Фокусник из трущоб

      Когда Фома проснулся, то даже испугался кромешной темноты: он не сразу вспомнил, где находится, и лишь нашарив мобильник на дне рюкзака, брошенного на пол, сумел сообразить, что к чему. От заряда батареи на телефоне осталось ровно пятьдесят процентов, и под светом персонального фонарика Фома осмотрел подземный приют.        Почти никого не было, лишь Ян от пронзительного луча, случайно попавшего ему на лицо, завозился на матрасе и открыл глаза.        — Сколько времени? — не самым довольным тоном осведомился он, потирая лицо ладонями. Его светлые волосы разметались по плечам, подслеповатые глаза беспомощно сощурились, а слабая улыбка затронула тонкие губы — в этот момент Фома почему-то решил, что Ян очень похож на Иисуса.        — Почти десять, — Фома еще раз осветил мобильником комнату. — А где все?        — Князь пошел бутылки собирать, Шурик — он по электрике, обычно медь где-нибудь добывает или из фонарных столбов провода алюминиевые дерет, к примеру. Захар у какого-то мужика в гараже «Москвич» чинит уже неделю, а тетя Маша за едой пошла.        — А ты? — Фома хмуро глянул на него.        — А я, — Ян нацепил на нос очки и бодро подскочил с лежака, — как сказал вчера: сам по себе. Но, — он запрыгал на одной ноге, поправляя задник кроссовки, — работу никто не отменял.       Фоме надоело его подсвечивать, и он опустил фонарный луч на пол — берцы стояли на месте, прямо от души отлегло. От Яна не укрылось выражение его лица.        — Не сперли, не боись. У нас здесь компания реально нормальная подобралась. Вот я, когда еще к нашим не прибился, один раз к таким жутким челам попал — пока под трубой дрых, ботинки сперли, паспорт и всю заначку.        — Пьяный что ли валялся?        — Я не пью, — голос Яна прозвучал обиженно, — религия не позволяет. Я — на улицу, — с этими словами он перекинул гитару через плечо и начал шустро подниматься по лестнице.        — Я тоже, — Фома подхватил свой рюкзак и пошел за ним. Хотелось есть, а еще больше хотелось покинуть это жуткое место: запах помойки и пота так и подталкивал его к выходу.       Когда Фома наконец-то вылез на свет божий, то сразу увидел Яна, сидевшего у люка прямо на траве и расправляющего косяк. Самокрутка помялась за пазухой, и Ян осторожно, чтобы не поломать дежурную порцию марихуаны, разглаживал ее длинными аристократическими пальцами, разглаживал неспешно, с увлечением, предвкушая состояние приятной расслабленности.        Фома непроизвольно обратил внимание на его желтые ногти. Неестественный цвет — он даже украдкой взглянул на свои для сравнения — нет, они были совсем не такие.        — Хочешь? — Ян вдруг поднял голову и протянул руку с покоящейся на ней самокруткой.        Ладонь была неестественно розового цвета, неестественно — Фома снова сравнил со своими. Что-то в облике Яна его настораживало.        — Не хочу.        Ян начал раскуривать косяк, а Фома тем временем сумел в полной мере оценить внешний вид нового товарища. Типичное «профессорское» лицо: тонкие черты, почти правильные, наверно, несколько лет назад его можно было назвать красивым, но вот теперь кожа приобрела бронзовый оттенок, на скулах появились едва заметные «мешочки» — верный знак наркомана-курильщика, а белки задумчивых глаз пожелтели. Вспомнив о своем ритуале, Ян поменял очки на солнцезащитные, пряча от постороннего глаза начавшие сужаться зрачки.        «Опустившийся интеллигент», — смекнул Фома, разламывая остатки батона напополам и протягивая один из кусков Яну.        — Давай попозже, — умиротворенное лицо Яна подернулось легкой гримасой, словно напоминание о еде вызвало ощущение боли.        — Потом может ничего и не останется, — Фома быстро вонзился зубами в ароматный мякиш, — блин, куда мне сейчас податься? — продолжил он с набитым ртом, — надо найти работу и жилье. Прохладно, — Фома неуютно поежился: руки покрылись «гусиной кожей».        — Я сейчас тебе кофту принесу, — Ян привстал.        — Не надо, — жестом остановил его Фома, — сейчас пройдусь и согреюсь, — он снова откусил кусок батона — хотелось запить, да было нечем.        — В МакДональдсе попьешь, — Ян безошибочно угадал его мысли, — там же умоешься в туалете, — ну что, пошли? — он сделал последнюю затяжку и отбросил от себя обгоревший ошметок.        — Пошли, — согласился Фома, перекидывая рюкзак через плечо.        Они двинулись по пустырю, при дневном свете оказавшимся заросшим травой и колючим кустарником. Ян дефилировал впереди, что-то насвистывая себе под нос. За спиной в чехле болталась гитара, а складки слишком объемной шапочки на затылке подскакивали при каждом его шаге. Фома старался не отставать и при этом очень тщательно смотреть себе под ноги: то тут, то там попадались нечистоты, использованные шприцы и почерневшие «бычки» — по всей видимости, безлюдное место пользовалось особым спросом у местной шпаны.        — А теперь вникай, — начал Ян, когда Фома с ним поравнялся. — У тебя есть несколько вариантов. Вариант первый — это приюты. В нашем городе их два: один — социальный, там можно только ночевать, днем придется уходить на заработки, и второй — частный, благотворительный. Там живут и работают, причем, как в монастыре: у них есть свое подсобное хозяйство. Чтобы попасть в любой приют, нужно анализы там всякие посдавать и все такое. Выпивать нельзя, с этим очень строго, чуть застукают — сразу на улицу, — Ян махнул рукой куда-то в неизвестном направлении, — если документов нет, их помогут восстановить.        — У меня есть, — подал голос Фома, проводя рукой по затылку и понимая, что забыл в подземелье кепку.        — Тогда проще, — одобрил Ян, — а у меня нету, и я очень доволен. «Я — никто, и звать меня никак», и вообще я в шапке-невидимке! — он хохотнул, сверкнув обломком зуба.       В вышине раздался приятный гул — Фома задрал голову, с удовольствием наблюдая за растущим белым порезом — самолет грациозно окучивал небо, прокладывая себе борозду в голубом просторе. Ян заметил тень от улыбки, озарившей его серьезное лицо.        — Мечтаешь улететь?        — Мечтаю летать, — вздохнул Фома, — в университет хочу авиационный.        — А, — коротко отозвался Ян, — ну, удачи.        Рюкзак с учебниками стал неприятно оттягивать плечо, напоминая о досадном жизненном промахе. Английский язык был бичом его судьбы, Фома же стал бичом по жизни.       Заходить в МакДональдс Фома даже застеснялся. Он остановился на пороге, опустив глаза на носки пыльных берец, и обеими руками вцепился в лямку своего рюкзака.        — Да пошли, — понимая эту застенчивость, Ян тронул его за плечо, — ты еще нормально выглядишь. Здесь вообще персонал добрый, мне один раз даже булочку дали.        Когда Фома вошел в помещение и вдохнул в себя запах жареной картошки, то почувствовал, как в животе все заныло — куска батона оказалось мало, и организм просто умолял о добавке. Увидев, как замешкался Фома возле кассы, Ян ловко подцепил его под руку и потянул в сторону сортира.        — Не трать деньги на еду. Ее можно и так всегда найти, — с этими словами он подтолкнул незадачливого товарища к умывальникам.        В туалете никого не было: раковины сверкали чистотой, уровень мыла в дозаторах зашкаливал, как температура при солнечном ударе. Фома поднес руки к крану и, наспех сполоснув ладони, с наслаждением приложился губами к прохладной влаге. Глоток за глотком она тушила огонь жажды, ставшей почти нестерпимой. После третьей порции, испитой из чашечки ладоней, Фома умылся и уставился на себя в зеркало: на лице начала проступать синева щетины.        — Ага, — Ян появился откуда-то сзади и провел ногтем по его колючей щеке, — еще пара дней, и ты будешь на хачика похож.        — Я и так на него похож, — буркнул Фома, доставая бритву и пену для бритья, — я сейчас, по-быстренькому, — он очень торопился. Каждую секунду ему казалось, что кто-нибудь вот-вот войдет в помещение, презрительно фыркнет и назовет его тем самым ужасным словом «бомж», а еще, чего доброго, персонал позовет.        Все это время Ян стоял, опершись задом о панель с умывальниками, и косо посматривал на него, опустив руки в карманы своих широких штанов.        — Фух, все, — с облегчением выдохнул Фома, смывая с лица остатки пены. Ян протянул ему кусок бумажного полотенца. — Ты сейчас куда?        — На работу, — усмехнулся тот. — Хочешь посмотреть? Пошли, побудешь моим телохранителем. Вчера мне вон зуб сломали. Песня, видите ли, не понравилась.        — Сурово, — заметил Фома, поправляя волосы — хорошо, что стрижка еще не требовалась, — побуду.        Работал Ян на продуктовом рынке. У него там даже место свое было: между бабкой, торговавшей полиэтиленовыми пакетами, и продавщицей пирожков, стоящей за портативной «канистрой» с этими самыми изделиями. Судя по вывеске, пирожки были с мясом, с капустой и с какими-то непонятными грАбами. Кстати, последние были самыми дорогими.       Первым делом Ян отбашлял полицейским, тусовавшимся тут же, и еще какому-то стремному мужику с лицом подонка.        — У тебя, вон, «крыша» какая, зачем я тебе сдался? — удивился Фома.        — Это, — Ян присел на корточки, чтобы достать свою гитару, — не защита. Я только за место заплатил. Если кто-нибудь начнет агриться, это будут только мои проблемы. — Он аккуратно вытащил музыкальный инструмент и, перекинув широкий ремень через голову, звонко ударил по струнам, — надоест — уходи, вечером знаешь, куда можно вернуться, — и Ян запел.        Нет, Фома не любил регги: эта музыка казалась ему слишком размеренной и «трафаретной», к тому же заторможенной, как речь после курева марихуаны. Голос Яна был особым, мяукающим — Фома практически насильно заставил себя не раздражаться от этого исполнения.        Похоже, продавщица пирожков и бабка с пакетами привыкли к подобному обществу и не обращали на молодого певца никакого внимания, каждая, занимаясь своим делом. Люди сновали туда-сюда от торговых рядов к крытому зданию рынка, изредка бросая монеты в раскрытый гитарный чехол. Рядом пролегала проезжая часть, по которой с шумом проносились машины. Стая голубей подвижными серыми шариками рассыпалась по свободному пятачку, рыская в поисках заветных крошек.        Итак, дорога гудела, люди галдели, птицы ворковали, гитара звенела, Ян громко мурчал, а Фома сидел на высоком бордюрном камне, опершись о колени локтями, и лихорадочно размышлял, куда ему лучше направиться: в приют или за тридевять земель в родной город, к друзьям, которые, возможно, пустили бы его пожить на первое время.        — «Зайду на балкон, закурю сигарету,       Чудесное утро, на улице лето.       Птицы поют, листва шелестит,       Музыка счастья повсюду звучит».       Солнце слепило, Фома даже глаза прикрыл от его ярких лучей. Он не знал, сколько вот так просидел, может час, а может минут двадцать: лезть в карман за мобильником, чтобы посмотреть на время, было откровенно лень. Фома почти задремал, когда резкие голоса заставили его вздрогнуть.         — Ну че? Хиппи дебильный! Эту, про гетто, выучил? — бритый наголо парень, конкретно накачанный, в джинсах и высоких ботинках, подбоченившись, стоял напротив Яна, уже прекратившего петь. Бицепсы скинхеда были настолько мощными, что рукава футболки, туго обтягивающей его фигуру, готовы были вот-вот треснуть по швам. Двое его друзей стояли рядом и нехорошо улыбались.        — «Я люблю родное гетто!» — хрипло начал он, дирижируя руками, — в прошлый раз тебя предупредили: сегодня очечи разобьем и морду опять.        — Я не хиппи, — совершенно спокойно ответил Ян, на всякий случай, снимая очки и пряча их в карман. Его близорукий взгляд смело вперился в маячившую перед ним неприятную физиономию.        — Дай-ка сюда, — второй отморозок ловко сорвал с головы Яна полосатую шапку и помахал ею в воздухе, — крутяк! Я бабуле своей подарю, она уж точно заценит такое!       Компания загоготала. Прохожие неодобрительно посматривали, опасливо оборачивались и спешили удалиться. Охрана, стоявшая поодаль, напряглась, но на помощь не торопилась.        — Так, — Фома юрко проскользнул между скинхедом и Яном, — товарищи, — он проворно выхватил цветастую шапку из рук растерявшегося от такой прыти парня, — это же шапка-невидимка. Раз! — он быстро перебросил ее через голову — Ян тут же поймал свой головной убор и немедленно спрятал за пазуху, — и нету! — Фома продемонстрировал пустые руки, растопырив пальцы прямо перед лицом разъяренного качка.        — Ты чьих будешь, фокусник хренов? — бритый наголо парень ухватил Фому за предплечье и как следует встряхнул. — Что за хач тут такой объявился? — его друзья тоже сделали шаг вперед, чтобы в случае чего размазать наглеца по асфальту.       Прекрасно понимая, что против троих отморозков он — просто костлявый воробей, Фома ловко вывернулся из захвата и, растолкав парней, выскочил на свободное место, своим внезапным появлением распугав голубей.        — Дамы и господа! — Фома развел руки в стороны и повернулся вокруг собственной оси. — Разрешите представиться! Перед вами — фокусник из подземного царства!       Только теперь прохожие начали останавливаться. Заветное слово «фокусник» заставляло щелкнуть затвор внимания и обратить любопытные взоры на худощавого юношу в камуфляже.        — Ну, епта, удиви меня! — воскликнул скинхед, скрещивая руки на груди.       Скептически настроенные кореша встали от него по обе стороны. Откуда-то сбоку вынырнул и Ян, на ходу надевая свои очки. Охранники тоже приблизились, правда, неторопливо и вразвалку.        — Тогда начали! Кто-нибудь, сдайте мне в аренду зарплатную карточку! Ну! Смелее, товарищи! — Фома пробежался взглядом по рядам зевак, — да вы не бойтесь! Я обналичу и сразу отдам!        Зрители засмеялись, но расставаться с картой никто не решился.        — Вы знаете, у меня была одноклассница Даша Рак, и было у нее погоняло Доширак, и директор школы Евгений Банько, угадайте, как его звали?       Лидер скинхедов заржал, он не знал этой шутки.        — Держи, блин, смотри не сломай, — его щедрая рука протянула необходимый пластиковый прямоугольник.        — Премного благодарен, — с легким поклоном Фома принял карту, — но мне нужна еще одна! Кто еще желает стать жертвой финансовых махинаций?        — Лови! — продавщица пирожков аккуратно перебросила свою карту через прилавок.        — Мое почтение, госпожа! — Фома послал в ее сторону воздушный поцелуй. — А теперь я хочу открыть вам страшную истину. Карточки тайных влюбленных притягиваются друг к другу, как магниты, — с этими словами он повернулся к зрителям так, чтобы всем было хорошо видно, как одна пластиковая карточка действительно, будто под действием магнетической силы, дрогнула и притянулась к соседней, снизу вверх. Пластинки хлопнули друг о друга глянцевыми поверхностями — этот звук отчетливо слышали те, кто находился поближе. Фома несколько раз продемонстрировал это магическое притяжение, вызывая смех в народе.        — А теперь давайте погадаем, — продолжил Фома, разводя карточки в разные стороны, — суждено ли нашим влюбленным быть вместе? Как вы видите, карточки самые обыкновенные, ох, на них точно много денег, — он сделал вид, что атрибуты его шоу стали очень тяжелыми, — неподъемная зарплата для нашей страны, — смех в толпе усилился. Народ все прибывал, располагаясь уже вторым кругом, — они не волшебные и даже ничем не пахнут, — Фома понюхал каждую из них, — а теперь, драгоценные мои, скажите, быть ли свадьбе? — на этой фразе он сложил карты вместе, крест-накрест, и выставил напоказ получившуюся композицию, удерживая одну из карточек за самый уголок, — видать, это судьба!        Зрители зааплодировали.        — Дорогой, я готова! — крикнула пирожковая продавщица, обращаясь к скинхеду. Тот прыснул в кулак и одобрительно похлопал Фому по плечу, когда тот вернул ему карточку.        У Фомы даже ладони вспотели на нервной почве, когда он безымянным пальцем подталкивал нижнюю карту к верхней, чтобы изобразить магнитное притяжение. Он очень боялся, что выбрал неправильный ракурс для фокуса, что зрители увидят его потайные движения, но все обошлось. Недаром по вечерам в казарме он усердно тренировался в перерывах между занятиями по английскому. «Деньги точно не пахнут», — мелькнуло в голове у Фомы, когда он подносил карточку к своему лицу, но не для того, чтобы понюхать тот самый пластик, а чтобы незаметно лизнуть его край. Смоченная слюной пластмасса просто замечательно прилипала к гладкому боку своей напарницы.        