Игра

Когда раздеты до костей, Мы так похожи друг на друга Мне всё равно, кто я кто ты - Мой лучший друг или подруга.

Холодный ветер, уже почти осенний, треплет мои волосы, а стою, не шевелясь, и вглядываюсь в прозрачную темноту неба. Я жду. Я жду вас, мой дорогой Александр. Вы должны прийти сегодня, иначе потом будет уже поздно. До окончания лета осталась всего неделя, по её истечении, я собираюсь покинуть этот город и эту измождённую страну. Шорох крыльев заставляет меня резко обернуться. Летучие мыши… но почему две? Вот одна уже отлетает в сторону, и я провожаю её взглядом до тех пор, пока она не скрывается под кровлей ближайшего дома. Вы побоялись прийти без сопровождения? И кто же это? Норма? Вторая мышь приближается ко мне, и вот уже крылья увеличиваются в размерах, превращаясь в полы развевающегося плаща. Вы стоите и смотрите себе под ноги. Что случилось, маркиз, я чувствую вашу тревогу. Ну же, поднимите голову, посмотрите в мои глаза. А из моих глаз уже текут первые слёзы, слёзы то ли радости, то ли боли. Сейчас я нахожусь в подвешенном состоянии между двух этих чувств. Вы медленно-медленно, как-то нерешительно, поднимаете голову, и ваши глаза сначала прикрыты золотистой чёлкой. Вот порыв ветра ударяет вам в лицо, и я, наконец, могу видеть ваши прекрасные глаза. Растерянность и них резко сменяется удивлением, а потом такой искрящейся надеждой, такой, что моё сердце замирает. Вы боялись? Боялись, что я вас отвергну? Глупый… Делаю шаг, ещё один, а потом в мгновение ока преодолеваю, оставшееся между нами ничтожное расстояние, и бросаюсь вам на шею. И мои слезы начинают катиться из глаз с удвоенной силой. Вы обнимаете меня, я прижимаюсь к вам и вдыхаю ваш аромат. Вот он, мой самый родной, такой тёплый и нежный. Запах выжженной солнцем пустыни и цветов. Запах цветов, который не выветрился из локонов ваших волос за все эти годы. Вы шепчете моё имя, и я вздрагиваю. О, великий Шан-Ди, сколько лет я не слышал этого голоса, мне даже кажется, что никто за все эти годы ни разу не произносил моего имени, только эти губы знают, как произносить его. -Я люблю вас. Мы сидим на самом краю Берлинской стены, по-детски свесив с неё ноги, и болтаем ими в воздухе. Вы смотрите на небо, я смотрю на огни города внизу, старательно делая вид, что занят поеданием шоколада. А вы запомнили, что когда мне грустно, я заедаю свою печаль именно горьким шоколадом. И чем горше, тем лучше. Мы молчим, но это не гнетущая тишина, когда вроде и нужно сказать, а нечего. Это тишина особенная, спокойная. С вами, Алекс, всегда было особенно приятно именно помолчать. Тишина между нами всегда была доброй, принизанной искорками взаимопонимания. Мне не хватало этой тишины. Внезапный приступ тревоги заставляет меня вскочить на ноги и начать судорожно озираться по сторонам. Вы недоумевающее смотрите на меня. А меня начинает трясти от осознания того, что могло произойти. Дитя! Что-то с моим сыном! -Простите, Алекс! – бросаю вам срывающимся от тревоги голосом, и уже спрыгиваю вниз, не заботясь о том, что это может кто-нибудь увидеть. Ноги уже несут меня к магазинчику. Прижимаю к себе плачущего сына, нежно глажу его по волосам. -Тише, тише, мой мальчик. Рядом звери, с рычанием потрошащие окровавленные трупы двух грабителей. А на шее моего дитя уже почти заживший, но ещё заметный порез. Как я мог оставить его одного, особенно в такое время?… Этот город сошёл с ума, и я оставил в калейдоскопе этого безумия самое дорогое, что у меня есть. Совесть просто грызла меня изнутри, а ребёнок продолжал заливаться не прекращающимися рыданиями. -Мы уедем завтра же. Обещаю. Ди кивает на мои слова и зарывается заплаканным личиком в мою, растрепавшуюся после бега одежду. Оборачиваюсь на скрип открывающийся двери, и вижу в дверном проёме вашу фигуру, мой дорогой Алекс. -Мы просто не можем здесь больше оставаться, — говорю я то ли сыну, то ли вам, то ли себе. А вы согласитесь снова уехать с нами, мой дорогой маркиз?