То, что сгорая, станет светом

В этой главе уделено много места описанию, так как Шофранка впервые попадает не только в городской эпицентр, но и в волшебный мир, поэтому для неё важно какая вывеска выглядит лучше, в какую сторону вращается флюгер и какого цвета ткань преобладает в магазинах. Приятного прочтения! *** Шофранка сидела на ступеньках своей повозки, теребила красную ткань подаренного Персудой платишка и недовольно хмурилась, пытаясь избавиться от совершенно ненужного сейчас волнения. Подумаешь письмо? Всем пишут, даже Тобару, правда он после прочтения обычно прикладывается к бутылке, отдавая свой разум в плен огненной воде. Но маленькая цыганка никогда не видела на его лице и тени волнения. Потому что все, что терзает, разрушает дух -  говаривала Персуда, а значит, так оно и было. Ответ, отправленный с совушкой, она написала сама, ограничив себя лишь согласием и благодарственными словами - лучше произвести впечатление скудного на мысли, нежели неграмотного человека. По крайней мере, так решила Шофранка. Она не хотела, чтобы о Персуде думали, как о плохом учителе, даже если никто из барвало гаджо(1) её не знавал. В ельнике, напротив повозки, хрустнул хворост, а еловые ветки пропустили к табору высокую когда-то черноволосую женщину. Волосы, посеребренные сединой, чуть сглаживали почти хищные черты лица, а твердые движения смягчала серая мантия. От подобного искусного сплетения противоречий, цыганка подобралась всем своим существом, восторженно затаив дыхание. У них в таборе её бы нарекли Станкой(2), а ведь это было одно из тех имен, которые нужно было заслужить. Женщина смерила девочку, а после нее и повозку, оценивающим взглядом. - Мисс Рейнхардт, я полагаю? К ней впервые за долгие годы обращались настолько официально, тут уже родным стало «чай(3) Шофранка». Девочка неуверенно кивнула, силясь понять, почему её причислили к имени рода Персуды? Они не приходились друг другу кровными родственниками, как бы маленькой цыганке этого не хотелось. - Мое имя Игдит О'Коннор - преподаватель заклинаний в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Мне поручено сделать так, чтобы Вы полностью были готовы к учебному году. - Дождавшись кивка, женщина поджала губы, снова оглядев повозку за девочкой, прежде, чем продолжить, - После я верну Вас сюда. А теперь, подойдите. Неужели волшебники ставят быстрое передвижение выше собственного здоровья? Шофранка прижимала к губам ладошку, боясь, что весь её скудный завтрак окажется на и без того грязных бочках. Живот неумолимо крутило, а к глазам подбирались слезы. Надо было выпить хорошо настоявшийся отвар вахты трехлистной, но маленькая цыганка и знать не знала, что после перемещения в животе покоя не будет. - В первый раз всегда так, -  будто сквозь воду послышался голос дойкэ(4), - скоро пройдет. Послышалось шуршание тканей, девочка подняла взгляд, женщина стояла у кирпичной стены, легонько касаясь древесной веткой некоторых из них. Видимо, стена слишком грязная, чтобы прикасаться к ней руками, решила Шофранка, наблюдая за тем, как каменная кладка пришла в движение, расступаясь – создавая арку. А ведь девочка знала еще одного человека, только перед ним, подобно этим кирпичам, расступались воды. Цыганку захлестнули воспоминания. Вот она сидит на своем соломенном матрасе, вяжет пучки из мяты, чтобы потом развесить их на верёвочке перед дверью в повозку – под солнечными лучами они должны провисеть пару дней, потом их перенесут в самый темный угол повозки, закутают в мешковину и оставят на неделю. Персуда за её спиной, расположившись на ветхом деревянном стуле в свете лучины, читает Шмот(5): так завещали предки, а кровь свою надо чтить и уваживать. - Моше(6) направил руку с посохом на море, и могучий восточный ветер рассек воды. Сыны Израиля, колено за коленом, перешли море по дну, как по суше. В эти часы все сыны Израиля удостоились пророческого дара: подобно тому, как расступились воды моря, «расступился небесный свод» — и им открылось видение