Из толпы начали доноситься возгласы: «Еще!», — и Фоме пришлось продолжить развлекать народ незамысловатыми фокусами. Ян ухитрился подтянуть гитарный футляр ближе к эпицентру событий, и люди без сожаления бросали туда мелочь за необычное развлечение. А пока Фома занимал посетителей рынка, то и вовсе не заметил, как на дороге, в первой полосе, остановилась машина, новенький «Порше».       Крепкий водитель в костюме торопливо покинул автомобиль и учтиво распахнул пассажирскую дверцу. Из салона показался мужчина средних лет, высокий, длинноногий. Очевидно, он был очень худым в молодости, но теперь, набрав лишних килограмм этак двадцать, прятал свой пивной живот под просторной серой байкой. Шнурки от капюшона, свисавшие спереди, были всегда одинаковой длины — мужчина строго следил за этим. Лицо его было в целом симпатичным: большие светлые глаза, чуть-чуть навыкате, смотрели будто бы удивленно; острый нос выдавал врожденное любопытство; крупный мясистый подбородок дерзко выдавался вперед; лоб был высоким, с глубокими возрастными залысинами, а густые кудрявые волосы на затылке, пепельно-русые, блестящие, закручивались в красивые локоны, спускающиеся до самых плеч. Одним словом, внешность мужчина имел специфическую. Специфическим было и место в обществе, которое он занимал, но об этом чуть позже.       Заметив странное скопление народу, он попросил водителя остановиться и самолично направился к центру необычного сборища, чтобы удовлетворить ненасытное любопытство. Народ мало-помалу начал расступаться, чтобы пропустить эту, даже известную некоторым в лицо, персону, сопровождаемую двумя телохранителями.         — Для следующего фокуса мне нужны обыкновенна салфетка и зажигалка, — не унимался Фома, обращаясь к зрителям, — ой, дай мне скорее, она тебе больше не нужна, — он подошел к ребенку, доедавшему свое мороженое-конус, обернутое белой бумажкой. Зажигалку ему предложило сразу несколько человек. Фома выбрал первую попавшуюся.        — Дамы и господа! Перед вами самая обычная салфетка! — он театрально продемонстрировал развернутый квадратик со всех сторон. Поднялся ветер — сердце тихо бухнуло: фокус мог не получиться. — А теперь я складываю ее вчетверо и поджигаю, — Фома поднес пламя к дрожащему кончику, и тот мгновенно вспыхнул. Пытаясь скрыть нервозность, Фома повернулся спиной к воздушным порывам.        С земли подняло обертки от чипсов, фантики и пыль, закружив все это в небольшом хороводе. Никто и внимания не обратил на выражение лица Фомы в тот самый момент. Никто не глядел на закушенную губу, на вздрагивающие от нервного дыхания ноздри, на беспокойный взгляд умоляюще гипнотизирующий готовое потухнуть пламя. Никто, кроме мужчины в байке. Когда все смотрели на руки фокусника, он с интересом рассматривал привлекательное лицо незнакомого молодого человека.        Ветер на секунду утих. Пламя резко вспыхнуло и тут же угасло — двумя пальцами Фома держал цветной прямоугольник. В толпе охнули, когда он не спеша развернул сложенную в несколько раз сторублевую купюру — Фома ликовал. Все получилось как нельзя лучше: салфетка сгорела мгновенно, полностью испепеляясь в воздухе, и все это время зажатая в ладони банкнота сумела произвести на зрителей правильное впечатление.        Народ снова зааплодировал. Фома слегка поклонился, не с деланным видом, не вычурно, без насмешки — он уважал свою публику и делал все от чистого сердца.        — Святые отцы! Какой талант пропадает!        Фома обернулся на резкий, слишком громкий голос и встретился взглядом с мужчиной в байке.        Ян сразу узнал этого человека. Пожалуй, если бы действие происходило в восемнадцатом веке, то он наверняка отвесил бы Фоме подзатыльник со словами: «Кланяйся барину!», — но этот век давно прошел. И Ян просто стоял и смотрел, как Фома за пару шагов преодолел расстояние, отделяющее его от того самого «барина», и, не замечая телохранителей, при этом глядя прямо в серый туман почти бесцветных глаз, медленно произнес:        — Талант никогда не пропадает, если, конечно, он на самом деле есть, — Фома улыбнулся, обнажая ряд блестящих ровных зубов, — это так же просто, как пять копеек, — он протянул руку к шее мужчины, нечаянно касаясь кожи кончиками пальцев. Он не хотел касаться, просто так вышло, вышло почти незаметно, но мужчина вздрогнул.       