Подарок

      Робин Донни огляделся. Людей на презентацию в «Арт энд сайнз гэллери» пришло много. Тех, кого он знал лично, здесь было тоже достаточно. Он взял бокал с шампанским у проходящего мимо официанта. Отпил. Поискал глазами, где присесть. Очень хотелось. День выдался как обычно полусумасшедший и даже бестолковый.       Донни нашёл глазами диван посреди зала, добрался до него, сел, чуть поддёрнув брючину на колене. Снова выпил. Почувствовал, как захотелось курить, но решил повременить.       Две уже немолодые дамы справа от него поднялись и отошли. Донни, от нечего делать, проводил их взглядом.       — Выеби меня, Бобби.       Донни застыл с не донесённым до рта бокалом. Обернулся. Определённо, это сказал он. Донни оглядел говорившего. Тот, видимо, был заслонён только что отошедшими пожилыми дамами, иначе оказался бы замеченным наверняка.       Донни, конечно, являл собою весьма придирчивую скотину в плане выбора, но то, что он увидел, просто потрясло. Придраться было не к чему. Он всё же отпил запланированный глоток и только тогда сказал:       — Я, возможно, не так расслышал…       — Всё ты так расслышал, — сказал незнакомый.       Донни допил, что в бокале оставалось, не сводя взгляда с соседа по дивану. Тот сидел на другом его конце, немного откинувшись на мягкую спинку и вытянув левую руку поверх неё, правая, с раскрытой ладонью, расслабленно лежала на колене. И смотрел он так, что первым захлестнувшим порывом было — ухватить за загривок и ткнуть в пол.       Донни отметил порыв раньше, чем привёл в действие. Но само желание его озадачило своей неожиданностью и тем, что незнакомец не сделал ничего, за что бы Робин мог «ухватить его за загривок и ткнуть в пол».       И он, ко всему прочему, тот, кто сейчас предлагал, что он, оказывается, всё-таки верно расслышал, был прекрасен. Упоителен. Безо всех этих педерастических соплей, в которые ударяются бунтующие юные подростки, ищущие себя, или стареющие гомики. О нет. Он был — как ангел. Как-то, чего давно хочется, но не находится. И вот, твою мать, нашлось. Само. И само просит.       Поэтому Донни не спешил вообще что-то говорить, а просто рассматривал.       Высокий, как он сам. Загорелая золотистая кожа, резкий и в то же время тонкий рисунок скул и развёрнутой нижней челюсти с ямкой на подбородке.       И Донни был уверен, что, если тот улыбнётся, на щеках тоже будут.       Нос большой, крупный и красивый. Донни уже сейчас был готов облизать его переносицу. Суженные глаза зелёные и золотящиеся, и ресницы золотистые. Ей-богу, тоже золотистые. Густые, как у девочки, это Донни увидел, когда незнакомец, не выдержав обшаривающего взгляда, на секунду опустил свой. Снова поднял и немного поменял положение тела. Волосы светлые, больше в рыжину, острижены в короткую британку. Впрочем, какие они на самом деле — Донни не знал, свет от ламп вверху зала сильно искажал. Одет в синюю джинсовую рубашку с тремя расстёгнутыми верхними пуговицами. Донни видел, что грудь его голая. Рукава рубашки завёрнуты до локтей. На руках светлые волосы, немного. Левое запястье обверчено шнурками и какими-то кожаными лентами с металлическими клёпками. На длинных ногах со скрещенными щиколотками джинсы и полуспортивные туфли. Донни дал ему на вид около двадцати. Как узнал позднее, ошибся. Тот очень хорошо выглядел.       Выдерживая пристальный осмотр, заговоривший, нахмурив лоб до горизонтальной морщины, рассматривал и самого Донни.       — Как тебя зовут? — спросил Донни в своей манере: отрывисто, негромко и чётко.       — Фрэнк.       Донни опустил пустой бокал на пол. Достал из кармана пиджака сигареты, спички, прикурил. Убрал всё обратно. Затянулся глубоко, выпуская дым, снова рассмотрел.       — Фрэнк? — переспросил.       — Фрэнк.       — Я знаю тебя?       — Нет.       — Ну идём, — сказал Донни, вставая.       Фрэнк тут же поднялся. Точно, одного с ним роста. Невероятно красив. Крепкая фигура. Сильное, высокое, гибкое тело с гордой, мальчишеской посадки, головой. Тоже всунул руки в карманы.       Донни подавил усмешку. Он сам так делал при каждом удобном случае: руки в карманы, даже когда в костюме.       