Назад не смотри

— А-александр Х-христофорович, — Бинх невидящим взглядом посмотрел на Тесака. — Вам хватит уже, — помощник попытался отнять у полицмейстера стакан с горилкой, но тот крепко сжал его.       Пожар потушили только к утру. Внутри, как и ожидалось, не осталось никого живого. Даже останков было не отличить от простого пепла. Бинх, пьющий всю ночь и не хмелеющий, едва мог говорить. Приказал лишь собрать остатки одежд Маши и Гуро и сложить их по отдельности. Машин платок, обгоревший лишь с одной стороны, потому что был унесён ветром, глава полиции держал в кулаке. Тесак, принявший обязанности начальства, руководил теперь разбором пепелища. Гоголь сидел за соседним от Бинха столом и тоже молча выпивал, ёжась от предутреннего холода.       Хотелось Александру Христофоровичу, если не проснуться, то хотя бы забыться. Казалось ему, что в бреду он и, что жизнь его оборвалась. Но стоило ему закрыть слипающиеся от алкоголя и бессонной ночи глаза, видел он жену свою, бегущую для чего-то в горящую хату. Видел, и сделать ничего не мог. Обвалилась стена в тот же момент. Обвалилась будто ему на голову, а на самом деле ей. Даже и не посмотрела на него в последний раз. Не повернулась на зов его. Побежала к тому, кто первым любви её добился. И убежала легко так, быстро, вместе с ним словно под ручку. Оставила одного Бинха на свете. И разбила все надежды, едва появившиеся, словно часы в их спальне. Его теперь уж спальне. — Александр Христофорович, господин Гоголь уезжает, проводить надобно бы, — и как столько времени пройти могло?       Не укладывается в голове у Саши, но встаёт он из-за стола и совсем трезво идёт во двор, прощаться с бледным юношей. Но кулака с платком разжать не может, хоть и хочет. Посмотреть бы на платок, на секунду, на миг, всего лишь одним глазом. Но не слушается рука и не открывает свой секрет. — Хоронить лучше дома… — произносит кто-то голосом полицмейстера. Кто-то, не он. — Я никуда не поеду, — отвечает Николай Васильевич. — Что? — Настоящий убийца ещё не найден. Ганна была лишь пособницей. — Яков Петрович был великим человеком, легендой, — тот, кто говорит это голосом Бинха, верит в эти слова всей душой, — а Вы что умеете? Бумагу чернилами пачкать? Взгляните на вещи, как немцы — реально. Вам здесь больше делать нечего, — хочется Саше, чтобы последнее напоминание о столичном следователе в лице этого человека скрылось, смылось с глаз долой. Чтобы оставили его наедине со своим горем. Но упрямится Гоголь, слишком много пробыл под воздействием Гуро, теперь уж не сдастся. — Ну, как прикажете.       Разворачивается Александр Христофорович и чувствует, как кто-то со всей силы бьёт его по голове. Повернулся дать сдачи, но нет никого. Сам себя он изнутри ударил. Сам последовал своему совету и почувствовал немецкие корни. Не время страдать и скорбеть. Любовь любовью, а жизнь жизнью. Прав писарчук — убийца на свободе. А значит и времени пить и рыдать у них нет. Теперь и отомстить захотелось, и сделать так, чтобы никто больше не провалился в бездну горести, из которой сейчас торчала одна лишь рука Бинха. Сжал полицмейстер губы так, что узкая щёлочка осталась, и почти так же, как и всегда, быстрым шагом скрылся в стороне участка. «Работа взбодрит и расставит все мысли по местам», — думал Саша: «Только бы понять, что делать дальше. Только бы понять».       На столе в участке лежали оставленные бумаги. Теперь не было смысла их оставлять здесь, Бинх не собирался проверять ошибки. Сложив их все в одну кучу, Александр Христофорович скинул их в первый открывшийся ящик. С грохотом захлопнув его, полицмейстер взял пустой лист, обмакнул перо в чернила и начал писать о произошедшем.       Мысли сначала разбегались в стороны, то ли от горилки, то ли от бессонной ночи, то ли от осознания, что прямо сейчас ему надо описать смерть своей жены. Но спустя несколько минут упрямого вглядывания в желтоватый лист, слова полились из главы полиции ровным строем. Строчки, к его удивлению, не падали, как обычно, когда он брался писать на нетрезвую голову. Мысли, пульсирующие в его голове, на бумаге выстраивались рядами сухих выводов. Был такой-то следователь, погиб при пожаре. Была такая-то жена полицмейстера, оказалась там же.       Как бы тяжело не было это осознавать, Александр Христофорович забывался от работы и даже под конец доклада ухмыльнулся на секунду тому, как красиво выглядит его писанина. Перечитывать не стал, не хотел возвращаться к пережитому. Вспомнил, как по молодости писал стихи, чтобы избавляться от сжирающих изнутри эмоций. Взял ещё один лист, занёс перо. С острого кончика скатилась капля и упала, оставив большую кляксу. Смял со злостью Бинх лист и швырнул его от себя подальше. — Александр Христофорович, — в участок вошёл Тесак. Как никогда полицмейстер обрадовался появлению помощника. Авось, работа какая есть, вот и пришёл. — Чего тебе? — как всегда излишне грубо спросил полицмейстер. — Надо бы гроб заказать, — Тесак вжал голову в плечи и смотрел он только на свои руки. — Как будто есть что в него класть, — огрызнулся Бинх, хотя и сам понимал — кроме него никто не устроит похорон. А надо. — Ну, всё равно, по-человечески надо, — по щеке помощника потекла слеза, которую он тут же вытер рукавом. — И без тебя знаю, — снова огрызнулся Александр Христофорович. — Место надо найти ещё. — Я найду, Александр Христофорович. И с отцом Варфоломеем я уже поговорил, — Бинх удивился такой деловитости своего писаря. — Вы только скажите, что ещё надо, я всё сделаю, я всё понимаю.       