My sweet Prince

Изуку очень плохо спал. Ему казалось,  что стоит закрыть глаза и вся эта мнимая сказка тут же закончится,  а с ним вновь сотворят что-то… Эдакое… И омеге было слишком страшно. Поэтому,  стоило ему хоть немного начать клевать носом,  как зеленоволосый тут же начинал легко хлопать себя по впалым щекам,  приводя в чувство. И,  ежу ясно,  что на нем это не слишком хорошо отразилось. На утро у Изуку жутко гудела голова и служанкам пришлось силком стаскивать одеяло со своего подопечного. Ни ноги,  ни руки нормально не гнулись,  потому как кровать оказалась «слишком» королевской. Он проваливался в перину,  а потому конечности затекли и онемели. Волосы,  что естественно,  спутались,  а потому их расчесывание заняло куда больше времени и энергии,  чем Мидории хотелось бы.  Но,  даже так,  Изуку ждал подвоха. Не могло все так легко перевернуться в его сторону, верно? И дождался. Служанка,  которой он доселе и не видел,  вынесла поднос с ножницами — красивые,  разукрашенные колечки и остро заточенный металл… Красиво. Но когда данную «штуку» поднесли к волосам,  омега пискнул, шарахнувшись в сторону.  Он не хотел стричь свои волосы. Пожалуй,  это было единственное,  что он унаследовал от своей покойной матушки,  а потому,  зарыв длинные,  израненные пальцы в курчавые,  темно-зеленые патлы,  резко закачал головой из стороны в сторону. Однако,  так или иначе,  с его мнением никто не собирался считаться. Мидорию скрутили,  довольно-таки грубо заломив руки за спину и заставили опуститься на колени. Кто-то наступил на по-омежьи тонкие щиколотки ног,  не позволяя брыкаться. Кажется — это были альфы. Изуку захныкал,  когда руки с длинными,  тонкими и ловкими пальцами зажали ножницы и быстро обкорнали,  довольно-таки аккуратно,  к слову,  его отросшие вихры,  оставив часть челки. Остальное — было максимально коротко. Конечно,  после этого в его опущенные руки впихнули одежду и вышли,  оставив омегу переодеваться. Стало ясно одно. Все это — сборище марионеток,  выполняющих заученные,  доведенные до автоматизма действия,  в которых нет ничего нового. Бездушные куклы. Изуку вздрогнул,  принявшись наскоро натягивать одежду на свое бледное,  потрепанное тело. Но руки не слушались,  и он не мог правильно застегнуть пуговицы на рубашке. Несчастный взгляд темно-зеленых,  стеклянных глаз то и дело возвращался к прядям волос,  что сейчас сиротливо лежали на холодном полу. Впрочем,  Мидория настолько ушел в себя,  что не сразу услышал шаги за своей спиной,  а потому крупно вздрогнул и едва ли сдержал испуганный писк,  когда на его плечи легли чужие,  такие теплые ладони и чуть сжали — не до боли,  но явно с предупреждением. С опаской,  но он обернулся через плечо, бросив взгляд на стоящего позади Тодороки,  прежде чем осознанно дернуться в сторону. Сбежать ему не дали. Шото перехватил за ворот рубашки,  потянув омегу на себя. При этом ткань натянулась и больно впилась в еще не зажившую рану на шее,  от чего зеленоволосый сдавленно проскулил,  рефлекторно подаваясь вперед и тыкаясь носом куда-то в ключицу Тодороки. Легче не стало. Однако,  произошло то,  чего он действительно не ожидал. Принц принялся застегивать его рубашку,  кажется,  совершенно не реагируя на изумление своего пленника. Так или иначе,  но любопытство взяло верх над страхом,  а Изуку,  прикусив губу,  осторожно качнулся с ноги на ногу и сам потянулся к одежде. Но его грубо обломили,  хлопнув по рукам,  как бы показывая,  что делать этого — не нужно. Когда с рубашкой было покончено,  Шото скрестил руки на грудной клетке,  отойдя на пару шагов,  и выжидающе уставился на Мидорию. Пленный же,  как-то нервно облизнув пересохшую губу,  принялся натягивать то,  что осталось в стопке,  стараясь не смотреть на Тодороки. Это напрягало. Изуку казалось,  что тот,  не сейчас,  так через пару лишних,  упущенных секунд,  кинется на него и растерзает,  в клочья. Впрочем,  радовало то,  что горячий воздух,  который по элементарному,  всегда поднимался вверх,  маскировал тяжелый,  опьяняющий запах альфы. Мидория специально опускал голову вниз. Но взгляд гетрохромных глаз не останавливался,  без особой заинтересованности наблюдая за процессом. Вообще,  Шото решил,  что дорогая одежда и вот такая смена имиджа хоть немного приведут омегу в порядок. Но взгляд Изуку был какой-то бессмысленный,  а на лице застыло какое-то кислое,  угнетенное выражение. Тем не менее,  Тодороки продолжал смотреть за тем,  как на Изуку,  помимо рубашки,  оказались отглаженные,  темно-синие брюки,  с узором к концу штанины; вычурный