высших миров. Присутствие Бога в мире было настолько явным, что сыны Израиля как бы указывали на Него рукой, говоря: «Зэ Эоли — Это мой Бог!» Как только последний из евреев поднялся на берег, а последний из египтян вошел в море, воды возвратились в свое обычное состояние и сомкнулись над египтянами. Тихо читала травница, но от маленькой цыганки не скрылось ни слова. Может Моше был таким же, как и эти люди? Девочка посмотрела на миссис О’Коннор. Таким же, как сама Шофранка? - Мисс Рейнхардт, Вы в состоянии продолжить путь? - дойкэ стояла по ту сторону арки, казалось, что если сейчас ответить отрицательно, она просто пожмет плечами, вновь постучит по кирпичам, и уйдет, поэтому девочка поспешила кивнуть. Тошнота и правда уже прошла. Колдунья быстро оглядела её и, видимо, не найдя ни одного подтверждения обратному, устремилась вверх по улице. - Это Косой Переулок, - негромко проговорила женщина, кивком головы указывая на уходящую далеко за горизонт, как показалось цыганке, улицу, - здесь можно приобрести все, что потребуется в рамках школьного обучения. Вдоль по улице сплошной цепью расходились витрины. Эти уходящие вдаль магазины казались Шофранке, не привыкшей к городскому колориту, бесконечными; сквозь их зеркальные стекла, а также в окна второго этажа можно было видеть все, что творится внутри. Вот наверху барышня в шелковом платье перебирает цветы, а неподалёку две другие раскладывают бархатные манто. Они прошли мимо небольшой группки молодых девушек, которые заняли резные столики напротив кафе, две из них откинулись назад, позволяя солнечным лучам выгодно переливаться в складках их дорогих платьев. Цыганка машинально посмотрела на свое простенькое красное платьишко и невольно скрестила руки на груди, будто прикрываясь - у нее никогда не было дорогих тканей. Миссис О’Коннор остановилась возле высокой стеклянной двери в орнаментальной раме с обильной позолотой; дверь доходила до второго этажа, увенчиваясь резной вывеской с позолоченными буквами. Девочка вся ушла в созерцание выставки товаров, расположившейся у центрального входа. Здесь, под открытым небом, у подъезда, были разложены, точно приманка, груды дешевых товаров на все вкусы, чтобы прохожие могли их купить, не заходя в магазин. Сверху, со второго этажа, свешивались, развеваясь как знамена, полотнища шерстяной материи и сукон, материи из мериносовой шерсти, шевиот, мольтон; на их темно-сером, синем, темно-зеленом фоне отчетливо выделялись белые ярлычки. По бокам, обрамляя вход, висели меховые палантины, узкие полосы меха для отделки платьев — пепельно-серые беличьи спинки, белоснежный пух лебяжьих грудок, кролик, поддельный горностай и поддельная куница - никто не будет вешать настоящую пушнину снаружи магазина. Внизу — в ящиках, на столах, среди груды отрезов — высились горы трикотажных товаров, продававшихся за бесценок: перчатки и вязаные платки, капоры, жилеты, всевозможные зимние вещи, пестрые, узорчатые, полосатые, в красный горошек. Шофранке бросилась в глаза клетчатая материя по галлеону за метр, шкурки американской норки, митенки за ту же цену. И девочка сделала себе мысленную пометку узнать сколько галлеонов составляет фунт или наоборот. Это было похоже на гигантскую ярмарку; казалось, магазин лопнул от множества товаров и избыток их вылился на улицу. Сознание снова неприятно царапнула мысль о том, что на все её покупки школа выделила деньги из фонда помощи осиротевшим детям. Ручки бессильно сжались в кулачки. Что она могла с этим поделать, если собственных сбережений у нее никогда не было, а в эту школу нужно приходить вооруженным с ног до головы, предварительно выложив кругленькую сумму. Тем временем, миссис О’Коннор, не обращая никакого внимания на богатство предложенных товаров, прошла вглубь лавки к самой кассе, заговорив с приятной пухленькой женщиной. Шофранка прищурилась от любопытства, пытаясь прочитать по губам, стоящей вполоборота преподавательницы заклинаний, и понять тему разговора. Тут пухленькая