Заметки на полях

Коннор подлавливает его в коридоре у мужской раздевалки. Хэнк уже жалеет о том, что ему не удалось улизнуть вовремя, не удалось избежать этого разговора, к которому он, черт возьми, не готов. — Капитан Фаулер сообщил мне, что ты планируешь уволиться. — Не просто планирую, — Хэнк выдавливает из себя ухмылку, — я уже подал заявление. — Почему? Хэнк изо всех сил старается не читать между строк. Он спешно напоминает себе, что не нужно везде искать скрытый смысл, не стоит вслушиваться в интонацию, не обязательно пытаться расшифровать чужие эмоции. Это просто вопрос от бывшего напарника и друга. — Разве это не очевидно? — он старательно скрывает раздражение за новой фальшивой ухмылочкой. — Нет, — отвечает Коннор. У него красивые глаза. И лицо. И то, что считается у девиантов аналогом человеческой души хотя бы в метафизическом смысле. “Потому что я, старый дурак, влюбился. В тебя”, — вертится на языке, но Хэнк не готов видеть неприязнь и отвращение в таких красивых глазах, поэтому снова добровольно проглатывает эти слова и выдумывает новые. Не менее честные. — Потому что я не могу выполнять свои обязанности. Я алкоголик с суицидальными мыслями, Коннор. У меня депрессия. Мне нельзя работать в полиции, во всяком случае, не в таком состоянии. Это жестокая правда, что бьет по самолюбию даже лучше, чем перепачканные футболки, отражение в зеркале и звонки от бывшей жены. Хэнку потребовалось три месяца визитов к психотерапевту, чтобы осознать и принять эту правду. Осознать и принять свои чувства он не готов, ему хватает мучительных изображений, что создает его воображение. Коннор улыбается будто бы с облегчением. — Я надеюсь, что тебе станет лучше. Его ладонь осторожно и ободряюще сжимает предплечье Хэнка. — Я тоже. *** — Ты ведь знаешь, что Андерсон увольняется не из-за своей депрессии? — Гэвин недобро смотрит на него из-под насупленных бровей. — И уж тем более не из-за своей любви к дешевому виски? Он никогда не сдерживается в присутствии Коннора. Вот и теперь его раздражение можно легко измерить и хоть сейчас добавить в палату мер и весов для человеческих эмоций. — Разумеется, детектив. Он увольняется из-за меня. — И что ты будешь делать? Коннор отводит взгляд. Он мог бы с легкостью обмануть Хэнка, мог бы убедить его, что чувства взаимны, что между ними возможны романтические отношения, но это было бы настоящим предательством, даже если бы правда никогда не всплыла на поверхность. Коннор не может так поступить с Хэнком. Так нельзя. — Я буду ему хорошим другом… если он этого захочет. Гэвин чертыхается и закидывает ноги на стол. Он всегда так делает, когда ему не удается получить нужной реакции от Коннора. — Что, не получилось влюбиться в Андерсона? Слишком старый для твоей пластиковой задницы? Коннор пожимает плечами. — Я не уверен, что способен влюбиться вообще, — произносит он раньше, чем успевает просчитать, кому именно сообщает эту информацию, и спешно добавляет: — Пожалуйста, никому не говорите об этом, детектив. Даже так... забудьте, что я вообще это сказал. Гэвин отвечает с неожиданной готовностью: — Без проблем. Тогда ты, жестянка, не говори Андерсону, что я о нем беспокоюсь, ладно? Даже если он спросит. Коннор кивает. — Договорились. Он архивирует массив собственных эмоций для последующего анализа. Или удаления — точного решения еще нет. Кажется, у него появился новый вопрос, который стоит задать Элайдже Камски при их следующей встрече.