И целого мира мало. Всё будет хорошо.

Он смутно помнил, как подбежал к ней буквально через секунду после падения; как понял, что она потеряла сознание; как несколько секунд пытался привести её в чувства; как побежал наверх за телефоном и вызывал скорую, с трудом вспоминая адрес; как бесконечно повторял её имя в надежде, что сейчас она откроет глаза или хотя бы отзовётся. Зато чётко помнил, как успел вытащить из сумки её паспорт в последнюю секунду перед выходом из дома; как спорил с врачом, объясняя, что им нужно в определённую частную клинику к врачу, который вёл Полину беременность, а не в обычную больницу; как она пришла в себя уже в скорой и билась в истерике, осознав, что произошло, до тех пор, пока ей не вкололи успокоительное; как отвечал на вопросы о сроке беременности; как врачи о чём-то говорили между собой; и как прозвучала фраза «угроза прерывания беременности», после которой его сердце ушло в пятки, а по щекам Поли ручьём потекли слёзы. Всё это было, как в тумане и по ощущениям длилось целую вечность, за которую он чудом не сошёл с ума. По приезде в клинику он остался со своей паникой, страхами и опасениями один на один, потому что пойти вместе с Полей ему не разрешили, попросив подождать в приёмном. Сказать, что на нём не было лица – это не сказать ничего, потому что в тот момент это была даже не метафора. Медсестра, заметив, что его буквально трясёт, принесла стакан воды, просила успокоиться и, наверно, говорила что-то ещё, но он ничего не слышал. Вообще. Его проводили в палату, предварительно заставив надеть халат, только спустя полчаса после того, как они приехали в больницу, до этого не сказав ни слова о Полином состоянии, не говоря уже о состоянии ребёнка. Она лежала, отвернувшись спиной к двери, на больничной кровати под капельницей, практически сливаясь с белыми простынями, потому что выглядела болезненно бледной. Следом за Димой в палату вошла врач, с которой он прежде не был знаком, но Поля рассказывала о ней и обо всех её рекомендациях и назначениях, правда сейчас это не играло никакой роли. - Так, теперь вам рассказываю... - вступила женщина, дав понять, что уже проговорила всю эту информацию своей пациентке, - Не знаю, как, но Пелагея Сергеевна либо сумела чудесным образом сгруппироваться, либо часто практикует подобные падения, но переломов, слава Богу, нет... только растяжение связок колена и сильный ушиб голеностопа. И чтобы исключить ЧМТ, мы на всякий случай сделали МРТ... - А что с ребёнком? - не выдержал он, понимая, что с каждым её словом внутри всё обрывается, и он уже не понимает, чего ждать. - Сейчас повышенный тонус, но угрозы для жизни плода нет, хотя ещё пару недель назад последствия такого падения могли бы стать плачевными. Дней пять-семь всё равно придётся полежать на сохранении под нашим наблюдением, а дальше будем смотреть по состоянию и по анализам, - ответила женщина, наконец прояснив ситуацию, - Главное, сейчас полный покой и никакого стресса... Выслушав все рекомендации и краткий инструктаж о том, как получить на стойке регистрации пропуск, чтобы навещать жену в любое время, он несколько раз поблагодарил врача, после чего та ушла, оставив их наедине. Робко обойдя кровать и пододвинув к ней кресло, он присел рядом, впервые за последний час снова взглянув на Полю, которая лежала с закрытыми глазами, не выражая абсолютно никаких эмоций. - Поль... - тихо позвал Дима, нервно сглотнув ком, подкативший к горлу, - Прости меня, пожалуйста... Все его эмоции вырвались наружу только сейчас, и сдержать слёз он уже не мог, так сильно испугавшись за неё и за ребёнка, что чуть не поседел. Открыв глаза, она сама смотрела на него сквозь пелену слёз, застывших в глазах, и ей безумно хотелось кричать, рыдать навзрыд, крушить всё вокруг себя, в том числе и его, но успокоительные уже подействовали и не позволяли ей этого сделать. - Я хочу, чтобы ты ушёл, - прохрипела Пелагея, с трудом перебирая языком. - Поля... - он вновь хотел возразить и наверняка нашёл бы подходящие слова. - Я не могу тебя видеть, Дим, - пояснила она, говоря абсолютно серьёзно, - Уйди, пожалуйста... Настаивать на своём присутствии в его случае было бесполезно, потому что это бы только сильнее нервировало её, чего ему сейчас совсем не хотелось. Молча поднявшись с кресла и вернув его на прежнее место, он вышел из палаты, а затем и из клиники, попадая на свежий воздух и делая глубокие вдохи. Выкурив две сигареты подряд в ожидании такси, Дима кое-как собрался с мыслями и набрал Гагарину, потому что по сомнительно счастливой случайности её до сих пор не выписали вместе с ребёнком, и она по сей день находилась в той же самой клинике, что и Поля, только двумя этажами выше. Как бы аккуратно он ни пытался преподнести эту новость, она всё равно очень испугалась и готова была в ту же секунду рвануть к подруге, но была вовремя остановлена. Сейчас Поле нужен был полный покой, а не дружеское плечо и поддержка, поэтому он настоятельно попросил Полину ничего не предпринимать раньше завтрашнего утра. Сложнее всего было рассказать Светлане Геннадьевне, а не рассказать ей он просто не мог, потому что это ещё хуже, чем правда, и сегодня Дима в этом уже убедился. В обоих разговорах что с подругой, что с тёщей он не давал никакой оценки произошедшему, просто констатируя факты и даже не уточняя, что Пелагея не просто упала, а упала с лестницы, правда от Гагариной эту информацию утаить не получилось, так как у неё возникло миллион вопросов в секунду. Но винил он в этом исключительно себя, даже не пытаясь как-то оправдаться ни перед самим собой, ни перед кем-то ещё. В тот момент ему казалось, что это самый настоящий конец, что бы он под собой ни подразумевал; что как раньше уже точно не будет; и что теперь совсем неважно, простит ли его Поля, потому что сам он этого не сможет себе простить, наверное, никогда.