Игра

Жизнь и смерть во мне Объявили мне: Жизнь игра – у тебя нет масти, Смерть к тебе не питает страсти. Жизнь тебя проиграла стуже, И смерти ты не нужен.

Мораль этой страны за годы моего отсутствия пришла в упадок. Люди стали ещё более мелочны, а их мысли всё гнуснее и отвратительнее. И чем беднее был человек, тем хуже становилось поведение. Страну заполонили русские, которые с видимым наслаждением насаждали здесь свои социалистические порядки. Я с трудом сдерживался, чтобы не натравить хищников на очередного посетителя, раздражаясь от человеческой глупости и наглости. Хотя, может, это только по эту сторону стены? Сын наблюдал за этим с ужасом, но неприкрытым интересом. Он видел тьму в человеческих сердцах, и каждый раз брал меня за руку, после продажи очередного несчастного животного какому-нибудь мерзавцу, утешал. Но сам, темнемение, искренне и злорадно улыбался, предвкушая страдания как человека, так и животного. Это время изменило даже характер ками. Но зато мои питомцы никогда не были голодными: я просто открывал по ночам двери магазинчика, выпуская демонов и хищников на улицы просоветского Берлина, дозволяя им тайно делать всё, что заблагорассудится. Они рвали прогнившую плоть, радуясь мести и сладковатому вкусу человеческого мяса. Поутру они возвращались, перепачканные в крови, но не оставляя за собой следов. Частые пропажи людей поселили в сердцах горожан ужас, многие вновь уверовали в своего покинутого бога, и церкви вновь наполнились прихожанами. Молитесь, глупцы, вашему фальшивому богу. А я ждал и всё сильнее замыкался в себе. Запирая свои эмоции и чувства под замок, пряча за дверью безразличия. Но, каждый день я выходил из дома и направлялся к Берлинской стене, шёл вдоль неё, касаясь кончиками пальцев шершавого камня. Он был холодным. С каждым днём всё холоднее. Я почему-то был уверен, что тот, о ком я думаю, там. -Скоро осень, — сообщил куда-то в пустоту сын, когда я расчёсывал его длинные волосы сандаловым гребнем. Он почему-то категорически отказывался стричь их, наверное это духовная память моего отца. У него тоже всегда были длинные волосы, и пахли они всегда сандалом. Я промолчал тогда в ответ, лишь погладил ребёнка по голове. А волосы Алекса… я уже начал забывать аромат белокурых локонов моего вампира, начал забывать аромат его кожи…. В его отсутствие я стал отдавать всю свою нерастраченную любовь сыну, но это другое. Любовь к своему ребёнку, и любовь к своему мужчине – это разные чувства. И мой сын понимал это, понимал, что хоть я и всегда рядом, всегда готов обнять его и поцеловать его глубокие фиалковые глаза, в моём сердце живёт кто-то ещё, кого мне не хватает. -Он всё ещё не пришёл? – спросил он меня как-то недавно. -Кто? – я бережно стирал пыль с листьев растений влажным платком. -Тот, кого ты любишь и кого ждёшь? – я выронил платок, руки задрожали. -Нет, — я медленно наклонился, поднимая платок, — он ещё занят. -Но, скоро осень… Я, оглянулся, посмотрел на серьезное лицо сына. Он крепко сжимал в руках чашку с чаем и смотрел куда-то в сторону. -Я помню, — тяжело вздыхаю. -Ты обещал, что осенью мы уедем из этой гадкой страны! Этот город противный! Гневный взгляд. Да, малыш, я понимаю, что тебе плохо здесь. -Мы уедем, — тихо вздыхаю я. Сын вскакивает с дивана и со злости бросает чашку с ещё недопитым чаем на пол. Она разбивается на тысячи мельчайших разноцветных осколков. Беру веник с совком, сметая загубленный фарфор, а по моим щекам текут слёзы. Я понимаю тебя, сын. Мне тоже плохо здесь. Этот город выпивает нашу жизнь. Но тебе ещё хуже, ты замечаешь, что становишься всё взрослее с каждым днём. Ками вечно молоды, их дети взрослеют точно так же, как и человеческие, но, эти «но» есть всегда, чем больше ужасов и жестокости видит и чувствует юный ками, тем быстрее он взрослеет, конечно, потом мы так и будем оставаться вечно юными, но потерянного детства этим не вернуть. У меня не было детства. Такова наша природа, готовящая из нас идеальных мстителей. Поэтому я и увёз тебя в другой мир на столько на сколько смог, но отчаянный вой тех, кто нуждается в нашей помощи, вырвал нас из мира спокойствия. Прости меня сын. За эти несколько летних месяцев ты стал старше на два года. Выбегаю из лавки и мчусь в сторону стены, как шрам, разделившей некогда единый величественный город. На улице поздний вечер, никто не обращает внимания на странного китайца, бегущего по улицам, все спешат домой, к горячему ужину и семьям. И только я бегу прочь от этого. Отталкиваюсь от земли и взмываю на самый верх стены, замираю. -Маркиз, я жду вас, — шепчу я во мрак наступающей ночи. Ветер нежно гладит меня по щекам.