Мне нужно полгода или один день

      Среди тумана и пыли, в сером облаке Джэхен держит его за руку и ведет к кабине. Они поднимаются по металлическим ступенькам, шаг за шагом, резина кед не издает ни звука. Переступив порог, они оказываются внутри небольшого пространства. Там пусто, словно в компьютерной игре кто-то забыл доделать дизайн, успел только нарисовать впереди стекло, а под ним — панель управления.       Тэен не понимает, что делает, но под пристальным взглядом Джэхена его руки сами нажимают на кнопки без опознавательных знаков, отличающиеся только размером. Механизм то ли под ногами, то ли у них за спиной оживает, поскрипывая после долгого сна. Картинка за окном трогается легонько. Мимо проплывают деревья, поля, кое-где разделенные серо-синей стрелкой воды. Тэену кажется, что он знает, куда едет, но не может облечь знакомое ощущение в слово.       — Я был немного не прав тогда, выразился не совсем корректно. Тебе не надо искать в себе что-то, чтобы отдать человеку, пришедшему с требованиями. Возможно, ты и так слишком много отдал, а я не хочу, чтобы ты истончился и превратился в ничто.       Ему бы тоже этого не хотелось, признайся он честно. Тэен кивает ветру, свистящему рядом, бьющемуся о металлический каркас состава.       — Я хочу, чтобы ты стал плотным, непрозрачным, настоящим. Мне кажется, я знаю, как это сделать. Точнее, я не знаю, как, но верю, что все равно смогу. Мне есть, что отдавать, и я хочу отдавать.       Нет, думает Тэен. Ты далек от вруна. Скорее, ты врал, когда городил чушь о лживости своей натуры. В каждый момент времени твои слова — это правда, какая она есть сейчас, по крайней мере, для тебя и в данных обстоятельствах. Даже если кому-то другому это может показаться глупостью или очевидной хитростью, ты не врешь себе. Твоя правда может измениться, но ты готов признавать это и меняться сам. Ты тоже до конца не понимаешь, как это работает, но стараешься объяснить мне.       Вот бы и я мог обменять свою пустоту на что-то другое. Это же просто, достаточно захотеть.       Под поездом рельсы шипят, как раскаленное железо при встрече с водой. Шипят и затихают позади, вновь успокоенные.       — Люди похожи на сообщающиеся сосуды. Чтобы уровень жидкости в них выровнялся, нужно убрать перегородку.       Тэен поворачивает голову и смотрит Джэхену в глаза.       Огненный поезд едет, пересекая реки, к запаху соли и желтой травы, сквозь все преграды. Он едет в море, и даже там будут проложены рельсы.       Взгляд Джэхена прикован к нему, не мигающий, недвижимый, словно ему некуда больше деться, и они совсем одни, пока вокруг танцуют пары. Один низенький мужчина опасно кружится рядом, виляя полами пиджака. В плечо Джэхена врезается молодая девушка, танцевавшая, видимо, со своей подругой. Они хихикают, а потом замечают неподвижность и торжественность момента между ними. Разговоры без слов кажутся им особенным таинством, и девушки ускользают испуганными змейками. Они стоят и мешают людям на танцполе, но Тэен все еще витает внутри кабины с Джэхеном, теперь вглядывающимся в будущее из-за его плеча.       Им приходится отвернуться друг от друга в сторону ведущего. Он завладел микрофоном и привлекает к себе всеобщее внимание. Тэен соображает, откуда он знает, что тут вообще есть ведущий, а потом вспоминает, что утром их знакомили, да, парень с приподнятым уголком правого глаза еле заметно подмигивал ему в утреннем свете. Он сообщает дорогим гостям, что невеста готова бросать букет, а, значит, и всем остальным пора либо занять места у столиков, либо выстроиться в неровную стайку голодных птенцов. Джэхен кивает головой в сторону столика, который они недавно оставили, и Тэен идет следом. Прежде, чем он успевает присесть, Джэхен двигает стул из-под него и поближе к себе.       — Ты хотел, чтобы я уселся пятой точкой в траву?       — Было бы тебе расплатой! — Джэхен радуется как ребенок, представляя, усмехается широко, пусть и деликатно, не очень громко. В рот ему стоило бы запихнуть пустышку.       Тэен со вздохом придвигается следом за стулом и садится, укладывая руки на стол. Его локоть лежит вплотную к локтю Джэхена, и тот, явно это заметив, самодовольно ухмыляется, но глаз с ведущего не спускает. Тэену остаются быстрые скошенные взгляды, проверяющие, насколько на Тэена действует соседство.       Успокоительно, ответил бы Тэен. Он не помнит, когда последний раз чувствовал себя настолько никому не обязанным, ничего не должным и просто наслаждающимся моментом. Наверняка тут дело еще в том, что он, во-первых, неплохо накидался за вечер, пусть и сумасшедший эффект длился недолго, во-вторых, пережил серьезный стресс. Но стоит отдать Джэхену должное. Он будто взял все то, что тревожило Тэена и разъедало изнутри, и вынес куда-то в коридор, как пакетик с мусором — в мусоропровод. Возможно, эффект временный, и уже завтра все страхи вернутся, как только он увидит стены своей комнаты.       Тэен придвигает локоть ближе, тесня руку Джэхена. Тот смотрит вопросительно, но Тэен лишь приподнимает бровь и давит локтем еще сильнее. Джэхен азартно раздувает ноздри и упирается.       Стоит наслаждаться тем, что есть сейчас. Есть небольшой шанс, что утром ничего не изменится, особенно, если так окажется, что Тэен очнется уткнувшись носом не в свои махровые синие обои.       Им приходится отвлечься снова, но уже на бойкий голос Тэна, доносящийся из-за толпы. Он как профессиональный и чрезмерно услужливый секьюрити оттесняет ожидающих, даже не касаясь их. С чего бы Тэну этим заниматься, почти спрашивает Тэен, но Джэхен указывает за Тэна, где виднеется выпуклый глаз объектива.       Тэен очень благодарен присутствию на мероприятии Джонни. Было бы коварством сказать, что он отдыхает от компании Тэна, но будь Тэн с ним, он мог бы на правах матери-наседки отогнать Джэхена. А тот хоть и говорит, что готов идти вопреки и бороться с возражениями, Тэен чувствует, что этот момент эксклюзивный, зарезервированный для определенного гостя и против Тэна, разбирающегося на раз-два с опасными охотниками за букетами, Джэхен мог бы и сломиться. А теперь сидит рядом, словно их пригласили сюда парой, хоть ничего пока и не решено. Даже такой поворот событий граничит с мировым рекордом для Тэена. Он с заламыванием пальцев, испуганно спрашивает себя, может, это судьба, что все так сложилось?       Желтым раскрашена палитра вечера, и разгоряченные, слегка повисшие от усталости, лица людей видны четче. Видимо, свет прибавили, чтобы, в случае неразберихи, легче было кидаться и спасать букет и его ловцов. Тэен отмечает в толпе девушку, за которую решил болеть с первой попытки. Он приглашает Джэхена мысленно поддержать ее и поспешно прикрывает ему рот, когда он поднимает вверх руки с лучшей чирлидерской энергией. После этого пальцы облизаны, вытерты с лихорадочным подрыгиванием о салфетку и поучительно с похлопыванием приложены к чужой пояснице.       Торжественный момент наступает под всплеск иллюминации. Букет вылетает как ракета — не зря Суен занималась баскетболом и на заднем дворе тренировалась в метании бесхозных пучков цветов. Об этом ему перед броском рассказывает Джэхен, чтобы поскорее скоротать ожидание и перейти к следующим по плану действиям. Тэен не успевает спросить, какие действия и в каком плане — букет парит.       Гости восхищенно задирают головы. Полет стабильно высокий, дотянуться невозможно даже до краешка порхающей ленты, даже подпрыгнув высоко с каблуков. Тэен смотрит не менее завороженно, чем все вокруг, пока не замечает курс полета букета. Вот торчащие цветы нацелили на него свои головки, а вот букет перевернулся, и указывает острыми ножками по дуге в район его переносицы, где уже сформировалась складка нервозности.       