Назад не смотри

— Итак, мы выяснили, что всадник убивает самолично. — А у нас были сомнения? — У меня — да, у Вас — не знаю.       Мария Андреевна с Яковом Петровичем после очередной бессонной ночи решили всё-таки поговорить на свежих эмоциях. Солнце сквозь серое небо солнце только начинало освещать всё вокруг. Женщина, переодетая в тогу, куталась в одеяло, сидя в кресле. Следователь пил чай. — А может быть, Вы просто не хотите признавать, что ночь прошла зря? — язвительно спросила Маша. — Мария Андреевна, ночь, проведённая с Вами, не могла пройти зря, — Гуро специально сказал это, чтобы посмотреть на то, как зальётся краской лицо женщины. — Перестаньте, — смущённо, но резко ответила она. — Перестать что? — Делать вид, что я Ваша любовница. — И в мыслях не было, душа моя, — наигранно ужаснулся мужчина. — По крайней мере, пока. — Яков Петрович, мы уже всё обсуждали. Я Вас не просто не люблю, я Вас презираю и ненавижу. — Я помню также, что Вы говорили это весьма и весьма несмело.       Маша покраснела ещё больше. Она на самом деле боялась говорить что-либо настолько категоричное. Каждый день, а точнее, каждую ночь боролась она сама с собой и всё никак не могла прийти к главному решению. Только казалось ей, что всё, выбор её определён, как тут же молоточком стучал по голове какой-нибудь нюанс. И так каждый раз. Окончательное решение всё время ускользало из пальцев, словно змея, оставляя лишь холодные и немного липкие следы отчаяния. — Я пойду отдыхать, — отчеканила женщина и, путаясь босыми ногами в одеяле, ушла в свою комнату.       Спать ей не хотелось. Она думала о том, как отреагирует Саша на её возвращение. Обрадуется ли? Взбесится ли? А если не вернётся, если останется со следователем, будет ли счастлива она в Петербурге, как была счастлива много лет назад? К вечеру залихорадило Марию Андреевну. Голова разболелась, как от мигрени, кожа горела огнём, а кости, казалось, превратились в железо. Гуро, увидев состояние женщины, немедленно принялся её лечить тем, чем мог. Поил горячим чаем, растирал горилкой ледяные руки и ноги, даже дал глотнуть, чтобы прогреться изнутри. Маша была благодарна ему за то, что всю ночь просидел около её постели, даже несмотря на жажду действия.       А Яков Петрович и не мог бы отойти от неё, это было равносильно тому, чтобы бросить её на произвол судьбы, как делал он уже однажды. Однако больше не смог бы он так сделать. Не смог бы. И не стал.

***

      Бинху же долго думать не дали. В участок, сгорбившись вошёл Вакула со словами: «Николай Васильевич знает, кто знаки начертил — то Ульяна». Мысленно ругая писаря и находясь в полном смущении, Бинх прибежал к дому женщины. Гоголь лежал на полу хату, раскинув руки, прямо под боком у Ульяны. В тело женщины был воткнут деревянный кол. Рука дознавателя вся была в крови, а рядом с ним надпись на латыни. Когда Николай Васильевич пришёл в себя, Александр Христофорович раздражённо спросил: — И неужели, Вы хоть сколько-нибудь не смогли разглядеть убийцу? Запомнить какие-то приметы? — Не успел, — бесцветным голосом ответил Гоголь. — Упустил убийцу и не запомнил приметы, — хмыкнул Саша, хотел ещё что-то сказать, но только разочарованно оглядел хату.       Бомгарт возился с телом и пытался вытащить кол. Тесак жался в углу, не принося никакой помощи, но готовый в любую секунду броситься исполнять приказ. Когда доктор попросил его поднять тело, он неловко выронил шляпу и подскочил, не поднимая её. Бинх наклонился и взял головной убор в руки. Поля его были помяты и погнуты. Привычка Тесака крутить шляпу в руках оставляла глубокий отпечаток на ней самой. Хотя на голове его этого, вроде как, не было видно. Задумался Александр Христофорович, попытался вспомнить, ведь и правда, не видно, что шляпа затасканная, да помятая. — Ойтыбожтымой, — одним словом сказал владелец шляпы — Что там ещё? — Бинх подскочил, всё ещё держа шляпу юноши в руке. — Вон, г-гвоздь. — Гвоздик- то