Донни двинул к лестнице вниз, проходя через толпу и иногда кивая знакомым, но не делая попыток остановиться и поговорить. Он шёл не оглядываясь, курил на ходу. Спустился по лестнице, пересёк фойе, свернул к уборным, толкнул дверь мужской, вошёл. Придерживая дверь за ручку, быстро оглядел кабинки. Пусто.       Фрэнк вошёл следом.       Донни закрыл за ним дверь и повернул замок. Отшвырнул недокуренную и дымящуюся сигарету в раковину.       Фрэнк стоял, развернувшись к нему. Потом сделал шаг назад и уперся спиною, лопатками и затылком в стену.       Донни, не торопясь, приблизился, стал совсем рядом, лицом к лицу, почти касаясь, чувствуя, как от Фрэнка несёт жаром. Видел, как начинают наливаться тёмным его скулы под загаром от калифорнийского солнца. Растянул удовольствие, наблюдая, как нервничает Фрэнк. Определённо, он нервничает. Но в то же время ни в какую не отводит взгляда, держит его, чуть откинув голову. Подняв подбородок, смотрит из-под ресниц.       — Фрэнк, скажи мне ещё раз — то, что я расслышал.       — Выеби меня, Бобби, — произносит Фрэнк.       И Донни понимает, глядя, как Фрэнк выговаривает эти слова, выговаривает чудесными губами: нижней — пухлой и нежной, верхней — гораздо меньшей, но от этого не менее вкусной; понимает, что «да, он верно расслышал». И что — да, он готов сделать это прямо сейчас. И именно выебать, потому что, даже ещё не коснувшись Фрэнка, он подозревает на каком-то дремучем уровне своего либидо, что с ним он способен только так.       И как только Фрэнк проговаривает последнее слово, Донни обрушивается на его рот. Фрэнк словно всхлипывает, отшатывается, хотя дальше-то некуда, но это его тело делает инстинктивно, потому что Донни прибивает его собою к стене, правой ладонью охватив за шею и подтащив. Левым локтем опершись о стену рядом с его головой. И он чувствует, как Фрэнк дрожит всем телом, но даёт свой рот так, как Донни того хочет: позволяет съедать губы, сосать слюну и пропихивать в рот язык.       Фрэнк со стоном, втягивая воздух носом, начинает жаться к нему грудью, животом и бёдрами. Обхватывает Донни левой за шею, отвечает на поцелуй не менее жадно, с нажимом. Правой рукой обнимает за пояс, просовывает её под пиджак, цепляется за хлястик жилета, накручивает на пальцы, притискивает рывком.       Донни заводится. До непотребства. Запах и вкус Фрэнка заставляют его превращаться в животное, жадное и жестокое. И то, как Фрэнк откликается на его натиск — только разжигает. И то, как он трётся о него — тоже жжёт.       На несколько секунд он смиряет нажим, даже почти размыкает губы, но не до конца. Открывает глаза и видит, что у Фрэнка они всё ещё закрыты. И ресницы дрожат, когда тот раскрывает их. Донни кажется, что он и сам дрожит, но, возможно, только кажется. Он отстраняется от Фрэнка на немного, выпускает его лицо, которое, целуя, сминал рукою, и этой же рукою ведёт вниз. Он хочет касаться Фрэнка и хочет сжать его между ног. Сквозь джинсы, всего и в кулак. И понимает, что совершенно нелогично и неожиданно Фрэнк отбрасывает его руку в сторону. Той самой левой, которой только что с силой сжимал ему шею, тянул и ласкал плечо.       Донни уже совсем отстраняется. Но передумывает, снова опирается о стену локтем и закусывает ноготь на большом пальце. Смотрит на Фрэнка опять близко, сначала исподлобья, потом чуть откинувшись, словно разглядывая сверху.       — В чём дело?       Видит, как тот поднимает глаза вверх, закрывает, сглатывает, снова опускает. Молчит с таким видом, что Донни огромнейшим усилием воли подавляет в себе желание ухватить его за шею, сдавить и тряхануть.       — Я спрашиваю, в чём дело, Фрэнк? — снова глухо повторяет.

***

      — Я спрашиваю, в чём дело, Фрэнк? — снова глухо повторяет.       Фрэнк чувствует, что угроза в вопросе от этого только ощутимее.       Фрэнк помнит этот мгновение всю жизнь. Мгновение, когда он дал своё согласие на то, чтобы Донни делал с ним всё, что придёт ему в голову. И в голову Фрэнка тоже, потому что не только Донни в лице Фрэнка нашёл того, кого искал всю жизнь, но и он сам нашёл того, кого захотел.       И если Донни имел представление, среди кого он хотя бы может попытаться искать, то для Фрэнка всё стало откровением.       Он увидел Донни впервые и навсегда. Это была любовь с первого взгляда, такой силы и такая неумолимая, что жизнь до этого взгляда и жизнь после — совершенно разные жизни. Две разные жизни Фрэнка Эшли.

