здесь», — внезапно подумала я.       Вернулся папа, который сказал, что врачи разрешили мне пойти в школу во вторник. Через неделю меня будут ждать, чтобы снять швы. И нас уверили, что мы можем обращаться в любое время дня и ночи, если я почувствую недомогание. Я кивнула, прекрасно понимая, что в школе ли, дома я буду думать об одном. Но я смутно надеялась, что Хаку пробьёт эту чёртову защиту Дзэнибы и найдёт меня. Я не думала, что со мной будет, если я попаду в лапы дракону. Я просто…       Я просто хотела попросить прощения и сказать то, что не успела. «Пусть он не поймёт меня, но я должна это сказать».       Тамако впервые заговорила, сказав, что останется завтра со мной дома. Она произнесла это таким тусклым, но уверенным голосом, что родители не нашли что ей возразить.       — Мы забрали твои вещи, — обратилась сестра ко мне, — офицер отдал нам личные вещи, медсестра — одежду.       — Там был подарочный пакет? — быстро спросила я. Тамако кивнула и опустила голову.       Мне стало очень её жалко. Я знала, что она относится ко мне лучше, чем часто показывает, но мой «несчастный случай» явно ударил по ней слишком сильно. Я снова подумала о Хаку и о том, какая я отвратительная: беспокоюсь всё об одном и том же, в то время как моя семья сходит с ума из-за меня. А Хаку… я очень подвела его.       Этими мыслями я жонглировала во время двух очень забавных встреч после того, как моя семья снова отправилась в приемные покои, чтобы заполнять кипу никому не нужных документов. Первым ко мне зашёл молодой офицер, умные глаза которого остекленели, стоило ему присесть на стул рядом со мной. В гробовом молчании мы провели целый час, за который я заново успела подумать обо всём произошедшем. Когда офицер пришёл в себя, он явно был доволен прошедшей беседой, поблагодарил меня, уверил в том, что найдёт того, кто напал на нас с Кохакунуси, и заставит его ответить за это.       — Прошу прощение, что так сбивчиво говорила, офицер, мне ещё трудно формулировать мысли, — с готовностью ответила я.       — Огино-кун, ваши показания очень помогут расследованию! Особенно то, что вы обратили внимание на особые приметы преступника и успели увидеть его сообщников!       И все-то я увидела… какая я молодец. Но я мысленно поблагодарила Дзэнибу хотя бы за то, что моя семья начала бояться говорить со мной. Меньше всего на свете мне хотелось открывать рот.       Под этим девизом прошёл мой сеанс с психологом. Бедная молодая женщина, чем-то похожая на маму Хироко, целый час пыталась выдавить из меня хоть словечко, кроме ответа на приветствие. Она что-то говорила и о Хаку. Мол, «он не хочет, чтобы ты себя так изводила, я уверена». «Конечно. Он хочет крови. Он не отказался бы разорвать тебя в клочья», — почти спокойно думала я, глядя в окно. Был такой славный солнечный день. Какие разные события способно осветить солнце: Ханами, полное любви, и бесполезный сеанс с психологом.       Любовь. Вот только в таком контексте я и смогла произнести про себя это слово. Я снова и снова прокручивала то, что сказала Дзэниба: «Но я думаю, если что-то и спасёт его, то только любовь к тебе». Накануне я не смогла как следует подумать об этой фразе, но в молчании с психологом было что-то стимулирующее размышления. Неужели он действительно любит меня? Но откуда Дзэнибе знать об этом? Наверняка она сказала это, лишь чтобы успокоить меня. Да, это самое разумное объяснение. Она знала всё о драконе Хаку, но она не могла знать всё о моём Нигихаями. Он не из тех, кто делится сокровенным с бабушкой.       Одно я знала точно. Даже если Хаку не любил меня, он всё равно был готов пожертвовать собой, лишь бы спасти мою никчемную жизнь. Снова, не помня о том, что уже делал это раньше, нисколько не сомневаясь в своей правоте. Он был готов на всё, а я своей никому не нужной бравадой подвела, — нет, хуже — предала его. Я знала, что нет слов, чтобы попросить за это прощения.       По прошествии часа мне очень хотелось извиниться перед несчастной разочарованной в своих способностях женщиной, но я так привыкла молчать, что меня не хватило на большее, чем просто «до свидания».       Когда за мной пришли родители и Тамако, и мама спросила, чего бы мне хотелось, я совершенно честно ответила:       — Чтобы я снова упала, посильнее ударилась головой и проснулась вчера.