непростой, серебряный, — Леопольд Леопольдович одним движением вынул гвоздь, которым рука Ульяны была прибита к деревянному полу. — Господа, взгляните. — Позвольте, — Александр Христофорович переложил трость в ту же руку, которой держал шляпу, и потянулся к гвоздю. — Такими гвоздями заговорёнными ведьм распинают, — испуганно сказал Тесак. — Получается, Василина права, Ульяна — ведьма и она могла служить всаднику, — подытожил Николай Васильевич. — Всё равно не понимаю, какого чёрта, Вам понадобилось тащиться сюда в одиночку? — вызывающе спросил полицмейстер, опять подумав о странностях юноши. — Боялся её спугнуть, — смутился тот. — Хм, боялся… — Бинх посмотрел на своего помощника и протянул ему шляпу. — Николай Васильевич, а Вы уверены, что Вам этот убийца не померещился? — Саша прищурился. — На что Вы намекаете? — Я ни на что не намекаю, — покачал головой глава полиции. — Так, просто… — подумал, как будет лучше сказать, — уточняю. — То есть Вы хотите сказать, что я у-убил У-ульяну? — заикаясь, переспросил Гоголь. Бинху показалось, что он немного испуган. — Но зачем? Зачем мне её у-убивать? — Не знаю, — Александр Христофорович смотрел прямо в голубые глаза юноши, пытаясь разглядеть в них правду. Решил попробовать надавить, как давил на деревенских преступников. — Но если предположить, ну, чисто теоретически, что Ульяна была действительно пособницей всадника, и Вы, к примеру, тоже, то она могла Вас выдать, и её смерть была бы Вам на руку, — Гоголь не отводил взгляд, только хмурился всё сильнее с каждым словом Саши. — Но это так, чисто теоретически. — Вы теряете время на пустые теории, — раздражённо произнёс дознаватель. — А по хутору гуляет новый убийца, я видел его собственными глазами. — Вы, смею напомнить, также подозревали меня несколькими днями ранее, — сквозь зубы припомнил полицмейстер. — Вы видели. Но не запомнили.       Бинх отдал окровавленный гвоздь своему помощнику и отдал приказ уносить тело. Следом за Вакулой и Тесаком, вышли и Гоголь с Сашей. — Мы немедленно прочешем всю деревню, — заверил дознавателя глава полицейского управления. — А если Вы его не найдёте? — совершенно нелогично спросил Николай Васильевич, утверждавший минуту назад, что всё это чрезвычайно важно и нужно. Бинх усмехнулся. — Сейчас гораздо важнее девушек отправить на хутор. — Я хочу ещё взвесить все «за» и «против», — невозмутимо парировал Саша. — Нужно уже как-то быстрее взвешивать, — рассерженно произнёс Гоголь. — Стемнеет скоро. Что тогда?       Он развернулся и ушёл, сутулясь, оставил Александра Христофоровича с ещё большим нежеланием отвозить куда-либо девушек. Он сосредоточенно стал думать, какие ещё могут быть варианты и как можно сделать всё без ведома мутного дознавателя. — Александр Христофорович, дивчин сбираем? — Тесак подошёл неожиданно, Саша даже вздрогнул. — Не знаю, пока сомневаюсь, — Бинх закусил губу, пытаясь думать ещё серьёзнее. — Так Вы же сами сказывали, что идея господина дознавателя она здравая, — удивился писарь. — А я пока в самом господине дознавателе сомневаюсь, — Бинх посмотрел снизу вверх на юношу и заметил, что глаза у того были красные, а складка между бровями пролегла глубже, чем до этого.       Он шумно выдохнул и вышел со двора. Пошёл домой, пообедать и надо всем подумать. Анка встречала его на пороге. — СанХристофорыч, я Вам водки принесла. — Что? — не понял он. — Семь дней всяко прошло, уж на похороны меня не взяли, так хоть помянем вместе, — хриплым голосом попросила женщина. — Семь дней? — удивился Александр Христофорович. От того, что вся жизнь его пошла под откос, перестал он замечать, как сменялись сутки. Женщина кивнула. — Хорошо. Но немного.       Сели они за стол. Бинх наскоро съел тарелку остывающего борща, специально для него приготовленную. Анка вынула рюмки и поставила на стол, предварительно протерев их от пыли. Лёгким движением наполнила обе до краёв, хоть и возмущался Саша. — Жаль барыню, — только и сказала кухарка, залпом опрокинув в себя водку.       