***

      Фрэнк стоял, не двигаясь, среди людей, в одной из образованных ими шеренг, что расступались перед двумя охранниками галереи и уводимым Робином Донни. Хотя выглядело всё так, будто его сопровождали, потому что Донни не дал им до себя дотронуться.       Фрэнк не мог точно сказать, что произошло, потому что не видел завязки и кульминации. Он, как и многие в его стороне, обернулся уже на женские вскрики. Видел только, что на блестящем мраморном полу выставочного зала лежит, зажимая нос и заливая руки и пол кровью посетитель. А чуть дальше лежит охранник, тоже зажимая нос и заливая пол кровью.       Фрэнк тогда ещё не знал, кто причина события. Он видел только стоящего между лежащими на полу высокого темноволосого мужчину в дорого сшитом костюме. Тот поднял обе руки ладонями вверх и вперёд, показывая, что сдаётся, и что-то говорил державшему его на мушке охраннику. Ну, видимо, что со всем согласен, виноват, пойдёт куда скажут. Хотя становилось ясно — трогать себя не даст.       Фрэнк не слышал ничего. Донни говорил тихо.       Теперь-то он знает, что когда Донни в особом гневе, то всегда говорит очень тихо.       Тогда не знал.       Фрэнк слышит лишь, что громко отвечает охранник:       «Сэр, только из уважения я позволю вам идти без наручников. Но выстрелю вам в ногу, если сделаете глупость».       Донни кивает ему с видом «справедливо».       И когда Донни проходит мимо, Фрэнк стоит совсем рядом, прямо близко. Он чувствует запах парфюма от Кристиана Диора. Видит, как с высокомерно и гордо вздёрнутой головой Донни идёт к выходу и как он довольно-таки скоро опускает руки и всовывает их в карманы.       И вот тогда Фрэнк вдруг осознал, что только с ним он хочет прожить свою жизнь. И только от такого сможет терпеть всё, что может (и хочет) позволить с собою делать.       Но что это именно такое — Фрэнк тогда даже не разобрался. Он был просто поражён собою и, конечно, Донни.       «Чёртовы педики», — услышал Фрэнк рядом.       «Думают, что если денег дохрена, так можно творить, что в голову взбредёт», — сказали следом.       Тогда Фрэнк понял, как ему поступить.       Он вернулся с выставки, прославляющей искусство резьбы в полудрагоценном камне, домой. Нашёл Лили уже лежащей в постели. Она обрадовалась, тепло заключив его в объятья. Но это не изменило намерений Фрэнка. Слыша себя словно бы со стороны, Фрэнк сказал ей, что они должны расстаться и завтра он съедет. Хотя может и прямо теперь. Уберётся в свою студию, потому что, как ему кажется, она сейчас сама этого захочет.       Лили была, прямо сказать, сначала удивлена, потом агрессивна, потом умоляла его сказать, что это шутка, потом швырялась в него косметикой.       «Господи! — кричала она. — Да какой из тебя педик, когда ты даже палец мне не даёшь себе в зад вставить!»       Что было справедливо с её стороны.       И гнев, и досада её были Фрэнку понятны. Но выбора у него не было.       Скандал на выставке осветила в утренней светской хронике в своей колонке Стефания Грасс.       Из неё Фрэнк узнал имя нарушителя спокойствия, кто он и чем занимается. И что, да, «денег у него дохрена»: несколько крупных строительных компаний в разных странах под его руководством, главный акционер, совладелец отца. А попутно фантастично хорош собою и гей.       И вообще, скандалы с рукоприкладствами довольно-таки часто сопровождали Робина Донни в течение последних лет. Он являл собою социально-агрессивный тип, впрочем, обаятельный и эрудированный.       Это сумел почерпнуть Фрэнк Эшли из светских хроник всё той же Стефании Грасс. Как и то, какова величина состояния Донни и, само собою, ещё много раз, ориентация. Какие-либо частные случаи не освещались. И Фрэнк не мог понять, есть ли кто у Донни. Поэтому шёл наугад.       Ему повезло. Тогда у Донни никого не было.       А через три недели Фрэнк, сидя на кожаном диване на презентации новых земельных участков в Анталии, предложил ему себя выебать.

***

      Поэтому сейчас, стоя перед Донни, Фрэнк боролся сам с собою. Он был настолько взволнован и настолько в беспорядке мысленно, что просто не мог заставить себя внятно ответить на вопрос. И в этом была странность, так как он никогда за словом в карман, если отвечать собирался, не лез.       Сейчас он видел только, как Донни, кусая ноготь, смотрит: его недоумевающий и словно бы забирающийся в голову взгляд. А взгляд у Донни были красивейший: тёмно-карий, выразительный, с яркими ресницами. Умный и проницательный. И сейчас он был зол. Ещё бы.       Фрэнк дал бы голову на отсечение, берясь утверждать, что Донни вообразил, будто Фрэнк его дурит.       Наконец, словно что-то для себя выяснив, Робин говорит:       — Сколько?       Фрэнк чувствует, как сам собою прижимается к стене всей спиной, сдвигаясь как можно дальше. Конечно ему придётся сказать правду, лгать Донни — просто ни на миг не приходит Фрэнку в голову. Но есть опасение, что тот пошлёт его ко всем чертям, услышав всю правду.       — Нет, я не шлюха, — говорит Фрэнк.       — Фрэнк, и не подумал бы. Я спрашиваю, со сколькими мужиками ты трахался до того, пока не решил предложить мне себя при всём честном народе?       