Тэен на автомате откидывается назад, представляя ужасные картины. Вот букет бьет его в лоб, Джэхен подпрыгивает со своего места и кидается к нему. Гости с шокированными лицами собираются вокруг и смотрят на них с Джэхеном, а в руках у него — букет невесты.       Джэхен таки спрыгивает со своего места, чтобы кинуться к нему, потому что Тэен отваливается на стуле слишком далеко. Стул протестует и падает на землю, утягивая Тэена с собой. Внимание окружающих они при этом совсем не привлекают. Букет пролетает мимо. Тэен пытается восстановить дыхание, пока Джэхен ощупывает его и собирается делать массаж сердца, и его глаза сами падают на обладательницу чудовища-сокровища. Джэхен тоже отвлекается и следует его примеру.       — О, бабуля На, — восклицает он и поднимает Тэена за плечи, за руки, практически ставит на землю и отряхивает рукава, затылок, зад — за что получает по пальцам и не совсем виновато улыбается.       — Бабушка! — с недостающим аккомпанементом в виде имперского марша мимо них топает, подобрав юбку, Суен.       Ее целью является пожилая женщина, худая, в голубом платье и с маленьким пучком на голове, обвязанным салатовым шарфиком. Она стоит, чуть подрагивая, сжимая в вытянутых руках цветы, будто собирается ими обороняться. Суен застывает в паре метров от нее, мотает головой из стороны в сторону, хлопает глазами. Из ее кудрявой, собранной на шпильках, прически выпадает все больше прядок. Кажется, она распугала этими потрясываниями свои собственные мысли.       — Суен-а, мы же договорились, что я могу участвовать, малышка. Ты мне пообещала, своей родной бабушке. Суен! — подрагивая еще сильнее, тонким голосом взывает бабушка На.       — Суени, — это подошел Гонмен. Он поглаживает локоть Суен и смотрит на нее профессионально чарующим взглядом, по которому любому станет понятно, кто именно в семье будет принимать решения. Суен не обращает на него никакого внимания, дергает рукой и продолжает буравить бабушку взглядом.       — Суен! — звучит третий голос и всем приходится вытянуть шеи и всмотреться в зеленую рощицу. Словно просачиваясь меж деревьев, приглушенный светом свадебной иллюминации, там проявляется силуэт человека. Он несет в руках что-то, напоминающее голову. Тэен ежится и чуть покачивается, ощущая на своей пояснице поддерживающую ладонь Джэхена. Неплохое использование ситуации, отмечает он, тыкает Джэхена локтем. Рука с поясницы не пропадает — и это положительное развитие.       Человек с дополнительной головой выходит из рощи к людям. Это худой, крючковатый дед, у него поседевшие кудри, раскиданные как сорняк поверх ушей, и огромные очки, из-за которых он похож на пришельца. В правой руке он сжимает плетеную сумку, а в ней покачивается желтенькая спелая дыня.       Дедуля улыбается и машет рукой, бредя к толпе собравшихся и прижимая дыню к животу.       — Простите, но что вы тут забыли? — с ударением на вы спрашивает Суен, полностью выдергивая локоть из хлипких ласк мужа. Тэен бы не рискнул к ней приближаться, но дедуля идет смело и невинно улыбается.       Он подходит к Суен вплотную и протягивает ей замотанную в сетку дыню.       — Вот, принес вам, подарочек на свадьбу. Юнджи говорила, что вы любите дыни, и было бы неплохо вас угостить. Я как раз выращиваю на своем участке, их там уже прилично, можете заходить в гости — на дыню.       Он убедительно кивает в конце, и дыня из его руки медленно-медленно начинает выкатываться. У Суен почти нет выбора, и подарок она принимает, ошарашенно глядя на дыню, лежащую в ее сцепленных у живота руках. Дедуля дает дыне легкий шлепок.       — Вот! К детишкам. Так у нас в деревне считали, — и улыбается широко и беззубо. Для такой безобидной улыбки его план впечатляет. Гости вокруг с умилением улыбаются, похлопывают друг друга по плечам, со стороны даже звучат робкие аплодисменты.       