вскинула руки, а после прижала их к собственной груди, качая головой; видимо, шувани сказала ей что-то, что расстроило милую светловолосую женщину. Осознав, что понять ничего она не сможет, девочка решила получше рассмотреть магазин изнутри. Она за всю жизнь не видывала ничего подобного: давным-давно ей даже не нужно было выходить из дома, чтобы приобрести себе ту или иную вещь, да и вся прелесть ателье была забыта напрочь, а сейчас она жила в повозке настолько вдали от городов, насколько это возможно. В глубине широкие полосы очень дорогих брюггских кружев спускались вниз наподобие алтарной завесы, распростершей рыжевато-белые крылья; дальше гирляндами ниспадали волны алансонских кружев; широкий поток малинских, валансьенских, венецианских кружев и брюссельских аппликаций был похож на падающий снег. Справа и слева мрачными колоннами выстроились штуки сукна, для пошива мужских костюмов, еще более оттенявшие задний план святилища. В этой часовне, воздвигнутой в честь человеческой красоты, были выставлены готовые наряды; в центре было помещено нечто исключительное — мантия из тончайшей шерсти с отделкой из серебристой лисицы; по одну сторону от нее красовалась шелковая ротонда, подбитая беличьим мехом; по другую — суконное пальто с опушкой из петушиных перьев; наконец, тут же были выставлены мужские мантии более строгого покроя, но выполненные из бархата с искусной вышивкой из серебряных или золотых нитей по краю рукава и по подолу. Здесь можно было подобрать себе любую вещь по вкусу, начиная от бальных пелерин за двадцать девять галлеонов и кончая бархатным манто ценою в тысячу восемьсот. Пышные груди манекенов растягивали материю, широкие бедра подчеркивали тонкость талии, а отсутствующую голову заменяли большие ярлыки, прикрепленные булавками. Зеркала с обеих сторон были расположены так, что манекены без конца отражались и множились в них, населяя магазин прекрасными продажными женщинами и мужчинами, цена которых была обозначена крупными цифрами на месте головы. Погрузившись в созерцание всего этого великолепия, Шофранка не сразу услышала, что её зовут - та самая пухленькая женщина у кассы, повторяла имя цыганки, призывно махая маленькими ладошками. - Вот ты и услышала меня, девочка моя! - лицо женщины осветила улыбка, сделав её образ еще более светлым и солнечным, - Подойди сюда, моя хорошая, да, вот так. Игдит сказала, что скоро ты поступишь к ним в школу, а значит потребуется школьный комплект. Я - мадам Лурье, хозяйка этого ателье, и благослови Мерлин тебя Игдит, - мадам снова прижала руки к груди, переводя взгляд своих лазурных, лучащихся теплом, глаз на шувани, - за то, что ты пришла ко мне. Аккуратные пальчики поправили причёску, из которой во время эмоционального монолога выпала пара непослушных прядок. - А теперь прошу за мной, дамы! - хозяйка уверенно засеменила в сторону примерочных, нежно поглаживая попадавшие под руку ткани. - Видят Великие, моя воля - разодела бы тебя в лучшем виде, но фонд выделяет на одного ученика слишком мало средств, а школьный устав не позволяет мантий других, отличных от черного, цветов, - сетовала женщина, недовольно хмуря тонкие бровки. Остановилась процессия возле кабинок примерки, обшитых внутри светло серым бархатом; мадам поставила Шофранку в центре одной из них - прямо перед зеркалом, достала измерительную ленту и принялась за работу, изредка вздыхая на излишнюю худобу девочки. Профессор заклинаний молча стояла рядом, мысленно обдумывая куда дальше они двинуться по Косому переулку. - Вот и все, - мадам Лурье удовлетворенно выдохнула, вставая с колен, лицо её раскраснелось от работы, а глаза все так же задорно блестели, как и в начале встречи, - Игдит, милая моя, комплект будет готов в ближайшие дни, я вышлю тебе извещение. Ты придешь или снова эльф заберет? Вздохнув, миссис О'Коннор повернулась к хозяйке ателье. - Аннет, разумеется эльф, через пару недель начнется учебный год, - будто бы это все объясняло, ответила профессор и начала отсчитывать