Эффект Ханны

The worst part is there’s… there’s nothing I can do

— Нам обязательно говорить о той тупости, из-за которой я загремел сюда? Тони — сжатый комок нервов, готовый броситься в бой в любую минуту. — Если ты не хочешь говорить о том… эпизоде, — задумчиво стучит по столу ручкой Портер, — давай поговорим о чем-нибудь другом. Как тебе здесь? — За исключением общей атмосферы ужаса и отчаяния, довольно миленько. Блевотно-зеленые стены приятно оттеняют цвет лица, а решетки на окнах добавляют тюремного шика. — Понятно. А твой сосед? — Парень на редкость неразговорчив. Что для соседа по палате — прекрасное качество. Можно вопрос? — Баш на баш. — Хорошо. Почему он пытался покончить с собой? Психиатр откидывается на спинку кресла. — - Почему Клэй повесился… Почему люди делают то, что они делают? Почему в этой больнице собралось полкласса одной школы? Я так подозреваю, что мой вопрос ответит на твой. — Жгите, док, — щурится Тони. — Почему вы с Брендоном расстались? — Что? — Мне рассказал твой брат. — Карл? Чертов стукач. Парень невесело смеется. — Вопрос в корне неправильный, док. «Почему Брендон тебя бросил?» было бы вернее. — Так почему? Тони смотрит ему в глаза с усмешкой. — Может быть, потому что я уделял ему мало внимания. Или потому что он слишком много пил. Или потому что я видел в его телефоне переписку с его бывшим. Или… или потому что я — засранец, которому насрать на чувства окружающих. Не знаю, док. Не знаю. О! Или потому что я переспал с другим? Куда ни тыкни, док, эти отношения были обречены с самого начала. — А что ты считаешь причиной вашего расставания? — Портер наклоняется вперед, вглядывается в лицо пациента. Горячий интерес в его глазах пугает Тони. Заставляет его быть честным. — Он любил меня. Так сильно, что готов был отдать за меня жизнь. Знаете, каково это, док? Быть целым миром для кого-то? — Знаю. У меня есть собака. Золотистый ретривер. Тони смеется, запрокинув голову. — Моя очередь. Тебе ничего не говорит имя «Ханна Бейкер»? — Нет… а должно? — Ничего важного, забудь. Доктор делает пометку в своем планшете. Ставит вопросительный знак. В его записях их все больше с каждым днем, как и вопросов «зачем я это делаю?». — Ебаный цирк, — шипит сквозь зубы Алекс, вдавливая сигарету в бетон. — Вы не представляете, как же меня это всё заебало. И что, если я зол?! Мне кажется, это мое ебаное, мать вашу, право злиться! Почему им не насрать сейчас, когда уже… когда уже всё закончилось? — Ты знаешь, почему, — морщится Ханна, разгоняя дым рукой. — Потому что вы пошли за мной. — И что теперь? Что? Они будут лечить этого ебаного придурка здесь? С нами? — Да в чем дело, Алекс?! Чего ты так взорвался, когда увидел этого парня? — Это Зак Дэмпси. Тот, блядь, Зак, который довел Ханну до… — смотрит на Клэя. Тони почти что видит это электрическое напряжение, повисшее в воздухе между парнями. Застывшая, закаменевшая злость во взгляде Алекса — полная противоположность Дженсену. Его глаза как открытая рана, как перелом, когда обнажается белоснежная кость, а воздух дрожит от крика. Только вот крика не слышно. — Да, — сипит, сдувшись, Алекс. — Это Зак. Шавка Брайса. Клэй вскакивает и пинает ящик, на котором сидел. Разбивает его, хватает одну из стенок и запускает ее в груду ящиков. Наверное, эта вспышка занимает меньше минуты, но для Тони она растягивается на дни. Он внимает резкому присвисту на вдохе, который издает Клэй, изучает испарину на его лбу, как картины величайших художников, его дрожащие руки, набрякшие веки. Стэнделл молча достает из кармана сигареты, подкуривает сразу две. Трясет пачкой. — Черт, опять заканчиваются. Держи, — протягивает одну Клэю. — Лучше? В ответ кивок и неловкая, мягкая улыбка.