Щеки Суен алеют и она, пряча глаза, неловко бормоча, благодарит дедушку и позволяет Гонмену снова взяться за свой локоть.       — Она хочет пятерых, — выдыхает Тэену в ухо Джэхен.       Пришелец, сорвав жидкие овации, обращает свое внимание на бабушку На. На сцене снова никого кроме двоих, вокруг желто-синий вечер, под шагом дедушки лопается оброненная кем-то ягода винограда. Он падает перед бабулей На на колено, и она, как важная дама, протягивает ему свою ладонь, пусть и скользя взглядом в сторону внучки.       Тэен считал, что такие предложения руки и сердца, а это именно оно и было, иначе — что еще, пережиток прошлого. Хотя, если учитывать возраст участников сцены, он мог быть и прав. Джэхен совсем потерял совесть и приобнимает его за талию уверенно, пока Тэен зачарованно наблюдает за первым в жизни коленопреклоненным предложением.       — Юнджи. Мы знаем друг друга так долго, я помню тебя еще девочкой. Ты была слишком красивой, правильной, в общем, смертельно меня раздражала. Но на старости лет ты разделила со мной заботу об участке, мечты о Токто и липовый чай. Давай же соединим клумбы наших эшшольций во имя долгой жизни вместе. И даже если она будет не такой долгой, как я рассчитываю, мне бы хотелось все оставшееся время провести с тобой. Да, мы могли бы обойтись без документов, но кому же я тогда завещаю свой огород с тыквами и эшшольциями. Поэтому, Юнджи, будь мой женой.       Воздуха слишком много для всех тех, кто в ожидании ответа затаил дыхание. Но бабуля На пожевывает истончившиеся от солидной службы губы, словно размышляет, какой ей дать ответ, чтобы он устраивал всех собравшихся, включая ее саму.       Суен надувает щеки и прыскает. Как героиня вечера она берет внимание в свои умелые руки, почти скидывает дыню в руки Гонмену, демонстрирующему неплохие навыки реакции, и, задрав юбку так высоко, что видны ее покрасневшие в вечернем свете коленки, идет в эпицентр событий. Точнее, тащит его туда, где он грозит случиться.       Дедушка продолжает ожидать решения своей судьбы на одном колене, а бабушка На не может контролировать свои брови и выдает беспокойство. Тэен переживает сильнее, чем когда в детстве сидел на полу у ног матери и вместе с ней смотрел историческую драму. На кону судьбы живых людей, и он сам льнет к Джэхену, и готов поклясться, что у того грудь раздувается от гордости.       Ничто не останавливает торжественную угрозу в лице Суен. Кроме нее самой. Она встает напротив бабушки и носки ее туфель едва не наступают просителю на пятки.       — Ну! Что же ты молчишь? — спрашивает она почти с яростью, — Я всегда думала, что это от тебя мне досталась моя решительность! И где она теперь? Если ты хочешь выйти за господина Чхве — то говори свое «да» и выходи, и не позволяй соплячке вроде меня тебе мешать.       Джэхен рядом с ним охает, даже он такого не ожидал. Бабушка На выглядит так, словно тоже в замешательстве. Единственный, кто продолжает отстраненно и терпеливо ждать разрешения своей судьбы — претендент на руку и сердце. Лысина в центре его головы отражает свет ламп так, что отблеск напоминает диск, повисший в воздухе словно нимб. На сумасшедшего он не очень похож, но за престарелого ангела, спустившегося на землю разводить на пенсии дыни, Тэен бы его принял.       Бабушка Суен выходит из оцепенения и кидается на шею, но не потенциального жениха, а самой внучки. Она что-то шепчет ей на ухо, а Суен кивает несколько раз, и обнимаются они так, словно не виделись несколько лет, крепко и с зажмуренными от шквала эмоций глазами. Все пробужденное за день в Тэене трепещет, не подготовленное, не используемое годами, и ему кажется, что на глаза наворачиваются слезы. Когда он отворачивается к плечу Джэхена, из того же угла доносятся несколько хлопков, их подхватывают другие, более уверенные в своем видении развязки, гости, и обнимающимся бабушке и внучке аплодируют все.       — Моя жена! — громогласно оповещает Гонмен и тычет в свою грудь пальцем, будто собравшиеся забыли, зачем пришли, и кто тут главные действующие лица. Гонмен сияет чуть ли не счастливее, чем невеста в момент бракосочетания. По его уверенному взгляду можно угадать, что именно эту своевольную девчонку он и позвал замуж. Его азарт подначивает гостей покричать и посвистеть.       Джэхен похлопывает Тэена по плечу, достаточно сильно, чтобы издавать подобие хлопков, но Тэен не протестует. Он думает о том, что вот еще одна история пришла к логическому завершению, дорожка из желтых кирпичей окончилась у ворот изумрудного года, пора запускать финальные титры. А чего же ждет он.       Не очень молодая пара шествует за отдельный столик, ведя друг друга под ручку, и тут еще не совсем понятно, кто кого поддерживает. Возможно, они ровно идут только благодаря опоре друг друга. Как и должно быть.       Тэен смотрит на новых помолвленных и отсчитывает в голове один такт, второй такт. Кровь танцует в ушах вальс, а в пальцах покалывает ожидание кульминации. Он никогда такого не делал, и уверенности у него как заряда в телефоне Тэна — всегда десять процентов. Но он готов сделать кое-что правильное, наконец, и вырубиться. Осталось дождаться его собственного катализатора.       Джэхен ушел извиняться перед Доеном, отловившим его в толпе. Каким-то образом Доен узнал про букет. Это если верить Джэхену. Если верить своему собственному ощущению, Джэхен, вероятно, сам раскололся, вняв посеревшему за вечер счастья и тревог лицу одного из организаторов и по совместительству брату жениха. Тэен так точно бы самовольно встал на горох при виде несчастного совсем братца кролика.       За все хорошие поступки приходится платить. Хотя вот сейчас, как хорошо видно Тэену, Джэхен слишком довольно для воспитательной беседы кивает Доену, успевшему снова покраснеть от негодования. Как неплохо у Доена за вечер размялось сердце.       Гонмен с Суен танцуют под специально для них включенную песню из какой-то американской мелодрамы. Остальные подтанцовывают сидя за столиками, сил ни у кого не осталось. Скоро молодых отправят в свадебное путешествие, гости разъедутся на машинах по домам, в саду погасят огни, и день закончится. Доен по сценарию должен будет вызвать для него такси.       — Мы с Доеном договорились, что я о тебе позабочусь.       Джэхен снова оказывается рядом в момент, который можно назвать критическим. Он протягивает Тэену пиджак, оставленный наверху, в комнате между этажами.       — Вы и это успели обсудить? — Тэен совсем не удивляется, просто уточняет.       — Это было основной темой нашего маленького собрания. От Доена невозможно ничего скрыть, знаешь, даже с его минус семь он был в курсе, кто доел последний кусок персикового пирога на семейном ужине.       — Кто?       — Я, конечно! — Джэхен радостно восклицает и сам натягивает на Тэена пиджак. Стало прохладно, Тэен чувствует, что волосы на руках встали дыбом. Или это от того, что его пиджак пахнет бытовой химией, а Джэхен — соленым ветром.       Тэен тоже хочет хэппи энда. Или хотя бы завязки для него. Осталось убрать перегородку.       — Ты бывал когда-нибудь в Венеции? — спрашивает он осторожно, пока Джэхен поправляет ему рукава.       — Да, было дело, ездил пару лет назад, по работе.       — А, — Тэен затихает, сдуваясь. Джэхен поглаживает рукав его пиджака, ожидая продолжения, но его не следует. Он ждет еще немного, а потом собирает обе его руки в свои.       — Я сказал что-то не то?       Тэен освобождает руки и отходит, избегая его взгляда. Тяжело отмести сомнения, когда так привык всегда вестись у них на поводу, отдаляться и прятаться одному в своем углу. Он никогда особо не умел флиртовать, так, чтобы интригующе, захватывающе, хитро. Когда у тебя симпатичное лицо, развивать эти навыки нет смертельной нужды. Нет-нет, сейчас или никогда. Сейчас или никогда, Тэен. Джэхену, возможно, подойдет и завтра, но тебе — только сейчас.       