нужную сумму, которая с давних пор была стандартной за один школьный комплект. - Совсем у тебя нет времени на друзей, Игдит, - заметив недовольный взгляд шувани, мадам улыбнулась и подмигнула Шофранке, - цени не только время, но и людей, девочка, чтобы однажды не остаться совсем одной. Цыганка кивнула и поспешила за профессором, шагавшей в сторону выхода. Ей понравилась мадам, было в ней особое тепло, которое обычно матери дарят своим детям. При мыслях о матери девочка замедлила шаг, она совсем не помнила её, наверное, она умерла до переодушевления или во время. Шофранка не знала точно, а Персуда никогда не рассказывала ей, видимо, считая, что когда придет время девочка сама спросит её об этом. Так и прибывая сама в себе, цыганка шла за миссис О'Коннор, больше не замечая ни ярких вывесок, ни блестящих в солнечном свете стекол витрин, в которых пестрыми красками мерцали товары, приманивая к себе покупателей, ни богато разодетых волшебников, чинно шествующих вниз по улице по направлению к кафе, ни таких же юных колдунов, которые перекрикиваясь, бегали от одной витрины к другой, прилипая ладошками к стеклу и восторженно вздыхая при виде дорогих диковинок. Вернуться из мира дум заставили старые деревянные ступеньки, об которых чуть не споткнулась Шофранка, лишь слегка ударившись об нижнюю ступень мыском правой ноги. Сумрак, царивший в лавке, смутил цыганку. Ослепленная ярким дневным светом, заливавшим улицы, она напрягла зрение, словно на пороге какого-то логовища, и нащупала ногою пол, инстинктивно опасаясь вероломной внутренней ступеньки. Но её не последовало. - Входите, входите, - повторял мужской, скрашенный старостью, голос, а когда девочка сделала еще пару осторожных шагов вглубь лавки, появился небольшой огонек, обласкав мягким светом невысокого старичка за прилавком. Цыганка постепенно успокаивалась и начинала присматриваться к окружающему; глаза мало-помалу привыкли к царившему здесь сумраку, да и уютный свет делал свое дело. Теперь она видела всю лавку с ее нависшим закопченным потолком, дубовыми прилавками, отполированными за долгие годы, столетними шкафами, запертыми на крепкие замки. Темные кипы товаров громоздились до самого потолка. Запах дерева, лака и терпкий запах химикатов — усиливался благодаря сырому полу. - Профессор О'Коннор, рад снова видеть Вас и Вашу палочку, - старичок улыбнулся и от этой улыбки у маленькой девочки заныло где-то в груди, настолько теплой и печальной она была. Шувани откашлялась, видимо, смущенная таким приемом, а может ей просто так же печально как и этому старичку, просто она не хочет, чтобы это услышали. - Мистер Олливандер, добрый день, - женщина невольно замялась, пошарила в складках мантии, и вскоре к одному мягкому огоньку прибавился второй, а цыганка смогла заметить, что свечение идет из той самой древесной веточки, которой дойкэ парой часов раннее касалась кирпичей, - мисс Рейнхардт нужна палочка. Старичок что-то крякнул неразборчивое, но судя по тому, как оживились его глаза - он был доволен. - Пусть маленькая мисс подойдет сюда, - он мягко похлопал сморщенной от старости рукой с длинными узловатыми пальцами по столешнице перед собой. - Шофранка, сэр, - зачем-то произнесла цыганка, подходя ближе, почему-то хотелось, чтобы этот колдун знал её имя. Старичок кивнул и заглянул в глаза девочки; прошло около двух минут, хозяин лавки прикрыл глаза и, развернувшись, устремился вглубь стеллажей, будто его что-то тянуло и звало туда. Загремели коробки, зашебуршала бумага, послышался тихий шепот и вскоре на мягкий свет вышел мистер Олливандер, поглаживая прямоугольный картонный футляр. Подойдя, он положил его на столешницу, снимая крышку, являя тем самым на свет содержимое: деревянную палочку. Тонкая, сделанная из темного дерева, пронизанная еще более темными прожилками, она словно сама просилась в руку. Рукоятку более тонкими древесными нитями будто обвивал плющ, защищая и украшая своими кольцами. Девочка потянулась к палочке, касаясь гладкого