Назад не смотри

— Сегодня вечером я планирую вылазку в лес, и Вы, Мария Андреевна, составите мне компанию, — произнёс Гуро, обедая непонятно откуда взявшимися галушками. — А поспать нельзя? — капризно спросила Маша, разочарованная в сегодняшнем дне, но всё ещё надеющаяся на возможность побега. — Можете поспать сейчас, заранее, — ухмыльнулся Яков Петрович. — А знаете, так и сделаю, — женщина поднялась из-за стола и, стуча каблуками, прошла в свою комнату.       Гуро продолжил свой обед. Было приятно ему осознавать, что даже спустя несколько лет, тонны лжи и прочие неприятности жизни, имеет он контроль над сердцем этой женщины. Приятно было от того, что и она с новой силой захватила его разум и теперь заполняла его полностью. Старый дурак Яков Петрович и уже не юная, но всё ещё молодая Мария Андреевна. Два человека, судьбу которых решил один случай.       Через два дня после объявления о помолвке Ленской и Гуро, Бенкендорф вызвал следователя к себе на приватный разговор. Яков Петрович, давно привыкший к причудам начальства, явился в парк, где они встречались, когда обсуждали какие-то дела общества или отделения. — Я тут слышал, что Вы, любезный друг, женитесь? — начал лилейным голосом Александр Христофорович. — Всё верно, — кивнул Гуро. — И кто же стала Вашей избранницей? — Мария Андреевна Ленская, дочь офицера Ленского. — Я знаю, кто это, — мягко кивнул Бенкендорф. — Вы уверены в своём выборе, Яков Петрович? — Более чем, — отвечал следователь, прищурившись.       Бенкендорф был несколько ниже его, но Гуро и не собирался наклоняться при разговоре, как это делали некоторые другие подчинённые. Александр Христофорович же любил смотреть на людей низших чинов исподлобья. Ему казалось, что так он выглядит устрашающе. Только один Яков Петрович мог с ним поспорить об этом. — И Вас не смущает, что я глубоко против этого брака? — слегка перешёл на визг, но тут же взял себя в руки. — Позвольте узнать, почему Вы против? — Гуро удивлённо вскинул бровь. Александр Христофорович остановился и, нахмурившись, произнёс: — Этот брак будет мешать Вам заниматься важными делами. Он будет отвлекать Вас. Она будет отвлекать Вас от дел отделения, — он будто бы икнул, — и от дел нашего с Вами общества. — Удивительно, что она не отвлекала меня на протяжении последнего года, — заметил Яков Петрович и сверху вниз посмотрел на начальника. — Что-то подсказывает мне, Александр Христофорович, что Вы возражаете не поэтому. Корень Ваших возражений кое в чём другом. — На что Вы намекаете, Яков Петрович? — Бенкендорф побледнел и поправил ворот, сжимающий его шею. — Ни на что, — Гуро отвернулся и сделал шаг вперёд, но шёпот начальника заставил его повернуться обратно. — Яков Петрович, скажите мне честно и прямо. Вы знаете? — О том, что Вы, милый друг, неровно ко мне дышите? — Яков Петрович усмехнулся и впервые в жизни наклонил голову так, чтобы быть на одном уровне с Александром Христофоровичем, руки он положил на трость. — С самого нашего знакомства. — И Вы никому об том не говорили? — Бенкендорф разве что только не заикался. — Что ж я, женщина, чтобы всем о своих поклонниках трепать? — Гуро улыбался. — Будьте покойны, об этом знаете только Вы и я. А женюсь я всё равно на Ленской, уж увольте. — А вот и уволю! — мужчина из бледного стал пунцовым и перешёл на крик. — И из общества вытурю! Так и знай, Яков Петрович. Женишься — не будет спокойной жизни. — Александр Христофорович, голубчик, успокойтесь. Всё уже решено и не изменится, — Гуро попытался успокоить разгневанного Бенкендорфа. — А вот и нет, Яша, вот и нет. Выбирай. Либо работа, либо семья, — начальник третьего отделения развернулся на пятках, сделал несколько шагов и, не оборачиваясь, произнёс напоследок: — Завтра едешь в Москву на дело. Выберешь работу — устроим всё в лучшем виде, девушка не пострадает. Выберешь семью — вылетишь.       