Голос Донни еле слышен, но вибрирует так низко, что Фрэнку хочется стонать. Стонать от желания прижаться к нему и от угрозы, о которой говорит эта вибрация. Он понимает, что молчать дольше нельзя. Отвечает:       — Нет. Ни одного.       Донни придвигается совсем близко, приближает лицо к лицу, разглядывая в нём малейшие черты.       — Ты издеваешься надо мною, малыш? — спрашивает сквозь зубы и ещё тише.       — Нет. Это правда, — говорит Фрэнк, выдерживая его взгляд.       Донни медленно, изнутри, прикусывает нижнюю губу и выпускает.       — Наверное, это ты так развлекаешься? Просто времяпрепровождение? Скажи, я прав?       — Нет. Я хочу тебя.       Донни не отстраняется. Продолжает разглядывать. Прошла вечность, прежде чем он говорит:       — Я хочу, чтобы ты знал, Фрэнк. Я скажу тебе один-единственный раз. Больше никогда.       Он почти касается губами щеки Фрэнка. Дыхание его тёплое и старательно сдерживаемое.       — И если ты сейчас согласишься, то это тоже раз и навсегда, — приближает губы к уху Фрэнка.       Фрэнк чуть отворачивается, словно открывая шею его зубам.       — Позволишь мне коснуться теперь, значит, впредь я стану брать тебя когда, где и как захочу, не спрашивая согласия.       Донни чуть отстраняется. Ну, чтобы видеть реакцию лучше.       Фрэнк снова разворачивается к нему лицом.       Их рты опять почти касаются друг друга.       Фрэнк выдерживает взгляд, но это нелегко.       — Да, — говорит просто.       Донни коротко улыбается одними губами, опустив взгляд ко рту Фрэнка. И когда он сжимает его рукою, Фрэнк готов заорать. От всего, что мечется и бьётся в его теле и голове. Ему кажется, что мощная сейсмическая волна, центр которой в его промежности под рукою Донни, разбивает его на сегменты. Он втягивает воздух сквозь зубы и стонет, откинув голову и чувствуя, как рот Донни, злой и требовательный, захватывает шею, а рука его делает так, что Фрэнка прошивает болью от возбуждения, страха и желания. Фрэнк прижимается к нему, обхватывает ладонями лицо, находит губы, целует, с ужасом отмечая, что твердеет в считанные секунды.       Донни берётся за его ремень, растаскивает, отдёргивает пуговицу на поясе джинсов, пропихивает ладонь.       Фрэнк, ухватив в кулаки рубашку и пиджак Донни, упираясь ими в его грудь, часто дыша, отталкивая и удерживая одновременно, стонет, как только Донни касается его голого, охватывает ладонью и гладит. Фрэнк запрокидывает голову снова, Донни целует ему шею и уже начинает раздеваться, как Фрэнк, словно опомнившись, говорит:       — Постой.       — Что теперь-то?       Фрэнк, тяжело дыша, по-прежнему удерживая Донни за одежду, выдыхает:       — Не здесь. Я прошу тебя. Я прошу.       Донни с неохотой отступает.       Становится видно: это даётся ему с огромным трудом, потому что готов. Донни хочет Фрэнка так, что может зарычать. Собственнические и хищные инстинкты в нём включены и мечутся под галстуком и сорочкой с драгоценными запонками, подо всем его лоском. Но в то же время он понимает, что, возможно, Фрэнк действительно не готов.       Он ему многое позволил, но ещё не готов.       — Я найду тебя, — говорит Фрэнк, застёгивая джинсы и ремень. Отмыкает дверь и уходит.

***

      Донни ещё раз закурил, потому что не имел ни малейшего желания выходить в таком состоянии на люди. Как подросток, в самом деле.       И вообще, то, что произошло, вдруг представилось ему нереальным. Очень живым, жёстким, горячим, но всего словно бы не было. Шикарная порнографическая галлюцинация.       Вымыл руки, рассматривая себя в зеркале, и вдруг застонал.       «Блядь!» — сказал он зеркалу, досадливо встряхивая руками.       «Блядь», — сказал ещё раз, возвращаясь по лестнице наверх.        Донни сообразил, что не знает: кто Фрэнк, его номер телефона, откуда он сам. Не знает: как тот хочет связаться, когда появится, появится ли вообще. И что он сразу же нарушил данное Фрэнку обещание: не спрашивать у того согласия.       Донни остановился, заставляя себя быть спокойным. У него получалось, но сама эта паническая реакция и отчаяние, которые им овладели — это всё оказалось таким неожиданным и забытым. Да он сам себе не мог точно ответить, было ли такое с ним когда-либо и с кем-либо.       До квартиры добрался поздно, уснул с мыслью о Фрэнке. Проснулся на том же месте в мыслях, на котором заснул. Сел на кровати, спустив ноги.       — Твою мать, — сказал вслух. Очень походило на одержимость, кроме шуток.       Пока собирался в офис, думал о Фрэнке. Пока ехал в Даунтаун, простояв пятнадцать минут в пробке, думал о Фрэнке. Поднимался в лифте на свой этаж, думал о Фрэнке. В приёмной сказал мисс Баббл, чтобы она связывала его с любым, кто звонит.       — Даже с незнакомыми? — уточнила мисс Баббл.       — Особенно с незнакомыми, Вирджиния, — бросил Донни, уже закрывая за собою дверь.       Но собраться и нормально выполнять свои обязанности удалось, и даже, что стало невероятным облегчением, удалось забыть о Фрэнке ровно с тогда, как ему сообщили, что нужно срочно скупать под застройку площади, с которыми дали маху конкуренты. Донни занялся оформлением сделки, пока не хватились другие. Участок находился в Малибу. Стоило шевелиться.       