дерева кончиками пальцев. - Возьми, не бойся её, - мастер улыбался, поглаживая старую затертую столешницу, - это орешник, сердцевина - волос единорога, одиннадцать дюймов, очень гибкая и хлесткая палочка. Цыганка осторожно взяла её, плотно сжимая в правой руке; на душе стало невероятно легко и спокойно, будто не было очередного ночного кошмара, который неустанно преследует после пробуждения, захотелось прикрыть глаза, наполняясь тем, чем так щедро делился с ней этот кусочек дерева. - Расскажите мне еще о ней, пожалуйста, - прошептала Шофранка, сжимая пальцы еще сильнее. Хотелось прижать к себе крепко-крепко, не отпуская больше ни на миг. - Орешник отражает эмоциональное состояние своего хозяина, и лучше всего работает у того, кто понимает свои собственные чувства и может ими управлять. В умелых руках она способна на выдающееся волшебство. - Старик потянулся к ней, касаясь своего детища кончиками пальцев, - Она настолько предана своему хозяину, что часто "слабеет" под конец его жизни, а после кончины оного и вовсе "умирает". А волос единорога, послуживший сердцевиной для твоей палочки, обладает наиболее устойчивой магией и крайне трудно поддается темным искусствам. Береги и люби её, она в свою очередь вернет это с лихвой. В полутемной лавке повисла тишина, каждый думал о чем-то своем: мистер Олливандер смотрел куда-то, будто сквозь сумрак, вспоминая свою последнюю, сделанную из орешника палочку, какой непокорной она была сначала и какой покорной после соединения с сердцевиной, она будто запела по-другому; миссис О'Коннор поглаживала собственную палочку, мысленно вернувшись в тот день, когда впервые в жизни взяла её в руки, а маленькая Шофранка не могла оторвать взгляд черных глаз от своей, обещая любить и хранить до последнего своего вздоха. Зазвенел дверной колокольчик, возвращая всех троих из мира грез и возвещая о новом посетителе. Шофранка тут же спрятала палочку в своей небольшой холщовой сумочке, профессор заклинаний выложила на столешницу нужную сумму и они, обменявшись прощаниями с хозяином, вышли на улицу. - Остались книги и пара вещей для зельеварения, - шувани поджала губы и неспешным шагом направилась в магазинчик через дорогу. В книжной лавке, где пахло пылью и старой бумагой, она попросила поддержанные учебники за первый курс, подождала пока принесут нужную стопку, постукивая мыском левой ноги по деревянным половицам, расплатилась и тут же направилась к выходу, давая понять цыганке, что больше они здесь не задержатся. Шофранка в последний раз окинула взглядом стопки старинных книг, возвышавшихся до самого потолка, и поспешила следом, боясь потерять миссис О'Коннор из виду. На входе в очередной магазин профессор остановилась, проверила оставшуюся сумму в небольшом льняном мешочке, кивнула сама себе и только после этого зашла внутрь, придерживая дверь, пропуская девочку вперед. По обе стороны от входа от самого пола и до потолка высились полки с множеством баночек: златоцветка сушенная, марена красильная, измельченный пустоцвет - Шофранка смогла прочитать лишь малую часть, но внутри уже все трепетало от восторга. Чуть дальше в дубовом стеллаже за стеклом вальяжно расположились котлы и черпаки, выполненные из всевозможных материалов. У них в таборе был только чугунный котел и то, весь покрытый копотью и остатками несмытого жира - тетушка Гаджа очень любит готовить, но не очень любит мыть. - Мисс Рейнхард, будьте добры, подождите меня у двери - я скоро, - сказав это, шувани скрылась в глубине лавки за стеллажами, Шофранка кивнула, больше самой себе и принялась с новым упорством стараться прочесть названия на баночках. Входная дверь открылась, заставляя не ожидавшую подобного цыганку вжаться в боковые шкафы. Порог переступил самый лощенный человек, которого она когда-либо видела, все в его виде кричало о прекрасном состоянии его кошелька, а длинные, кажущиеся в лучах солнца, белоснежные волосы были аккуратно собраны на затылке зеленой лентой. Что-то в этом человеке ей было