Думал следователь, что несерьёзно всё это затеял начальник. Да вот только выбор в его голове сделан был ещё давно, ещё до Марьи Андреевны. Поэтому и согласился Яков Петрович собственную смерть инсценировать. Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии умело улаживать такие дела и быстро справилось со своей задачей. Для Ленской и всего её окружения был Яков Петрович Гуро покойником. Переждал он год в Москве, а как вернулся в столицу, узнал, что уехала прочь его бывшая невеста. К тому моменту и не жаль ему было ничего, что сделал, что сотворил. Решил, что и не любил никогда, раз так быстро отпустил, да забыл.       А сейчас, спустя столько лет, никак не ожидал, что все чувства вернутся к нему и, что прибавится к ним глубоко сидящее и ноющее чувство вины.       Маша проснулась как раз к ужину, который состоял из жареного мяса, которое Гуро опять откуда-то достал. На вопрос о том, где же он всё это берёт, он лишь усмехался и предлагал попробовать. Когда поужинали, стали собираться. Туман уже спустился на Диканьку, и в самом деле стало очень холодно. Даже Мария Андреевна не отказалась надеть сверху на следовательскую рубашку ещё и следовательское пальто. — Мария Андреевна, давайте-ка, Вы лучше и сапоги мои наденете? — предложил Гуро, скептически осмотрев домашние туфли женщины, в которых она ходила последние дни. — Я же в них утону, — засмеялась та. — А мы с Вами по-военному сделаем. Портянки намотаем. И теплее, и удобнее, — следователь изорвал тряпки, служащие частью его постели, и сделал из них длинные прямые куски ткани. — А я не умею их делать, — пискнула Маша, когда мужчина протянул их ей. — Давайте ногу, — вздохнул Гуро.       Он аккуратно, но плотно и сильно стал обматывать её голую ногу этой тканью. После каждого его прикосновения, женщина пропускала удар сердца. Когда с одной ногой было покончено, Яков Петрович принёс пару сапог, и Маша уже самостоятельно просунула туда ногу. Со второй ногой пришлось повозиться чуть дольше, мешал бинт и постоянное шипение женщины. Когда и с ней было покончено, Гуро с гордостью осмотрел свою работу и подскочил на ноги. — Что ж, в путь, — он подал руку Маше, но та от неё отказалась.       И они вышли в тёмный уже лес. Яков Петрович знал, куда именно они идут. Его целью была та поляна, на которой прошлой ночью собралась вся нечистая сила Диканьки. Марье Андреевне же казалось, что он просто блуждает и ведёт её вглубь леса бесцельно. Сначала она хромала, от невозможности привыкнуть к новому размеру ног. Да и утренний порез покалывал, не давая забывать о себе. Она даже несколько раз пожалела о том, что не приняла поданной руки, но было поздно. Дважды Гуро не предлагал.       На полпути к поляне, Яков Петрович вдруг услышал голоса. Решив, что это те, кого он ищет, он повернулся к Маше и приставил палец к губам. Та кивнула. Они медленно, стараясь не издавать хруста и шороха, приближались к голосам. Один из голосов, кричащих чьё-то имя, показался женщине знакомым и, прислушавшись, она с удивлением поняла, что это был голос Тесака. Об этом она сказала Гуро. Тот заметил, что другой голос принадлежит его писарю — Николаю Васильевичу, а значит, что-то случилось в деревне. Они продолжили преследовать голоса, пока внезапно не наткнулись на казака, лежащего на земле. Мария Андреевна хотела было помочь бедняге, запутавшемуся в корнях деревьев, но Гуро с силой потянул её за руку в тень деревьев. В опасной близости от них прошёл Александр Христофорович. Он даже повернул голову в сторону, куда они скрылись, но Тесак отвлёк его, и Бинх отвернулся. Маша разочарованно вздохнула и попыталась вырвать свою руку из руки Гуро, но тот сжал её также крепко, как и много лет назад на пороге его дома. Следователь молча покачал головой и потащил женщину за собой в сторону реки.       