Karma is bitch

У Хосока, вообще-то, дел по горло, но вместо этого он расставляет свечи у себя дома, осыпает ванную лепестками роз, не забывает про воздушные шары, непринуждённую музыку и упаковочную бумагу. На дне маленькой коробочки лежат красивые серёжки из дорогой коллекции Chanel, хотя на это ушло почти ползарплаты, которую Хосок откладывал на поездку с братом и родителями. Впрочем, он всегда может взять дополнительные смены, и эта девушка стоит того, чтобы на неё тратиться. Хосок старается быть романтиком, иногда очень трудно сдерживать голодного зверя внутри, и чем дальше в лес, тем страшнее завывания. Нервная работа истощает его нервные клетки, но он знает, кого надо держаться, чтобы с ума не сойти. Или сойти, но только по хорошему поводу. На работе приходится делать вид, что он не готовил никаких сюрпризов и не собирается даже извиняться. Они сталкиваются с Сыльги несколько раз, каждый, как назло, в сопровождении с кем-то, и поэтому поговорить не удаётся, однако Хосок набирается мужества и пишет короткое «в конце дня никуда не уходи, нам надо поговорить». Сыльги тоже вспыльчивая, не любит этих выяснений отношений и всегда уходит от ответа, но Чон надеется, что она его послушается. Хотя, вообще-то, когда она хоть раз это делала? Он смеётся сам себе под нос, выходя на парковку в конце тяжёлого рабочего дня. Сыльги ждёт его у машины, и несмотря на весь жгучий холод, умудрилась сегодня напялить юбку вместо тёплых штанов. Хосок ругается, но мысленно, не желая обострять ситуацию. Это потом, если (когда) они помирятся, он выскажет ей за это. Однако сам знает: Сыльги не та, кто будет слушаться чьих-то запретов и приказов. А он не тиран какой-то, чтобы пытаться подмять её под себя. Ему этого не нужно, он найдёт компромиссы без всяческого морального и физического насилия. — Чего ты хотел? — Я сегодня ночью припёрся к тебе домой пьяный, а у тебя ни единого вопроса? — Вопрос один: почему пришёл ко мне, а не домой? — Я откуда знаю? — ржёт Хосок. — Спрашивай у моего автопилота, но для этого меня опять набухать придётся. Кстати, выпьешь со мной? Шампанского хотя бы. — По скользкой дорожке пошли, почти что заведующий отделением кардиохирургии Чон Хосок-щи? — подначивает она, проходя мимо него и опираясь корпусом на машину, принимая как можно более соблазнительную позу. Хотя после этой юбки на ней, открывающей медовые бёдра, куда уж сексуальнее? — Я им ещё не стал, — он в замешательстве. — Ну так и не станешь, синь-пьянь. — Я вообще-то был расстроен, что мы поссорились, — пытается Хосок оправдаться. — О да, я помню, как ты припёрся и вымаливал у меня прощение на коленях, — издевается она. Последняя капля, и Хосок вспыхивает, как спичка. — Я?! Я ползал на коленях? Не помню такого! — восклицает врач. Девушка смеётся в кулак, даже не пытаясь скрыть издёвки. — Ты никогда не помнишь, если пьёшь, ты и так первую нашу ночь проспал, — голос её насквозь пропитан обидой. — Вот я бы посмотрела, как ты бы отнесся, если бы я трахнула тебя в бессознательном состоянии. — Нор… что?! Ты что-то сделала, да? — А что, у тебя ничего не болит? — хмурит Сыльги брови, и Хосок вылупляет на неё глаза. — Совсем ничего? — Кан Сыльги… — шипит он, но она уже льнёт к нему, целуя его в щёку. — Ладно, я тебя ещё ночью простила, ты там чуть ли не серенады пел… — Что это за эмоциональные американские горки? — он театрально хватается за голову. — Что я говорил? — А это уже знаю только я и предпочту никому об этом не рассказывать, а ты помучайся ещё муками совести, надеюсь, она у тебя там не совсем отвердела за годы твоей врачебной практики. — Так мы едем ко мне? — хмыкает он, открывая перед ней пассажирскую дверцу. — Я сюрприз приготовил, вообще-то. — Айрин подсказала, как прощение вымаливать? — догадливо щурится она, запрыгивая в машину. — Зря ты её слушал. — Почему? — Потому что мы с ней очень разные, она тебе сто процентов наговорила то, что предпочитает сама, и по её версии, я тоже должна такое любить, но я никогда не подхожу под обычные женские стандарты, да и кто их вообще придумал. — Я заметил, — Хосок садится за руль, мягче улыбаясь девушке, — но я всё равно приготовил, и ты не отвертишься. И ты же знаешь, что срать я хотел на дурацкие стереотипы. Иначе бы даже не обратил на тебя внимания. Колючка, — он прислоняется к ней и целует, хотя Сыльги ещё дуется и отпирается, но в итоге всё равно сдаётся и отвечает на поцелуй.