кардиган, в тон низу костюма,  с разными лентами и рюшами,  а так же символичная повязка на шею,  которую омега не решался завязать. Тогда-то Шото и решил взять все в свои руки. Альфа,  подойдя ближе,  молча выхватил повязку,  что была на пару тонов светлее и обернул ее вокруг шеи,  завязывая бантом сбоку — так,  что бы не слишком затянуть,  но и не оставляя болтаться. И в этот момент Изуку почувствовал себя еще более жалким и безвольным. — З-зачем все… Это?.. — он едва ли находит в себя оставшиеся крупицы смелости,  чтобы спросить это,  и тут же съеживается от накатившего страха,  из-за тяжёлого взгляда альфы. — О чем ты? — вопреки ожиданиям,  ему просто спокойно отвечают,  даже не прикасаясь. Он что,  теперь действительно как фарфоровая кукла? Или это, по правде,  лишь иллюзия? Изуку уже ничего не понимает. — С-стрижка… Одежд-да… — мямлит он,  чувствуя как дрожит собственный голос. Не знает,  почему. Наверное,  все-таки,  старые люди правы — больше всего пугает неизвестность. — Тебе нет нужды в этом знании,  — холодно отвечает Тодороки,  кивая на дверь — мол,  иди. А что остается Изуку? Только осторожно двинуться в сторону указанного выхода,  поджав губы и нервно сцепив пальцы рук замком. — Тебя никто не съест,  — скептично замечают из-за спины,  когда Мидория слишком долго мнется с дверной ручкой. Так или иначе,  все-таки,  открывает,  сразу же выходя на клетку винтовой лестницы. Путь всего один — наверх,  а ноги уже отказываются гнуться,  но омега все равно продолжает упрямо идти наверх. Пока,  наконец,  не оступается. И  если быть честным,  то Изуку был морально готов к тому,  что пробьет затылок о ступеньки и умрет прямо там,  то ли от потери крови,  то ли от заражения,  но совсем неожиданно его поясницу находит опора в виде сильной руки Тодороки. Прогнуться приходится очень сильно,  он почти ощущает,  как хрустят кости и отвердевшие,  от напряжения,  мышцы,  становится довольно-таки больно,  но равновесие ему помогают удержать. Выдохнуть не успевает — Тодороки резко переходит на широкий шаг,  буквально протаскивая Мидорию за собой. Носки обуви неприятно цепляются за ступени,  но это терпимо. Хоть и страшно. Что с ним сделают за это? В итоге,  его вновь притащили в ту комнату,  где он и ночевал. Но это не помешало омеге испуганно пискнуть,  когда его далеко не ласково опрокинули на кровать и,  прижав запястья к матрасу одной рукой,  вдавили в мягкую постель. Мидория сразу же отвернулся в сторону,  тихонько всхлипнув. Запястья словно огнем обожгло. — Как же ты… — раздается где-то над ухом,  после чего давление резко исчезает. И Мидория тут же отползает, даже не обращая внимание на то,  что обувь соскальзывает,  цепляясь за порожки кровати.,  — Бесишь меня,  — выдыхает,  наконец он,  присаживаясь на край и наблюдая за омегой. И,  почему-то,  ему кажется,  что лучше не стало. С теми вихрами омега смотрелся как-то… Живее,  что ли? — Я… Я все равно… Проиграл… — кое-как отвечает Изуку,  поднимая взгляд на Шото. И альфе это тоже не нравится. Этот щенок пытается выглядеть грозно,  но видно,  что в уголках глаз уже скопились слезы,  — Так в чем смысл… Всего этого? Почему просто не убить меня?! — он выкрикивает последнюю фразу и не сдерживает себя,  когда слышит раздраженный рык над ухом — просто закрывает лицо ладонями,  ощущая,  как горячая влага течет по щекам. — Прекрати,  — Тодороки кривится,  хмуря брови. Этот омега явно не понимает,  в каком он сейчас положении. Конечно,  Шото не был учителем,  но преподдать ему урок,  был вполне способен,  — Хотя, неужели ты действительно хочешь умереть? — интересуется он,  наигранно,  сжимая пальцами лодыжку и осторожно подтягивая омегу к себе. Не волнует то,  что покрывало под этим жестом сминается,  а сам Изуку испуганно затихает. Но спокойнее не становится,  когда руки «короля» ползут выше,  надавливая самыми подушечками на выпуклые,  из-за неестественной худобы,  коленные чашечки,  тазобедренные кости… И останавливаются где-то в раоне ребер,  которые можно прощупать даже сквозь одежду. — Я могу сломать тебя прямо сейчас,  — начинает он,  проходясь пальцами туда-сюда по выпирающим костям,  пока что даже не доставляя дискомфорта,  но явно пугая. В один момент он резко щипает за бок,  а Мидория,  вскрикнув от неожиданности,  дергается,  но тут же прижимает руки к грудной клетке,  когда,  подняв взгляд,  сталкивается с надменным взором победителя — обладателя гетрохромных глаз. Было страшно. Но он не скажет,  пусть это и очевидно. — Д-до сих пор же… Не… — омега все еще не сдает своих позиций,  продолжая