знакомо, девочка чуть подалась вперед, пользуясь тем, что представитель высшего общества не удостоил её и взглядом. Из недр лавки появилась профессор, из её рук пропала стопка с книгами, зато появилась небольшая сумочка через плечо. - Леди Игдит, - блондин вежливо склонил голову, пропуская идущую к двери женщину. - Брутус, - миссис О'Коннор ограничилась строгим кивком и, не дожидаясь разговоров о погоде, толкнула входную дверь. Шофранка же не могла похвастаться таким хладнокровием, в голове крутились и разбивались друг о друга мысли. Начиная, куда делась стопка книг? И заканчивая, почему между двумя взрослыми людьми возникла эта холодная неловкость? Когда они вернулись к табору, девочку снова замутило, правда уже не так сильно, поэтому через полминуты она уже смогла открыть глаза и убрать ладошку ото рта. Профессор стояла рядом, вновь осматривая её повозку и пасущихся чуть дальше лошадей. - Миссис О'Коннор, как мне попасть в школу? - цыганка посмотрела на женщину, неловко сцепив пальчики в замок. - От вокзала Кингс-Кросс..- шувани замолчала, вновь оглядев сначала девочку, а после повозку и остальной, виднеющийся за деревьями табор, - я пришлю за Вами домового эльфа, либо сама приду. Ваши вещи будут ждать в школе. Шофранка кивнула, а профессор, сухо попрощалась, поджала губы и исчезла, будто её и не было вовсе. Эльфа домового за ней пришлют, невидаль. Домового-то она знает, а вот чтобы эльф домовым был - странное это дело. Девочка тряхнула головой, отгоняя эти мысли, и прикрыла глаза, возрождая в памяти все события прожитого дня, рука сама собой потянулась к сумке, где лежала палочка, и погладила её. Из соседней повозки вышел Тобар, ему нужно отвести лошадей на водопой. - Ило мири, ты где пропадала, али уйти из табора хочешь? - мужчина улыбнулся, накручивая на указательный палец правый ус. - Меня в школу забирают, мами(7) Персуда завещала, - вздохнула цыганка, - Кстати, дядя Тобар, а ты про домовых знаешь? Цыган нахмурился, бросая взгляд на свою повозку. - Дворового знаю, - начал он, пожевывая жесткие волосы усов - он всегда так делал, когда что-то вспоминал, - Что это такое дворовой? Принимает он образ и человеческий, и птичий, и звериный. А для того он и живет при дворе, что всякой скотине покровительствует. Коли понравится дворовому лошадь мастью или еще чем–то, он за ней сам ухаживает: завивает гриву, шерсть вылизывает. Лошадь при таком уходе аж блестит, - хохотнул Тобар, - глаза у нее быстрые, хорошие. Любимую скотину дворовой гладит, ласкает. Такую скотину кормить не надо, она и без кормежки сытая. Но уж если дворовой невзлюбит животное, то продавай его скорее. А то будет он гонять по двору, мучить лошадь, так затерзает, что уже из глаз у нее слезы польются, а то еще щекотать скотину примется. Тут и вовсе она взбесится, изо рта пена пойдет, зачахнет скотина и помрет. К дворовому надо с почтением относиться: хлеб–соль ему подносить — любит он уважение. А вечером, на закате солнца, надо дворовому поклоны бить, так, мол, и так: «Дворовой хозяин, полюби детей своих, пусти лошадку к себе, а тебе хлеб да соль будет». И еще три поклона надобно положить. Мужчина замолчал, а Шофранка пыталась осознать услышанное, то и дело косясь на таборовских лошадок. - Я это, пошел, ило мири, надо животину к речке отвести, - цыган потрепал девочку по голове, отчего черные кудри запутались пуще прежнего, и, насвистывая какой-то незамысловатый мотив, пошел к своим любимцам. Проводив его взглядом, юная шувани забежала в свою повозку, зажгла лучину, переоделась в ночную рубаху и улеглась на свой соломенный матрас, укутавшись в одеяло. Скоро она покинет это место, почти целый год не будет видеть как Тобар обхаживает лошадей, а те ластятся к нему, словно котята, не попробует харчи тетушки Гаджа, которая всегда готовила больше, чтобы кроме её семьи хватило еще и на маленькую сироту. Шофранка хлюпнула носом, плотнее укутываясь в одеяло, ей будет не хватать её табора, но, к сожалению, он не сможет уйти вслед за ней.