***

— Хён? — Чонгук? Сегодня пятница, а ты не идёшь в клуб? — Хосок разочарованно смотрит на то, как младший брат попивает чай на кухне и замечает кучу высыпанных лекарств на столешнице, платочки и градусник. — Ты заболел? — брат резко забывает, что Сыльги вообще-то стоит позади него, настроившаяся на романтический ужин, который, кстати, вот-вот должен привезти курьер, и подлетает к младшему, прикладывая руку к шее, а не ко лбу. Шея горячая, как и весь Чонгук, замотавшийся в плед, и судя по всему, не собирающийся сегодня никуда уходить. — Я так и знал, ты мне ещё вчера показался на редкость вялым. — Извини, я порчу вам романтик? — улыбается Чонгук. — Я могу запереться в своей комнате, всё равно если засну, меня и пушечным выстрелом не разбудить, ваши постельные утехи меня точно не потревожат. — Чонгук! — Сорри, это типа не обсуждается, да? — Чонгук сползает с табуретки и спешно покидает кухню со всем своим противовирусным арсеналом. Сыльги, смутившаяся и покрасневшая, идёт заварить Чонгуку ещё горячего чая, а Хосок вымученно падает на стул и ложится на столешницу, подпирая ладонью щеку. — Ну вот, а я думал, мы побудем вдвоём, он же всегда сваливает тусить в выходные. — Не расстраивайся ты так, перерывчик в сексе ты, вообще-то, заслужил? — А кто будет мои нервы лечить? А? После вот этих вот блядских юбочек в такой мороз! У Чонын научилась? — Ты сам знаешь, что меня и учить не надо, — подмигивает она. — Жаль, Айрин тоже из дома не выпнешь, у неё экзамены и ей надо готовиться… — Я там и ванну подготовил, и постель, и… — И? — И сюрприз, — прикусывает он язык, — получишь его, когда я получу желаемое. — Знаешь что? — она заваривает чай так, словно какое-то зелье, которое прямо сейчас выплеснет Хосоку в лицо за шантаж. — Что? — с вызовом переспрашивает он. — Я сейчас подолью твоему брату снотворное, а ты будешь ждать меня в ванной и поплатишься за всё, что успел натворить за эти пару дней! Хосок прыскает со смеху, слушая эти детские угрозы. Их прерывает звонок в дверь, мужчина идёт открывать курьеру и расплачиваться за еду, а девушка шмыгает в комнату его младшего брата.