***

      Ночью, уже будучи дома, я проснулась от своего же крика. На него тут же сбежались все: явно не спавшая до этого Тамако, взъерошенная мама, бледный папа. Я не помнила ничего из своего сна, кроме Хаку, лежавшего на земле. Зеленые глаза не реагировали на свет солнца, из приоткрытого рта вниз стекала густая темная кровь. Это видение заставило меня снова реветь до хрипоты, до рвотных позывов. Я не слышала, как мама выключила верхний свет и включила лампу на столе, не поняла, как мы остались вдвоём, что она говорила мне дрожащим, но всё равно успокаивающим голосом, гладя меня по голове. Я знала, что мне ничего не угрожает, пока мама рядом, и в очередной раз испытала угрызения совести за то, что столько раз прощалась с ней навсегда. И всё равно… и всё равно я вся, без остатка стремилась к бело-зелёному дракону.       Я просыпалась ещё несколько раз. Мама осталась со мной, забывшись неглубоким сном. Когда она встала и тихо вышла из комнаты, чтобы собираться на работу, я лежала, открыв глаза, лицом к стене. В такой позе я пробыла до тех пор, пока за родителями не закрылась входная дверь. После этого я пошла в душ. Там я без каких-либо мыслей осмотрела свой рассеченный лоб и переглянулась с собственным отражением. Выглядело оно неважно, о чем я шепотом ему доложила. Отражение ничему не удивилось и молча кивнуло. Диалог не заладился.       После душа я, никуда не сворачивая, вернулась в комнату и подошла к письменному столу, чего не смогла сделать вечером. Спихнув со стула на пол сумку, где по-прежнему лежал мой телефон, я села за стол и положила руки на помятый подарочный пакет. Мне очень хотелось, чтобы прикосновение к этой реликвии вернуло меня в день, когда всё было лучше некуда. Конечно, этого не случилось. После этого я достала альбом и пастель и какое-то время просто смотрела на своё нежданное богатство. Сердце плакало бы, если бы умело, а глаза уже не могли. Я открыла альбом на первой странице, где под цветущими сакурами сидел на скамейке спокойный, красивый Хаку. Не удержавшись, я коснулась его нарисованного лица и поборола желание захлопнуть альбом. Я обещала ему закончить портрет, и я должна была это сделать.       Я более тщательно прокрасила одежду и волосы Хаку и занялась цветами сакуры. Было очень неудобно работать с фоном позднее центральной фигуры, но я почти радовалась этому: вся моя энергия, прежде направленная на саморазрушение, теперь служила творчеству. С каждым новым штрихом будто крепла, становилась ярче и чётче и моя связь с Хаку. Я знала, что это иллюзия… но разве может вообще что-то быть ненастоящим в этой жизни?       Услышав неловкий стук по дверному косяку, я вздрогнула и обернулась. Тамако принесла мне кружку молока и тарелку с моти. Наш традиционный набор для больного. Я кивнула, когда она поставила всё на стол, но ни к чему не притронулась. Тамако помялась рядом и наконец спросила:       — Можно я посмотрю, как ты рисуешь?       Этот вопрос настолько удивил меня, что я снова кивнула, не успев подумать. Сестра ненадолго вышла из комнаты и вернулась со стулом из кухни. Когда она села рядом со мной, я мельком посмотрела на неё и ужаснулась тому, как она плохо выглядит. В жизни не видела у неё таких синяков под глазами. Даже волосы, казалось, потускнели и потеряли насыщенность цвета. Мне захотелось спросить, всё ли нормально, но я понимала, как это глупо, и не стала этого делать. Я просто рисовала, а Тамако смотрела на мою работу.       Когда она была младше, подобное времяпрепровождение увлекало её больше чтения детских книжек. Я улыбнулась, вспомнив, как однажды нарисовала лягушку из купален Абурая, а Тамако была в таком восторге, что носила этот рисунок повсюду, даже потащила с собой в школу, чтобы показать подружкам. Интересно, как повернулось бы всё, если бы у сестры не случился сильнейший приступ аллергии, из-за которого она была вынуждена еще до цветения сакуры уехать к бабушке с дедушкой в префектуру Тоттори? Ведь тогда мы бы переезжали на новое место все вместе, а значит, вчетвером оказались бы в мире духов. Странно, но в тот момент я впервые по-настоящему задумалась о том, что произошло бы с нами, окажись мы в купальнях Абурая вдвоем с Тамако. Как бы относились к малышке работники? Познакомилась бы я с Безликим?       У меня не было ответа на эти вопросы, но одно я знала точно. Я всё равно любила бы Хаку.       Так я и призналась в этом хотя бы себе, рисунку передо мной и Тамако, тихо сидевшей рядом.       Правда, она не услышала моих мыслей, но, думаю, всё равно всё прекрасно поняла. Тамако всегда была более чуткой, чем я.