Он жалеет, что в руках нет телефона, чтобы просто показать фотографию и потом посмотреть с надеждой. Смотреть у него всегда получалось хорошо. Трогательно, как говорил ему Тэн, берет за душу и не дает возможности отказать.       Он возвращается к Джэхену, и тот поднимает брови, спрашивая, в чем дело. Тэен отходит снова. И подходит еще раз. Вопрос в лице Джэхена заставляет испытывать муки, и он протягивает руку и закрывает ему глаза.       — Ты сейчас… что собираешься делать?       Потеряв слух, Джэхен теряет и голос, говорит совсем тихо, будто опасается. Его шелест горячим воздухом проходится по запястью Тэена, там, где кожа особенно чувствительна. Он вздрагивает, и ему требуется еще несколько мгновений, чтобы собраться с силами.       — Хочу тебе рассказать кое-что, — Джэхен молчит и даже не шевелится, всем видом показывая, что слушать готов.       — Я читал один отзыв путешественника. Он рассказывал, как ездил в Венецию на поезде. Я так хорошо себе это представил. Большое прямоугольное окно, в которое вдруг врывается водяное полотно. У него нет рамок, кроме рамки самого окна. И когда ты оглядываешься на противоположную сторону, оказывается, что там тоже вода. С обеих сторон вода, и поезд плывет, а мимо на лодочках качаются маленькие люди. Железная дорога ведет прямо в море, и вдалеке, как оазис, не ждет, а только мерещится Венеция.       Джэхен только упирается в его руку.       — Представляешь? — уточняет он и убирает ладонь, заставляя Джэхена в быстром темпе искать устойчивую позицию.       — Представил так, словно сам там был. Ты поэтому закрыл мне глаза?       — Угу, — Тэен кивает. Неважно, что ему просто неловко испытывать на себе пристальное и такое отзывчивое внимание. Конечно, для того, чтобы тебе легче было представить.       — Хорошо. Я понял. К чему ты ведешь?       Джэхен немного вертит плечами из стороны в сторону, словно уже понял все, что необходимо, и готов в любой момент откликнуться. Тэен смотрит на него пристально и сам не может сдержать улыбку, уж слишком радостно на него смотрят. От этого становится легче. Территория, куда надо ступать, больше похожа на цветочное поле, чем на минную полосу, к которой он привык. Следующий шаг не означает потенциально неминуемую гибель. И он ступает, все равно аккуратно, кончиком носка ощупывая.       — Я бы хотел туда съездить. В Венецию. Поехали?       — Вместе?       — Вдвоем, — Тэен смотрит под ноги, когда чувствует, как жар разгорается внутри и раскаляет щеки. Он, что, и правда сейчас это сказал? Хочется жмуриться от стыда и по возможности отмотать назад или далеко вперед, или просто выключить проигрыватель.       Долго упираться взглядом вниз ему не дают. Джэхен хватает его лицо и направляет в сторону. Тэен чувствует себя как на досмотре.       — Что ты? Что ты делаешь?       — Проверяю.       — Что? — тянет он, хлопая ресницами и пытаясь отодвинуться.       — Не уверен. Ширину зрачков? Хочу удостовериться, что ты в себе, — Джэхен не отпускает его, и так получается, что одна его рука обхватывает Тэена за плечи, пока вторая спускается по шее. Они стоят почти в объятиях, потому что Тэену приходится уцепиться за Джэхена, чтобы устоять. Физически, да, он стоит, морально — Джэхен заглядывает ему в лицо и дышит так близко, что мысли выбиваются из ровного ряда, буквы путаются и складываются во что-то нечленораздельное.       — Я в себе, — доносит Тэен, и поскольку аппарат фильтровки речи тоже сломался, он добавляет, — Так поехали? — или был отремонтирован.       — Поехали.       — Серьезно? — Тэен отстраняется, — Теперь я хочу проверить, в себе ли ты.       — Это же ты предложил, поехали.       