***

Свет приглушён. В шумном потоке тонут плохо заглушаемые стоны, однако, когда двое уже разделись догола, когда заперта дверь, когда непрерывно льётся вода из крана, заполняя ванну горячей водой и ароматно пахнут разбросанные везде лепестки роз, уже неважно, услышит ли их кто-нибудь. Девушке приходится признать, пусть и молча с лёгким протестом, что этот мужчина умеет просить прощения. Она поняла это и раньше, а не только сейчас, когда он с лёгкостью приподнимает её, усаживая на поверхность стиральной машинки и выцеловывая сантиметр за сантиметром нежной кожи на внутренней стороне бёдер. — Сы…ги…блять. — Ты что, выпил? — Мал-ик!-ыш… Прости меня, я...ох… — Поднимайся, чего разлёгся? — Ты ж знаешь… Ик! Блядство. — А он хорош, — слышится второй, незнакомый мужчине женский насмешливый голос. Но Хосок не соображает, чтобы спросить, не перепутал ли он адреса, а перед ним стоит та, к которой он точно ехал, не называя никаких других имён. — Пришёл к тебе даже пьяный. Другой бы ещё в клубе снял девчонку и поехал бы в отель. А этот только к тебе. Завидую, сестрёнка. — Чего ты ещё не спишь? — недовольно отвечает Сыльги. — Вали в свою комнату, я сама с ним разберусь. А ты, пьянь, вставай уже, не надо передо мной в ногах валяться. — С-солнышко, да я… извиниться… Ты просишь? Простишь, то есть? — Не на пороге же тебе спать, — фыркает и помогает подняться. От него несёт спиртом, на то, чтобы уложить в гостиной еле соображающее тело уходит минут десять, потому что по пути они собирают все косяки, какие только можно. Хосок, падая на мягкий диван, тянет её за собой, не желая отпускать, и хватка даже пьяного Чона железная, недаром он столько тренировался, да и чтобы держать инструменты и много часов стоять в операционной, не смея отлучиться в ходе операции, нужна нешуточная спортивная подготовка. Хосок жмётся, совсем как ребёнок, когда просит элементарной ласки. Девушка оставляет попытки высвободиться и устраивается рядом на его коленях, правда, игнорируя его попытки поцеловать её. Очень скоро он перестаёт это делать, осознав, что ей это не по душе, и просто обнимает, прижимая к себе, делится теплом и пытается шептать что-то милое. — Колючка… ты же простила, правда? Сыльги молчит, смотрит на его расслабленное лицо с прикрытыми веками и дышит ровно-ровно. — Я не обижу никогда. И тогда не хотел. Честно. — А приехал зачем? — Приехал? — растерянно переспрашивает он. — К тебе, зачем ещё… — А чего же не к другим? — спрашивает, а сама задерживает дыхание, боясь ответа. Он сейчас такой честный, что выдаст всё, как на духу, если скрывал что-то до этого. — К кому другим? Нет никаких других… Нет никаких других — вот и весь ответ, почему она простила его прямо в тот момент. Ему даже стараться не надо было, всё оказалось до ужаса просто. И стало так понятно, почему он срывается на работе, почему психует, нервничает, когда сложные операции, почему скрывает за шутками всю серьёзность и пытается найти покой хотя бы дома. В тишине, семье, брате, друзьях. И теперь в ней. А она постоянно провоцирует его, выводит, выбешивает, а он ещё ни разу, не считая того случая с Чонын, всерьёз на неё не наорал. И всегда всё шуткой пытался решить, простецки, как и стоило бы ей. Стоило верить ему раньше. Это на людях он несерьёзен, внутри он такой восприимчивый, а Сыльги и не понимала. Ведь сложно 24/7 быть серьёзным и сосредоточенным, особенно когда жизни других от тебя зависят. Так вот почему самые умные и гениальные так много шутят и сарказм их всегда такой грубый? — Ты о чём задумалась? — Да так… Люблю тебя, — ляпает она быстрее, чем успевает подумать. Хосок отрывается от своего суперответственного дела и поднимает глаза. — Чего-чего? Это просто потому, что я показал тебе умения своего язычка? — опять иронизирует он. Сыльги шлёпает его по плечу. — Это потому что люблю тебя, придурковатого! И как только ты таким видным врачом стал… — Так я же тебе только что показал, как, — он поглаживает её по бедру, но получает пяткой по лицу и морщится. — Эй! — Если я узнаю, что ты спал с кем-то в больнице кроме меня, найдут твоё тело в морге, понятно? — Ещё одна причина, почему я должен стать заведующим и сменить слишком болтливый персонал… — Я предупредила. Он переносит её в ванную, подставляя под горячую струю воды, и продолжает выцеловывать, но уже шею, грудь, плечи, ключицы. Сыльги подставляется под его губы сама, а у самой ноги сводит от приятной судороги, вызываемой его же фрикциями руки меж ног. Он доводит девушку до исступления, прижимая к холодному кафелю, и покрасневшие от покусывания губы мягко накрывает поцелуем, чтобы стон заглушить. Волосы спутываются, как и их дыхание, Хосок усаживается в тёплую воду и приглашает к нему присоединиться, едва дав ей отдышаться от первого нахлынувшего оргазма. Она опускается к нему на колени, ерзает, сама ищет в темноте, нащупывает рукой восставший член, трётся промежностью. У Хосока болезненно стоит и давно, но он ждёт, когда она сама к нему прильнёт, за шею обхватит и медленно станет насаживаться. Сыльги вымученно стонет, к своей груди его прижимая и зарываясь сырыми пальцами в шевелюру, когда опускается до конца. Он медленно толкается, создавая волны в ванной с высокими бортиками, шлёпает прямо в воде, небольно, скорее щекотно. — Люблю тебя, давай больше не ссориться, хотя бы из-за такой ерунды? Девушка в ответ лишь стонет и кивает, ведь Хосок умеет делать хорошо, и ради того, чтобы быть с ним согласной, необязательно говорить это вслух. Это он тоже знает.