Но зато когда Донни пришёл в себя, была уже половина пятого, а мисс Баббл так и не сообщила ему ни о каком звонке от какого-либо Фрэнка. О том, что она забыла, речи быть не могло. Мисс Баббл — идеальный секретарь-референт.       Значит, он не звонил.       И Донни с отвращением ощутил, как его накрывает досада. Апатия. Он вяло-агрессивно отпихнул от себя ноутбук.       Дела были закончены, но Донни, как ненормальный, дождался официальных шести вечера, свернул ноутбук, положил сотовый в карман и вышел из офиса.       Мисс Баббл попрощалась, напомнив, что в восемь тридцать запланирована встреча.       Донни поблагодарил, тоже попрощался, дождался лифта, спустился в подземный гараж. Когда шёл к автомобилю, почувствовал, как коротко, приняв сообщение, завибрировал телефон. Посмотрел. Скидки на марочные швейцарские часы.       «Кому, блядь, нужны эти часы?» — подумал в сердцах.       Донни убрал телефон в карман, поднял руку с ключом сигнализации вверх, услышал, как токнул его автомобиль. И тут, обогнув последний, отделяющий от парковочного места ряд, увидел полусидевшего на капоте его «ауди» и курившего в ожидании Фрэнка.       Донни ощутил, как жаром прокатилось в животе, растеклось до груди, залило ключицы, шею и глаза. Но ему тем не менее удалось сохранить темп шага, не замедлиться и не броситься вперёд. Он остановился перед Фрэнком, рассматривая. Тот, не торопясь, докуривал, в свою очередь разглядывая его. Как он делал потом всегда. Этим своим полуулыбающимся взглядом, спокойным, немного суженным, в котором, в зависимости от мыслей, менялся оттенок. Этот спокойный уравновешенный взгляд рождал у Донни ощущение, что Фрэнк знает что-то, чего сам Донни о себе не замечает. Но Фрэнк не рассказывал, предоставляя возможность всякий раз угадывать, что именно.       — Привет, — Фрэнк бросает окурок на бетонный пол и давит кедом.       — Привет, — отвечает Донни, проходя к задней двери автомобиля со своей стороны, чтобы оставить сумку с ноутбуком на сиденье.       Фрэнк, не спрашивая, садится на пассажирское рядом и спокойно пристёгивается.       Донни тоже, разглядывая его. Включает зажигание, выводит автомобиль со стоянки. Спрашивает:       — Куда поедем?       Фрэнк смотрит молча, сжимает и прикусывает губы, но продолжает только смотреть.       — Можно в мотель, можно к тебе, можно ко мне. А можно прямо здесь, если, конечно, ты так хочешь, — продолжает Донни, чувствуя небывалое, чувствуя волнение под взглядом Фрэнка. И от этого волнения в его голосе становится чрезвычайно много ядовитого пренебрежительного тона.       Фрэнк же сегодня не в пример спокойнее вчерашнего.       А Донни кажется, что он теряет инициативу, чего он не любит очень сильно. Донни контролирует всё. Он властен, авторитарен, всезнающ, настойчив и не терпит возражений.       Фрэнк же, это просто чувствуется, более скрытен, мягче, менее порывист в поступках. Что отнюдь не значит, что он мягкотел и безволен. Чутьё на людей говорит Донни, что рядом с ним сидит настоящий тихий омут. И глаза. Глаза Фрэнка неоднозначны.       — К тебе, Бобби, — мягко произносит Фрэнк.       — Бобби? — Донни немного улыбается, развернувшись к Фрэнку вполоборота.       — Бобби, — повторяет Фрэнк, в свою очередь улыбаясь глазами.       Донни некоторое время ведёт молча, потом говорит:       — Меня никто так не зовёт.       — Зря. Я буду.       И Донни понимает, что будет. Это решено.       Потом они стоят в пробке.       Донни закуривает.       Фрэнк нет. Он смотрит, как курит Донни, сбивая пепел сигареты в окно, как снимает солнечные очки, потому что они развернулись спиной к солнцу, иногда смотрит на него самого. Фрэнк отстёгивает ремень, склоняется, обхватывает Донни ладонью за шею и целует. Очень нежно и доверчиво, прикрыв глаза.       Донни чуть торопливо отвечает, охватив держащую его руку за голое запястье.       Поцелуй достаточно долгий, Фрэнк изменяется в лице, когда сдвигается обратно.       Донни делает последнюю затяжку, давит окурок в пепельнице.       — Кто ты?       — Я пишу, — Фрэнк пожимает плечами.       — Ты писатель? Настоящие книги?       — Да, одна, — Фрэнк улыбается.       — И я мог читать что-нибудь твоё? — Донни наконец-то набирает скорость, выбравшись на шоссе.       — Мог, если читаешь.       — Как тебя зовут?       — Фрэнк Эшли.       — Так это ты — та дрянь, что сводит с ума почтенных мамаш и отцов семейств, заставляя их поливать тебя ядом, бензином и смолой?!       Донни снова надевает очки, почти смеётся.       — Это я.       — Я не читал твою книгу. Только отзыв в каком-то журнале. У критика, похоже, тоже детки на выросте. Чувствовалось, что в тревоге за умы и нравственность нового поколения.       Фрэнк молчит, улыбаясь сам себе.       — Я, пожалуй, не стану этого делать, — говорит Донни, съезжая на нужную улицу.       Фрэнк насторожённо оборачивается.       Донни, привлечённый его напряжённым движением, задерживает в руке ремень безопасности, который, не затормозив до конца, начал отстёгивать заранее.       — Чего ты не станешь делать? — резко спрашивает Фрэнк.       