Один из охранников уже подался вперед, но его хозяин предупредительно поднял руку, давая понять, что нет причин для беспокойства. Через секунду Фома сжимал между пальцев пятикопеечную монету. Раздались громкие аплодисменты. Мужчина усмехнулся и принял новенький блестящий кругляш, не преминув подбросить его на ладони. Фома отступил назад и, приложив руку к сердцу, воскликнул:        — Спасибо! На сегодня все! — с этими словами он подхватил брошенный на землю рюкзак и нырнул в толпу.        — Да подожди ты! — воскликнул Ян, поспешно зачехляя гитару. — Я сейчас! — он быстро закинул за плечо музыкальный инструмент.       Ян догнал Фому только у конца улицы.        — Ты чего убежал? — он схватил спутника за руку. — Нам бы еще бабла накидали. Этот, Отец святой, наверняка бы что-нибудь подал.        — Это я ему подал, — отмахнулся Фома. — Хватит уже, честно, — он сделал паузу, глядя на запыхавшегося Яна. Шапочка его сбилась на бок, обнажая длинную прядь спутавшихся волос, свесившуюся наподобие пейса, очки сползли на кончик носа, норовя вот-вот упасть и разбиться, — я устал, — Фома поправил шапку на его голове, — пойдем в МакДональдс.        — Ты знаешь, кто это был, этот мужик? — оживленно осведомился Ян, с каким-то подростковым азартом разглядывая витрины.        — Откуда мне знать, — только и пожал плечами Фома, — я ведь не местный.        — Это Клим Пачицкий! — Ян торжественно поднял кверху указательный палец, — именуемый в народе как Святой отец!        — Крутое прозвище, — одобрил Фома с улыбкой, — а с чего такое?        — Короче, этот отец Клим — хозяин целой сети продуктовых магазинов «Масти и сласти» — Фома громко захохотал при звуке этого сочетания, особенно от того, каким тоном Ян все это произнес, — а еще он занимается благотворительностью. Тот самый приют, где живут и на себя работают, принадлежит именно ему. Он — человек сильно набожный, на его деньги храм в самом центре отреставрировали и еще один на окраине построили, короче, сдается мне, что ты с ним еще пересечешься. О! Смотри! — Ян резко остановился напротив витрины магазина бытовой техники. Один из телевизоров был повернут своим огромным экраном прямо к прохожим, чтобы привлекать к заведению как можно больше внимания.       По телевизору шли «Новости». И хотя звука не было слышно, оба молодых человека прильнули к стеклу, упершись в него лбами.       Тело мертвого бомжа на экране заставило Яна вздрогнуть:        — Этого я знал! Он с восточного района, еще с Князем на прошлой неделе подрался за мусорку! Ну, капец!       Сначала показали металлический кол, торчащий из груди несчастного, а потом крупным планом запечатлели его широкий лоб, на котором виднелись четыре точки — знак, который убийца всегда оставлял на телах своих жертв.        — Как будто вилкой, — прошептал Фома, — как вилкой, ну точно!        Ян отпрянул от витрины. Его лицо покрылось испариной, а из носа тонкой струйкой потекла кровь.        — Эй! — Фома встревожено нахмурился. — Что такое? У тебя кровь!        Ян поднес к лицу дрожащую руку:        — Такое бывает, — он достал из кармана кусок туалетной бумаги и, скатав импровизированную турунду, затолкал ее в приболевшую ноздрю.        — Ладно, пошли, поедим, сейчас все пройдет, — Фома обнадеживающе потрепал его по спине.        В МакДональдсе они сделали большой заказ, гуляли, так сказать, на широкую ногу. Точнее, гулял Фома, а Ян с самым что ни на есть мученическим видом ковырял картошкой по дну баночки с томатным соусом, ворча себе под нос о том, что Джа после такого обеда точно не позволит ему удачно перевоплотиться.       Залпом выпив порцию яблочного сока, Фома откинулся на спинку удобного стула. Только сейчас, к середине тяжелого дня, он почувствовал себя хорошо.