Джэхен сжимает его крепче и уже совсем точно можно сказать, что он его обнимает. Он достаточно худой, но его руки жилистые и держат крепко. На него можно положиться, даже если предложено махнуть на другой конец континента, пусть этот факт и требует подтверждения. Или нет.       — Я ни разу не был у моря.       — Совсем? — удивление сквозит в возгласе Джэхена восклицательными знаками.       — Да. Я вообще никуда особо не ездил, только в гости, к родственникам, совсем недалеко. Родителям было не до трат на путешествия, а сам я начал зарабатывать только после университета. С родителями уже не поездишь, а с друзьями… Мне тяжело ездить с кем-то куда-то, потому что приходится подстраиваться, а я не умею, начинаю злиться, — он останавливается, ощущая, как внимательно Джэхен его слушает, кажется, он даже напрягся немного, — Черт, я устраиваю себе антирекламу.       — Нет-нет, — спешит разубедить его Джэхен, — Когда я на что-то настроен, никакая реклама меня не разубедит.       — Ты бы так не говорил, если бы я привел тебе примеры.       — Шшш, — Джэхен шипит и стискивает его сильнее, словно в попытке лишить кислорода. Но Тэену надо выговориться, или, по крайней мере, донести необходимую информацию, дать последнее предупреждение.       — А, эм, романтические отношения, — Джэхен пытается присвистнуть, но у него получается какой-то хрип, а потом его дергают за ухо, и приходится вести себя нормально, — У меня не было серьезных отношений. По крайней мере, таких, чтобы вместе куда-то ездить. Не подумай только, что я девственник.       — Я даже не планировал пока задавать такие вопросы.       Тэен не может сам с собой решить, зачем поднял эту тему и близок к тому, чтобы удариться лбом о чужое плечо, оно как раз подойдет для того, чтобы набить шишку. Но у Джэхена тоже тогда может появиться синяк, и он решает держать себя в руках и даже не краснеть так отчаянно. Когда он снова фокусируется на Джэхене, то замечает, что тот без тени смущения смотрит ему в глаза.       — Не переживай, у меня краснеют уши, тебе не видно в темноте, — объясняет он, прикасаясь пальцами, почему-то, к ушам Тэена. Обещание не краснеть самому становится сдерживать все тяжелее.       — Не в этом дело! Дело в том, что я совсем не подхожу для отношений, я всех разочаровываю, я бы настоятельно тебе рекомендовал отказаться и не ехать никуда со мной, но, — он берет паузу, сердце бежит вслед за паровозом, дыхания не хватает, зато смелости в избытке, — Я, наверное, всегда надеялся, что, может быть, кому-нибудь я все же подойду. И мы съездим на море вместе, в первый раз. Вот я и хочу попробовать. С тобой.       — Съездить на море?       Тэен смотрит на изогнутые густые брови Джэхена, на длинные ресницы, взлетевшие ввысь. У него дергается щека, и там проклевывается ямочка, ведущая в ад. Тэен пытается наступить ему на ногу, но у Джэхена отменный опыт, он знаком с этим поведением. Тэен точно не понимает, что происходит, но его приподнимают над землей и снова ставят обратно.       Джэхен не перестает его удивлять. Каким образом этот шланг сумел поднять его, пусть и тоже хилого, но все же целого взрослого мужчину? Он затихает, производя в уме рассчеты и хмурясь, ведь это ужасно несправедливо, что он сам, не сильно ниже и, наверняка, не сильно легче, еле утаскивает несколько килограммов еды из магазина. Чувствует дыхание Джэхена он уже у своего уха, когда его губы почти касаются алой дуги. Не совсем понятно, зачем непременно нужно шептать, если люди вокруг заняты своими делами, еще и шумят вдобавок. Возможно, это залог успешного проведения ритуала, подтверждение сговора. Джэхен читает заклинание.       — Выезжаем сейчас.       Ведущий как раз объявляет последний танец, на который призвано поднять всех и каждого. На него выходят даже бабушка Суен со своим кавалером. Родители Доена подстраиваются под музыку и покачиваются в такт. Джонни, видимо, освобожден от обязанностей, и Тэн вытаскивает его в карусель пар.       