Донни сдерживает самодовольную улыбку, замечая, что ему удаётся вывести Фрэнка из равновесия. Забирает ключи из замка зажигания, смотрит:       — Не буду читать ничего, что ты написал или соберёшься написать.       — Без проблем, — с видимым облегчение бросает Фрэнк и выбирается из автомобиля.       — Фрэнк, меня пугает твоя целеустремлённость в некоторых вопросах, — Донни ставит сигнализацию.       — Ну да, я Козерог.       Донни с приятностью для себя отмечает, что Фрэнк отнёсся к нежеланию со стороны читать его книги совершенно спокойно. Его волнует только то, что Фрэнк сам хочет получить. И это льстит.       Донни легко подталкивает Фрэнка между лопаток, показывая направление, в котором идти до его квартиры.       — Будешь пить? — спрашивает, оставляя сумку с ноутбуком и телефон на столе перед диваном.       — Буду, — Фрэнк осматривается. — Симпатичное жильё.       — Спасибо, — бросает Донни уже из кухни, где оставляет пиджак, моет руки, достаёт стаканы, берёт бутылку виски и возвращается обратно.       Фрэнк, дожидаясь, продолжает стоять.       — Присядешь? — спрашивает Донни.       — Нет. Не хочу.       Донни наливает. Безо льда. Чистого виски, протягивает один стакан Фрэнку. Тот берёт и сразу отпивает.       — Это действительно правда, то, что ты мне сказал в сортире?       Донни оглядывает Фрэнка, медленно проглатывая виски.       — Всё правда, но что именно?       Донни ослабляет галстук и расстёгивает пуговицу.

***

      Фрэнк чувствует, как его начинает жечь от этих движений, которые говорят, что скоро Донни вообще разденется и Фрэнк сможет касаться его. Он хочет видеть его голым, без одежды. Но Фрэнка немного подтрясывает, поэтому он делает достаточно глубокий глоток. Виски очень кстати.       — Ты… У тебя не было секса с мужчинами?       Фрэнк утвердительно кивает.       — А ты как понял, что тебе это всё нужно? Тискался в колледже с футболистами в мужской раздевалке? В школе с лучшим другом? — Донни приближается вплотную, не спуская глаз с лица Фрэнка и ловя каждое его движение. Он общается с таким безобразно большим количеством людей, что видит ложь в восьмидесяти процентах из ста. И теперь тоже хочет знать: врёт Фрэнк, преследуя какой-то свой интерес, или это просто бинго, которое упало в руки совершенно дурным образом.       Но Фрэнк достаточно спокоен для лжеца, только немного краснеет под прямым взглядом. Потому что Донни делает, что делает всегда, желая подавить волю собеседника и вывести его из себя: приближается очень близко, заходя в личное пространство и заставляя Фрэнка отвлекаться на вторжение и присутствие его тела в такой близости.       Фрэнк смотрит прямо в лицо, в глаза, не отводя взгляда. Хотя то, как разглядывает его Донни, продирает до внутренностей огнём. С каждой минутой Фрэнк всё больше убеждается, что Донни просто как лесной пожар изо всех чувств и эмоций, что способно нести в себе сочетание тестостерона, садистических склонностей, самоуверенности, материальной независимости, отсюда уверенности в своих возможностях, стабильности и инфернальной мужской привлекательности. И всё это втиснуто в хорошее образование, воспитание, внешне благопристойное, выдержанное поведение преуспевающего бизнесмена. Условно благопристойное. Местами. И временами.       Сейчас Донни стоит близко, произносит слова так, словно с презрением цедит их в лицо Фрэнку ровным тихим, сдержанным тоном. И кожа на его аристократичной переносице собирается складками, как у хищника, который обнюхивает лежащее перед ним, не решив до конца, нравится ему или же нет.       — Нет, ни футболистов, ни лучшего друга.       — Ты прямо загадка, Фрэнк, — Донни, осматривая его щёку, приближает губы к горящей скуле и испытывает желание начать лизать её и бросить все эти кружения вокруг непорочной задницы. Но он так просто не может. Ему хочется впиваться в него вербальными когтями, разворошить эту стыдливость, что горит под тёплой золотой кожей. Ту самую, что притащилась, предлагая себя, сама.       — Подружка с пальцем? Страпон? Нет?       Фрэнк начинает нервничать больше, и Донни отступает. В конце концов он сам в течение дня чувствовал себя таким несчастным, терзаясь мыслью, что Фрэнк не появится никогда, что плевать в лицо удаче теперь, издеваясь над Фрэнком, — просто чудовищная неблагодарность с его стороны.       — Допивай.       Фрэнк допивает.       Донни забирает у него стакан и наливает уже до половины.       — Я не хочу, — Фрэнк отмахивается рукой.       — Пей, я сказал, — Донни, приказывая, протягивает виски.       Фрэнк берёт.       — Залпом, ты же можешь. Давай, — смотрит, как Фрэнк пьёт. — Иди наверх. Первая по правую руку — будет моя спальня. Я подойду через пару минут.       Фрэнк оставляет стакан и, поднимаясь по лестнице, начинает стаскивать с себя блейзер.       Донни провожает его взглядом, наливает себе ещё немного и звонит мисс Баббл, прося отменить встречу в восемь тридцать и прося не беспокоить до завтрашнего утра, потому что у него не будет возможности ответить.       Мисс Баббл очень компетентна. Она не спрашивает пояснений, просто говорит:       — Хорошо, мистер Донни.       Донни допивает, оставляет стакан и поднимается по лестнице, тоже на ходу стягивая галстук и снимая запонки.