Бинх сначала не хотел пить целую рюмку, но вспомнил, как Маша в огонь бросилась, да как-то само собой залилась водка в него. Правда, больше он пить не стал, несмотря на уговоры. Закусили хлебом обычным, и ушёл Саша из дома. Потом подумал, вернулся, взял бутыль и в участок с ней пошёл. Там уж Тесак его ждал. Налил себе ещё одну рюмку полицмейстер, залпом выпил и яблоком захрустел. — Все хаты переворошили, однако упыря этого так и не сыскали, — докладывал писарь. А потом несмело так глядя на начальника, спросил: — Дивчин на хутор сбираем? Ал-ли нет? — Тесак, да, что ж ты меня сегодня весь день терзаешь? — в голову слегка ударило. — Александр Христофорович, — в участок ворвался взъерошенный Гоголь. — Я всё понял. Убийца вернётся, чтобы завершить обряд, — юноша тяжело дышал. Бинх шумно сглотнул. — Куда вернётся? — Идёмте, мне нужна Ваша помощь.       Они пришли в сарай, оборудованный для вскрытий. Внутри безмятежно спал Бомгарт. Притаившись, спрятавшись по углам, Вакула, Тесак, Яким, Николай Васильевич и Александр Христофорович стали ждать. Ждали недолго, дверь скрипнула и к трупу Ульяны подошла фигура в капюшоне. Он взял тело девушки на руки, собираясь уйти, но Гоголь зажёг свечу и осветил всё вокруг. В том числе и револьвер полицмейстера, направленный прямо на ночного посетителя анатомического театра. Раздался предупредительный выстрел — знак, для Тесака и Вакулы, бывших на улице. Мужчина бросил в угол тело и выбил оружие из рук Бинха. Саша обнажил саблю и бросился в атаку. Со всех сторон появились помощники, и каждый пытался обезвредить того, кто был в капюшоне. Но он был настолько же ловок, насколько и быстр и ухитрялся пролетать ровнёхонько под ударами, предназначающимся им. Наконец, оступился этот ниндзя недоделанный и оказался на полу. Бинх направил саблю ему прямо к груди. Поднял капюшон, не наклоняясь, острием, стали разглядывать лицо. Вдруг захрапел на столе лежавший Леопольд Леопольдович. — Поразительно, — прохрипел, улыбаясь, Саша, — мы здесь дрались, как львы, а эта грелка с водкой даже не проснулась, — он снова посмотрел на находящегося в отключке убийцу Ульяны. — Николай Васильевич, должен теперь сказать, что я имел некоторые подозрения на Ваш счёт, — Гоголь поднял голову. — Прошу меня простить великодушно, признаю свою ошибку. — Ну, Вам это не впервой, — пробасил слуга Николая Васильевича. Полицмейстер смерил его презрительным взглядом.       Убийцу доставили в участок и привязали к стулу. Как только он пришёл в себя, Александр Христофорович сурово спросил — Ну, и кто ты такой? Имя, звание, — арестованный молчал и отводил взгляд от начальника полиции. Тот начал выходить из себя. — Так весь день молчать будешь, аки агнец? Ты отвечай, морда, коли тебя спрашивают, — Бинх не стерпел того, что привязанный даже не смотрел в его сторону, и схватил его за подбородок, поворачивая лицо на себя. Гоголь отвёл руку полицмейстера. — Насколько я понимаю, Ульяна была ведьмой. И Вы её для чего-то убили, для проведения какого-то обряда или… ритуала… — Ведьма, обряд, ритуал, — Саша сложил руки на груди и сжал кулаки. — Николай Васильевич, Вы, что, не видите? Перед нами обыкновенный душегуб, — молчание затянулось на несколько долгих секунд. Дознаватель вынул из кармана бумажку, на которой ещё днём написал те же символы, что были написаны кровью в хате Ульяны. — Вам это знакомо? — он показал убийце лист. Он усмехнулся и произнёс что-то непонятное для остальных. — Что? — Ничего, всё ясно, — он смотрел прямо в глаза Гоголю. — Да он над нами просто издевается, — плюнул Бинх и отошёл к окну. — Это тёмная латынь — язык заклинаний, Вам всё равно не понять. Как говорится, ежели слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму, — процитировал он Евангелие. — И это кто же тут слепой? — Погодите, — вмешался Николай Васильевич, — а откуда Вы так хорошо знаете священное писание? — Откуда? Меня зовут Хома Брут. По образованию — богослов, по призванию — экзорцист. — Экзерцист? Ты? — Бинх вспомнил, как когда-то Мария Андреевна рассказывала ему про таких людей. По её словам они изгоняли всякого рода демонов и были выдумкой европейской. — Вот вы преступников ловите, а я призван в церковные ряды, бороться с нечистью, — Хома всё также не смотрел на полицмейстера. — Странствую, выискиваю одержимых бесами, провожу обряд очищения. — И что Вас привело в Диканьку? — сурово спросил вдруг Гоголь. Бинх покосился на юношу, снова он говорил громче обычного и чётче. Видно что-то его глубоко заинтересовало в этом Бруте. — Я за этой ведьмой почитай три года гонялся. Таскалась негодная с места на место. А тут вы! — Ой, тоже мне, охотник за нечистью, — возмутился Саша. — Да я насквозь тебя вижу, пройдоха. Ты свои душегубства оправдать хочешь, — взял со стола кол, который из Ульяны вынули, да под нос арестанту сунул. — Борется он с нечистой силой. Нет тебе веры. — Мне до вашей веры нужды нет, — наконец, посмотрел Хома Брут прямо на главу полиции. Да таким взглядом, что моментально вспыхнула в нём ярость. — На каторге поговоришь! — Однако, вернёмся к этой надписи, — Гоголь снова показал лист Хоме. — Если Вы знаете этот язык, что здесь написано?       Брут молчал. Переводил лишь взгляд с юноши на полицмейстера и обратно. И вдруг подскочил, схватил кол со стола и к шее дознавателя приставил. Дёрнулся было Александр Христофорович за саблей, да только секунду не успел. — Только дёрнешься — убью его! — крикнул Брут, в доказательство своих слов пуская тонкую струйку крови из шеи Николая Васильевича. Саша, нехотя, опустил саблю. — В клетку, — приказал экзорцист. Бинх с достоинством зашёл за решётку, мысленно проклиная всё и вся, а главное самого себя. — Закрывай. — Если хоть один голос упадёт с головы Николая Васильевича, — сквозь зубы прошипел Саша, поворачивая в замке ключ, — я тебя на столбе повешу, — кинул он ключ прямо на стол. Хома вывел тем временем Гоголя на улицу. — Я тебя не повешу! Я тебя в землю закопаю! Живьём!       Оставшись один, Бинх принялся ходить из угла в угол, обдумывая ситуацию. Сейчас надо девушек на хутор отвезти, да Гоголя спасти. Да только, как он всё это сделает, находясь за решёткой? Эх, не выпил бы, авось, быстрее бы за саблю схватился, да вызволил бы юношу. К счастью, через другую дверь совсем скоро вошёл Тесак с бумагами, напевая какую-то песню. — Александр Христофорович, — он растерянно улыбнулся, глядя на начальство в таком положении, — а это чо эт такое? — Где они? — грубо оборвал помощника полицмейстер. — Кто? — не понял Тесак. — Открой меня, вон ключи, — указал Саша на стол. — С-сейчас, — писарь выронил бумаги и дрожащими руками стал исполнять приказ. — Тесак, собирай казаков. Одни пускай отправляются на поиски беглого преступника — Хомы Брута. Брать аккуратно, у него в заложниках Гоголь, — решётка отворилась, и Бинх сделал шаг, чтобы оказаться, наконец, на воле. — Остальные пускай собирают девок из помеченных домов и везут на хутор.       Ринулся Александр Христофорович за камзолом и пальто. Собрался в три секунды и вылетел на двор. Из конюшни вывел полицейскую лошадь и вскочил на неё. Вторую оседлал Тесак. Разъехались в разные стороны, писарь девушек собирать, а полицмейстер на поиски Гоголя. В каждую хату заглядывал, да фонарём светил самолично, да только не было Николая Васильевича с Хомой нигде. Направил лошадь тогда к месту сбора дивчин. Окликнул: — Тесак, всех собрали? — Так точно, — рапортовал помощник. — Молодец, — коротко похвалил Бинх. — А господина Гоголя ещё не нашли? — встревоженно спросил Тесак. — Ищем, — уверенно ответил Саша и пришпорил лошадь.       Уже по третьему кругу объезжал Бинх деревню, обнаруживая с каждым разом всё новые места, куда не заглядывал. Вдруг на дороге из леса показалась какая-то тень, при близком рассмотрении оказался это казак, отправленный на хутор с девушками. Весь в крови, да израненный. Сжалось сердце полицмейстера ещё сильнее, когда услышал такое дикое, страшное: — Александр Христофорович! Хутор!       