Бинх кивнул и ничего не сказал. Почему-то спокойно было ему, несмотря на тему разговора. Если час назад казалось ему, что оставила его Маша на этом свете одного, сейчас подумал он, что, хоть и не идеальный, хоть и не друг вовсе, но есть у него Тесак, на которого можно положиться. Или можно было? Ведь держал он вчера не Марию Андреевну, а Николая Васильевича, и спас его вместо неё. Перед глазами у полицмейстера снова появилась жена, влетающая в горящий сарай. Он мотнул седой головой, которая, казалось, поседела ещё сильнее за прошедшую ночь, и прогнал видение. Тесака уже не было. Бинх вздохнул и начал перебирать документы, касающиеся дела всадника. Не знал он, как долго сможет держаться размеренных мыслей, но пока был он в участке, и жизнь его была будто бы обыкновенной, обыденной. Обедать решил на постоялом дворе. Хоть и убил вчера собственными руками Ганну, не пропадёт же оттуда еда, думал. Завалив стол документами, стал Александр Христофорович перечитывать всё, что имел, выискивать новые детали, которые прежде упустил.       Так и прошло полдня. К обеду, нехотя, поднялся Бинх и резкими шагами отправился обедать. За столом, где ещё вчера вечером успел он напиться, одиноко сидел Николай Васильевич и листал какую-то папку. Гоголь поднял глаза на полицмейстера. — Что читаете? — голос Александра Христофоровича отчего-то оставался таким же резким и бодрым, каким был всегда. — Материалы Яков Петровича по делу, — отозвался писарчук. — И что-нибудь новое узнали, господин дознаватель? — хотелось полицмейстеру язвить. — Лишь то, что убийца всегда действует по праздникам. — Да что Вы? — наигранно удивился Бинх, заметивший это совпадение не ранее, чем полчаса назад. — Значит, Гуро успел докопаться до этого?       Гоголь ничего не ответил. Александр Христофорович потерял всякий интерес к юноше и стал молча есть борщ, который ему принесла старуха по имени Христина, заменившая Ганну. Доев, он молча откланялся и ушёл обратно в участок. Там его уже ждал помощник. — Я нашёл место, Александр Христофорович, самое лучшее, которое есть, — Тесак говорил как-то непривычно уверенно, будто бы уже давно подобрал слова. — Хорошо, — кивнул Бинх. — Спасибо, — неожиданно даже для себя поблагодарил он. — Да за что? Потом лучше скажете, когда закончится это всё, — слишком просто отмахнулся Тесак. — Вы только говорите, если что понадобится.       «Дело мне нужно, Тесак, дай мне дело!» — подумал в сердцах Саша. Но вслух произнёс: — Конечно.       Жажда действия проснулась в Бинхе с новой силой, когда стало вечереть. Глубоко внутри он понимал, что по приходу домой не сможет совладать с собой. Поэтому и не пошёл туда, хоть и двухдневная усталость умоляла отправиться в постель. Наперекор желаниям организма, пошёл Саша не в родную хату, а мимо неё, в лес. Почему-то захотелось ему оказаться среди чёрных деревьев, скрывающих огромное количество тайн. Сам того не замечая, пришёл он к месту, где несколько дней назад был ранен непонятным животным. Пожалел, что не взял с собой фонаря, иначе разглядел бы сейчас, собака ли то была на самом деле, или всё-таки чудное животное с «чихающим» названием. Остановился Александр Христофорович в нескольких шагах от предполагаемого положения тушки животного. Для чего-то прислушался. Но кроме ночного пения цикад и сверчков, ничего не услышал. Отчего-то расстроился Саша и со всей злостью, накопившейся за день душевных скитаний, выругался.       Закрыв глаза, полицмейстер явственно представил день, в который повстречал он это чёрное и страшное животное. Показалось ему, что хотя бы сейчас, наедине с собой, стоит признать — не была это собака. И связана она была с Диканькой так же, как и всадник. Пытливый ум бывшего офицера заработал в усиленном темпе. Мысли и обрывки воспоминаний выстраивались в новую пирамиду. Таинственные случаи происходили в Диканьке довольно часто, но всё-таки периодичность их была небольшой. И лишь перед появлением всадника стали они частить. Вспомнил Александр Христофорович и то, как утянуло его нечто в воду. Задумался крепко. Пришёл к выводу, что связано как-то появление всадника и странные события. Что-то нечистое начало твориться в селе. И как бы не хотелось Бинху признавать, но всё-таки как будто правы были и Тесак, и остальные местные.