***

      Фрэнк сидит на его кровати голый, подтянув ноги и ухватив себя за щиколотки руками.       Донни останавливается, рассматривая его и снимая с себя сорочку. Ему нравится, каким становится взгляд Фрэнка, стоит ему увидеть голую грудь Донни.       Донни гладкий, белокожий, тренированный два раза в неделю в спортивном зале молодой двадцативосьмилетний мужчина. Поскольку работает он в основном в офисе, то не может похвастаться таким же здоровым загаром, какой есть у предоставленного себе почти что всё время в силу специфики своего занятия Фрэнка. А солярии Донни не любит. Но, в целом и в общем, ему наплевать на цвет. Он просто хорош: шесть футов и три дюйма здорового сильного самца, неплохо боксирующего, обрастающего щетиной с катастрофичной скоростью, с настырным подбородком, жёстким ртом, густыми, полувьющимися и быстро срастающими тёмными волосами. С чистой кожей, без родимых пятен, без шрамов, без татуировок, проколов и прочего подобного.       Донни двигается к окну спустить римскую штору, но Фрэнк говорит:       — Оставь свет.       — Ты хочешь свет? — Донни несколько удивлён, но подчиняется и продолжает раздеваться под взглядом Фрэнка. Перед тем как зайти на кровать, достаёт из тумбочки лубрикант и презерватив, кидает рядом с Фрэнком.       Фрэнк берёт презерватив и отшвыривает, не глядя.       — Это почему? — Донни вздёргивает бровь и заступает коленом на кровать.       Фрэнк смотрит на него снизу, откинувшись на вытянутых руках.       — Я чистый. Давай без гандонов.       Донни добирается до и склоняется над Фрэнком.       — Возьми так, — говорит Фрэнк, запрокидывая голову под его губами и, обнимая рукой за плечи, тянет на себя.       Донни накрывает его собою, испытывая чувство, сходное погружению в волны. Губы Фрэнка нежные, даже слюна с привкусом сладкой жвачки, тёплая, словно вода. Фрэнк горячий и отзывчивый.       Донни спускает руку вниз, сжимает его ягодицы, тянет в сторону, ощущая, как в теле от этого движения запускается едва ли не ядерный синтез.       Фрэнк чуть сильнее вздрагивает, закидывает колено ему на бедро.       Донни ложится между его ног, опираясь левой, согнутой в локте, на кровать. И ею же ласкает волосы Фрэнка: мягкие, нежные, густые и рассыпающиеся.       Фрэнк спускает руку вниз, между их животами, просовывает ладонь и берёт член Донни. Тот сжимает зубы, Фрэнк, наоборот, раскрывает губы. Он широко распахивает глаза, следит снизу за тем, что испытывает Донни от его прикосновения.       Донни не сдерживается, закрывает глаза, облизывает губы, выдыхает, прижимается к его шее лицом, ласкает губами горло, подбородок.       Рука Фрэнка смелеет, обхват ладони крепче, и Донни слышит:       — Скажи, что хочешь меня, Бобби.       Донни словно выныривает из прозрачной горячей воды, поднимает голову, рассматривает Фрэнка. И тут видит что-то, пока неясное, лишь тень, лапы, оттенок шкуры того существа, что прячется во Фрэнке, но оно быстро скрывается в глубине. И снова только его чудесные золотисто-зелёные глаза.       Повинуясь порыву, Донни сжимает пальцы левой в волосах Фрэнка, заставляет его прижаться затылком к кровати, откинуть голову, сморщившись от неожиданного рывка, но быстро вернувшись к прежнему выражению в лице. Донни ловит его пальцами за подбородок, крепко сжимает, заставляет открыть рот, склоняется, мокро облизывает губы и зубы. И принуждает взять глубоко в рот два своих пальца, указательный и средний, держа их на манер ствола револьвера. Чуть приподнимается, чтобы было удобнее вставлять, заводя сверху, пропихивая глубоко и заставляя Фрэнка сглотнуть, закрыть глаза и пальцы обсасывать.       Фрэнк охватывает его локоть ладонью, обвивает руку. Ему нравится.       Донни ощущает, как по спине идёт дрожь, когда он снова видит из-под запрокинутых ресниц взгляд сосущего Фрэнка. Донни вынимает пальцы, снова спускает руку вниз, отклоняется, заводит её между ягодиц Фрэнка, медленно, но без остановки, вставляет средний. Дрожь на спине становится колючей, когда Донни видит, что Фрэнк искажается на секунду, сжимает веки, потом раскрывает, вернув взгляд. Донни склоняется к его рту, по-прежнему запрокинутому вместе с головою от зажатых волос, говорит, одновременно с тем, как пропихивает указательный вдобавок к среднему:       — Фрэнк, я очень прошу тебя, что бы ты ни чувствовал, постарайся расслабиться. И что бы ты себе ни представлял, просто забудь. Всё не так.       Донни продолжает растягивать его пальцами вместе со словами.       Фрэнк уже сейчас напрягается, прижимаясь грудью, но послушно кивает.       