Маша хотела бы закричать, но не смогла. Не смогла от радости видеть мужа в такой близости. И ещё от осознания того, что держал он в руке трость, а из кармана торчал её платок. Яков Петрович тянул её за собой и, оказавшись на отдалённом расстоянии, развернулся к ней лицом, показывая особенно нахальную улыбку. — Вы, однако же, большой молодец, душа моя. В этот раз уже без криков. Того и гляди, согласитесь уехать со мной в Петербург. — Ещё чего, — буркнула Маша, чувствуя, что ещё несколько дней вместе со следователем, и эта глупость сможет поселиться в её голове. — Ну-ну, — Гуро насмешливо кивнул и отпустил руку.       На запястье остались красные следы, обещавшие в скором будущем превратиться в фиолетовые пятна. Мария Андреевна сжалась от мысли о том, насколько этот мужчина сильнее её и как он легко может причинять ей боль. «С Сашей я даже подумать о таком не могла», — проскочила следующая мысль и тут же забылась. Где-то со стороны кричал мужской голос. — Гоголь, — снисходительно покачал головой Яков Петрович и, не то чтобы не спеша, но уж точно не торопясь, пошёл в сторону крика.       Они находились на той самой поляне, куда изначально держали путь. Над ней, друг за дружкой, врезаясь в деревья, парили трое взрослых мужчин. Внизу лежал полуживой Леопольд Леопольдович, а рядом с ним руками размахивала белая, как смерть баба с жёлтыми, горящими глазами. «Ведьма, настоящая ведьма, » — удивилась Мария Андреевна и хотела было броситься на помощь к доктору, но и тут следователь не дал ей этого сделать. Он указал ей в другую сторону, где среди деревьев можно было различить устрашающую фигуру всадника. Вдвоём они пошли следом за всадником, оставаясь на расстоянии.       Но двум пешим было сложно преследовать одного конного, и вскоре всадник пропал из виду. Начинало светать. Маша и заметить не успела, как быстро прошла ночь. Только хотела это сказать следователю, как раздался над лесом нечеловеческий крик. Побежали тут же оба в сторону, с которой он доносился. Бежали вдоль реки, но в тени деревьев. Несколько раз видела Мария Андреевна треуголку своего мужа, в просветах между деревьями и кустами. Хотела выбежать, закричать, но длинные пальцы Гуро сжимали её запястье, а интерес к происходящему подогревался с каждым шагом. Так и не окликнула она его.       Из-за того, что лодка с мёртвой девушкой стояла на открытой местности, Якову Петровичу вместе с Машей пришлось остаться снова в кустах, чтобы не быть замеченными. Но даже издалека видела женщина, как больно и как страшно было Александру Христофоровичу подходить к трупу. Знала она, что переживает теперь он пуще прежнего и даже представить могла, как глаза его заблестели от бессильной ярости и разочарования в самом себе. — Всадник продолжает убивать, — задумчиво произнёс Гуро. — А вот приспешники его не преуспели. — к Бинху подошёл живой и невредимый Гоголь. — Мария Андреевна, нас ждёт завтра такая же долгая ночь, пойдёмте отдыхать.       Но Маша не могла идти. Ноги её подкашивались от усталости и от боли мужа, которая передалась ей. Она смотрела на его удаляющуюся фигуру и видела, как дрожит рука его, держащая трость. Чувствовала, как борется он сам с собой и своим гневом. Знала, что держится изо всех сил, чтобы не сорваться на окружающих, на Тесака, за то, что не смог. Не смог ничего сделать. Хоть и не догадывалась она о подробностях всего произошедшего, но отчего-то осознавала всю важность событий для своего полицмейстера. И, пусть он и не видел её, пусть не знал, что она рядом, что жива, показалось Маше, что всё равно с тростью ему полегче было. Хоть какой-то прутик, на плаву держащий. А ещё немного, и она сама вернётся, крепко-крепко в мужскую грудь уткнётся, и всю боль его заберёт.       «Подожди, Сашенька, подожди, родной.»