Или не освобожден. Их замечает Гонмен, и пытается развернуть Суен так, чтобы она не заметила, но она замечает и, выждав пару секунд для эффекта, показывает им свое одобрение пальцем вверх. Тэн заговорщицки подмигивает, и Тэен на месте Доена бы начал серьезно переживать, потому что сговор этих двоих может быть опасен и для одинокого, неприступного Доена лично. Вот, кстати, и он, танцует с маленькой девочкой, то сгибаясь и почти присаживаясь, то подтягивая ее за руки повыше и переставляя, отчего ее юбка раздувается, и сама она походит на очень оригинальный зонтик. Ее бело-розовое платье усыпано зайцами, волосы собраны в хвостик и заколоты резинкой с плюшевым зайкой. Доен выглядит счастливым. Простить милой улыбчивой даме, оказывается, можно даже омерзительных ушастых капустоедов.       — Кажется, Доена ждет лекция о браке и запрете на внебрачных детей.       Джэхен возвращается и, осмелевший, касается губами его виска.       — Я вызвал такси.       — Ты испортил первый поцелуй, — Тэен ворчит, всем видом показывая, что пока не стоит позволять себе лишнего. Одно невинное прикосновение оказывается для него интимнее самого смелого сексуального приключения. Ему страшно представить, что будет дальше.       — Мы заезжаем домой, берем вещи и отправляемся на самом раннем поезде. И. Это не считается за поцелуй, — Джэхен на всякий случай оглаживает его висок, словно стирая поцелуй, раз Тэен так недоволен. Тэен удерживает его руку.       Рано утром они приедут, конечно, не в Венецию, а в Пусан, взяв рюкзаки и бутерброды, которые приготовят, пока будут ожидать дома у Джэхена первого поезда. Джэхен возьмет с собой два спортивных костюма и шнурок, чтобы штаны не спадали с тонкой талии Тэена. В его рюкзак они положат колонку, а Тэен упакует в свой маленькую камеру, где на карте памяти сохранены фотографии всяких достопримечательностей, неба и коллекция смазанных, ничего не значащих лиц, ждущих удаления. В поезде они нечаянно уснут, когда Тэен от прилива нежности положит Джэхену свою голову на плечо.       Когда Тэен выглянет из окна, окажется, что в него врывается синий, голубой, лазурный, небесный, серебряный и золотой. За окном от края до края море греется под солнцем, и среди мерного гула поезда слышен его призывный шелест. Их разбудит проводник с тележкой еды, а за окном зелень полей с белыми заплатками парников будут сменять коричневые насыпи песка и земли. Джэхен купит упаковку печенья и потреплет его по затылку, когда заметит, что Тэен расстроенно выкатил вперед губу.       На этом поезде не видно моря, засмеется он, притянет Тэена за рукав к себе и скажет, что этот сон нужно попридержать до того момента, когда им удастся выбраться в Венецию. Они съедят по два печенья, а потом Тэен съест еще одно, но коробку все равно придется нести Джэхену, потому что он ее купил, а люди обязаны нести ответственность за печенье, которое приручили.       Они выйдут на станцию и преодолеют испытание городским транспортом, а потом окажутся на пляже, и Тэен еще за двадцать метров до берега скинет с себя одолженные кроссовки и побежит к морю. Вода ранним утром окажется холодной, и он выбежит, лишь успев намочить стопы. Он окунет палец в воду и положит каплю себе на язык. Соленый воздух, соленый вкус. Джэхен подойдет к нему в этот момент, Тэен развернется и увидит, что в его глазах не река, а море, теплее и красивее того, что он только что ощутил у себя во рту. Тогда он притянет Джэхена к себе и попробует на вкус и его.       Дверца такси хлопает с другой стороны сиденья, когда Джехен приваливается к его плечу. Сквозь темноту тонированного окна он видит Доена, Тэна и Джонни и поскорее опускает стекло, пока машина заводится и настраивается по навигатору. Джэхен выглядывает из-за его плеча и вытягивает сквозь окно руку, чтобы помахать. Тэен высовывается следом и тоже машет.       — Пишите! — кричит он и отправляется в путешествие.