Донни тоже кивает, поднимается, отпускает Фрэнка, говорит:       — Переворачивайся.       Фрэнк слушается. Ложится на живот, но оставляет сведёнными плечи и лопатки.       Донни видит, что у него на спине под правой — круглая шоколадная родинка, а по всей коже спины короткие светлые волоски; именно они создают это бархатное ощущение, которое, лаская Фрэнка, опознают ладони. Донни заставляет его раскинуть ноги шире, зажимает ладонями ягодицы, растаскивает, оглядывает. Он знает, что Фрэнк не расслабится сейчас ни в какую. Что сейчас это вообще невозможно, он знает.       Донни находит баллончик с лубрикантом, выдавливает на пальцы, глубоко и скользко заводит во Фрэнка, с садистским удовольствием наблюдая, как приходят в движение, стремясь друг к другу, золотистые лопатки. Он несколько раз движется, потом покидает Фрэнка. Ещё одной порцией лубриканта измазывает себя. Отшвыривает баллончик, упирается левой в кровать, правой начинает пропихивать себя в зад Фрэнка, что не так легко. Тот просто закрыт.       — Фрэнк, — бросает Донни, добавляя в голос приказа и напоминая, о чём говорено.       Фрэнк опускается лицом в кровать, разводя плечи и лопатки.       Донни снова толкается, начинает проникать гладко, достаточно легко от лубриканта, но видит, как Фрэнк тут же закручивает руками покрывало, сжимая его тем сильнее, чем глубже забирается член. Донни чувствует чередующиеся сжатия вокруг себя, в то время как протискивается, с чередующимися замираниями, когда останавливается. А ведь он ещё только вполовину внутри.       Фрэнк весь мокрый: лопатки, позвоночник и поясница усеяны крупными каплями пота, выступившими от боли и напряжения. Его шея, красивая, сильная и чистая как у мальчика, с коротко состриженными над нею волосами, тоже мокрая.       Донни хочет погрузиться быстро, он может это сделать, но хочет, чтобы Фрэнк остался жив и по возможности цел. Удерживая себя на обеих руках, склоняется, одновременно коленом заставляя Фрэнка поднять вверх своё и раскрыться больше.       — Фрэнк, легче, не заставляй меня причинять тебе боли сверх того, чем нужно.       Голос его прерывается от напряжения.       Фрэнк вздыхает, расслабляет пальцы, выпускает ткань покрывала. Секунда, две, ещё несколько…       Донни чувствует послабление.       Фрэнк берёт себя в руки.       Донни слизывает с его плеча крупные солёные капли с запахом его кожи. Оставляя вес тела на правой, левой, ласкающе и мягко, крепко зажимает Фрэнку шею, потому что знает, что сейчас будет. Пользуясь моментом, Донни погружается рывком до конца, решая долго не проталкиваться.       Ответное движение Фрэнка почти скидывает, но Донни не допускает этого, рывком руки пригибая Фрэнка к кровати за шею и сдавливая, прибивает бёдрами и цедит ему на ухо:       — Бога ради, Фрэнк, лежи спокойно!       Замирает, набирая в лёгкие воздуха, удерживая собою, оставаясь в нём и пытаясь не кончить сразу от тесноты и жара, что охватывают его.       — Блядь, — говорит Фрэнк, сжимая кулаки. Он дышит часто, втягивая и выдыхая воздух.       Донни начинает двигаться.       Это ещё и не возвратно-поступательные, это просто раскачивание бёдрами, но Фрэнка всё равно ведёт, он дрожит, и Донни понимает, что ему совсем не хорошо.       Неожиданно выйдя, Донни тычком в поясницу заставляет Фрэнка оставаться в прежней позе. Снова измазывает себя в лубриканте, возвращается, проникает сразу и до конца. От боли Фрэнк начинает стонать. Донни двигается, охватив Фрэнка левой рукой за шею, подтягивая вверх и прогибая. Он, конечно же, сдерживает себя как может. Он, без сомнения, не даёт себе воли. И то, что Фрэнку кажется чудовищным и разламывающим, всего лишь медленные полные движения.       Фрэнк пытается освободиться от руки с удушающей хваткой, сдавливающей ему горло, но Донни ещё более тесным рывком оставляет его на прежних позициях.       — Ублюдок, — не выдерживает и выдаёт сквозь зубы Фрэнк, почти всхлипывает.       — Я, малыш, конечно, я, — говорит ему на ухо Донни, несдержанным толчком прибивая к кровати.       Донни чувствует добрую долю возбуждения от того, что он делает с Фрэнком. Ему теперь совершенно ясно, что он первый, кто оказался в этой упругой золотистой заднице.       Фрэнк снова предпринимает попытку скинуть его, но Донни, быстро ухватив за волосы на затылке, тычком прижимает Фрэнка к кровати лицом. Решает покончить с этим, тем более что готов.       — Я постараюсь быстрее, Фрэнк, — говорит, ускоряясь, и кончает через тридцать бесконечных секунд, которые Фрэнку кажутся спуском в горячий ад.