Так сильно пришпорил лошадь Бинх, что встала она на дыбы. Но мчался во весь опор, боясь всего, что могло его ждать на хуторе. Приблизившись к хате, в которой схоронены были девушки, спешился. Слетел с лошади, тяжёлым грузом обвалился на землю. Ещё тяжелее давался каждый шаг последующий к неосвещённому зданию. Но теплилась где-то глубоко в душе надежда на то, что не всё потеряно, что живы ещё там казаки, да девки. Дрожащей рукой достал револьвер, другой обнажил саблю. Стуча каблуками взошёл на порог. Глаза закрыть хотел, да только и без того не видно было ничего. Тесак уж рядом был, тяжело дышал, да глотал громко, судорожно. Споткнулся обо что-то мягкое Саша, опустил глаза — казак мёртвый на полу лежит. Побледнел ещё больше.       Сверкнула молния, осветив всё то, что всадник сделал. Лежали тела девушек, да казаков по всей хате. Внезапно настигла смерть их, кто вязание в руках держал, кто в обнимку в углу сидел. Всех их успел Бинх за ту секунду разглядеть. Каждую пару глаз, навсегда застывших от ужаса. Казалось, что поседел он ещё сильнее, чем был. А уж глаза, так точно побледнели, словно все краски из них вытекли. Стали они совсем серыми, почти даже бесцветными, слепыми. Наполнились ледяными слезами.       Он убил. Он послал. Он сгубил. Он приказ отдал. Он. Всех их. Он один. И никто больше не виноват. Он один.       Стоял Саша и не мог отвести глаз, не мог даже опустить веки, знал, что эта же картина перед ним будет. Эти же испуганные, окровавленные лица будут смотреть на него теперь всю оставшуюся жизнь. И были руки его в крови, а теперь совсем с головой он в алом был. И не было пути обратно. Всех подвёл. Всех убил. И ведь думал же ещё, сомневался, не хотел. А коли бы не отправил, авось, хоть бы одна жива осталась, всё же лучше.       Дурно стало Бинху, воздух пропал вокруг, превратился в ледяную воду. Внутри задрожало всё, зароптало. Задыхаться стал. Носа как будто не стало у него, пропал, пришлось ртом дышать. Да и тут не получалось. И голове так плохо стало, что мысли все пропали, одна лишь осталась: «Виноват». Земля почти ушла из-под ног, зашатался, затрясся в истерии. По щеке что-то прошлось отпечатком горячим, слеза что ли?       Виноват. — Святы боже! — закричал сзади Вакула, догнавший их только сейчас. — Шо ж це робиться!       Бас кузнеца словно бы вернул часть полицмейстера к жизни. Он повернулся к Тесаку, в глазах которого читался такой же ужас, как и в глазах мёртвых девушек. Ужас первобытный, исконно звериный. Как у загнанных зверей бывает перед тем, как сделает хищник последний прыжок. — Я как чувствовал… — прошептал Бинх и почувствовал острую необходимость закрыть глаза и спрятаться от этого мира. — Александр Христофорыч, — Тесак дрожащим голосом позвал начальника из пелены, — мы, что, дивчин на верну погибель свезли? — он всхлипнул, не в силах сдерживаться. За спиной рыдал в голос Вакула. — А ему это и было нужно, — Саша говорил тихо, хрипло, сдерживая стон отчаяния. Сейчас, как никогда было видно, насколько он устал и истратил жизненную силу. — Он специально пометил хаты, — а ты и не заметил, дурак. Виноват, — чтоб мы свезли их всех в одно место. — Ка-как он узнал, шо мы дивчин всех тут собрали? — Тесак утёр рукавом слезу. — А вот это мы узнаем у того, кто всё это придумал, — виноват. Но не один. Гоголь. — Мне нужен Гоголь. И он мне нужен живой. — Я знаю, где он, — просипел кузнец.       Медленно вышел Александр Христофорович на улицу. И хотел бы быстро, да до сих пор в себя не пришёл. До сих пор дышать не мог. Вздрагивал от каждого звука и каждого движения. Остановился перед тем, как на лошадь взобраться, попробовал носом дышать, да не смог. С силой пнул землю сапогом и тут же зашёлся диким криком. Во все стороны полетели комья грязи и листьев. До тех пор кричал, пока не коснулась его плеча сзади рука. Тёплая, узкая. — Саша.