упрямо отстаивать себя,  пусть и дрожь брала до кончиков пальцев. — Заткнись,  — прерывает Шото,  отпуская Мидорию,  как бы позволяя тому,  пока что,  делать то,  что ему вздумается. Тем не менее,  он далеко не отсаживается,  но и не придвигается ближе,  оставаясь на том месте,  куда опустился с самого начала. — Я уже говорил,  — неожиданно начинает он,  ладонью зачесывая двухцветные пряди назад,  — Что твой голос здесь ничего не стоит. Поэтому,  сейчас ты живёшь по моим правилам. Тодороки оглядывает Мидорию с головы до ног,  после чего лишь скептично что-то цедит себе под нос. Сам Изуку,  кусая губы,  осторожно переворачивается на живот,  потому как спина уже затекла,  но взгляда с Шото не спускает. Мало ли. Так или иначе,  Тодороки,  в общем-то,  не собирался в действительности что-то с ним делать,  ведь,  в любом случае,  Изуку ему нужен живым,  ухоженным и,  хотя бы,  относительно здоровым. Но это потом. Сейчас же его нужно было поставить на место и объяснить основы его новой жизни,  прежде чем омега успеет привыкнуть к этому. Но,  неожиданное известие мешает их идиллии. * * * — Какого черта? — устало выдыхает Шото,  накрывая глаза ладонью. Этого не было в планах. Слишком нежданно. Как снег в августе. — Я сам только что узнал,  — почти рычит в ответ Катсуки,  — Твою ж мать… Почему нам просто не грохнуть его где-то по дороге? — уточняет он,  кладя широкую,  горячую ладонь на рукоять меча,  — В связи с недавним военным положением — это можно выдать за несчастный случай,  и… — Фуюми,  скорее всего,  он возьмет с собой,  — лаконично и четко выдает Шото,  — Это значительно усложнит задачу. А еще,  это может развязать новую войну — мы пока не сможем достойно ответить. — Засада,  — комментирует Бакугоу,  скрипя зубами,  — Что тогда делать? Мне готовить охрану? — на удивление,  парень собран и спокоен, при этом находясь в максимальном сосредоточении. — Усиль охрану,  — соглашается Тодороки,  поднимаясь на ноги,  — Но не переусердствуй, — поясняет он,  проходя к дверям,  — Все-таки  нам стоит держать ухо востро. Мало ли,  что он задумал. Едва ли фраза успевает повиснуть в воздухе,  как дверь широко распахивается,  а на пороге возникает не слишком высокая,  но мощная фигура ранее обсуждаемого мужчины — на его лице странная полуулыбка,  а глаза хитро сощуренны; одна из рук лохматит светлые,  средней длины,  волосы,  а второй он притягивает к себе родную сестру Тодороки — по совместительству,  свою невесту. — Я надеюсь,  что вы обсуждали не меня? — это звучит не столько как вопрос,   сколько как утверждение,  однако он все равно вопросительно выгибает бровь. Естественно,  отвечать на это не нужно. — Впрочем,  это сейчас не так важно,  — мужчина жмет широкими плечами,  краем глаза замечая,  как Катсуки уже покидает комнату широким шагом,  — Наверняка слышали о возвращении нашего печально известного наркобарона? — он кусает свою губу и с некой надменностью оглядыввет Шото. — Это не должно касаться никого,  кроме… — начинает было обладатель гетрохромии,  но его довольно-таки резко и грубо прерывают,  жестом ладони. — Я желаю говорить с королем,  — специально выделяет своим низким,  глубоким голосом последнее слово,  явно стараясь задеть. Он всегда таким был,  сколько Шото его помнил. И никакой он не Ястреб. Самый настоящий стервятник. Даже имя,  которое молодой,  пока еще наследник,  не желал произносить — звучало,  как приговор. — А не слишком много почести? — все еще стараясь держать ровный,  ледяной тон,  интересуется Тодороки,  но эта немая игра только сильнее заводит короля западных земель — по взгляду видно,  что он,  откровенно говоря,  веселится. И это выводит из себя еще больше,  едва ли не доводя до точки кипения. Черт возьми. — Приемлимо,  для моего статуса, — легко замечает он,  проходя вглубь комнаты и пропуская вперед Фуюми,  что,  скромно склонив голову,  осторожно отходит к стене — разборки,  какие бы то ни было,  это не ее. Совсем. Шото скрипит зубами,  когда светловолосый мужчина вальяжно разваливается в кресле и проводит большим пальцем правой руки по своей нижней губе. Специально,  гад, выводит из себя. Однако,  Тодороки спешит взять себя в руки и  выдохнув,  подозвать к себе подошедшего стражника, чтобы отдать приказ — сообщить его отцу о прибытии нежданного гостя. Но,  хоть в чем-то Шото мог быть уверен. Энджи далеко не обрадуется этому визиту. Совсем. * * * Джиро сжимает ткань бледно-голубой,  атласной рубашки на широкой спине в кулачок сильнее,  чем было до этого — собственные костяшки пальцев белеют,  а глаза инстинктивно зажмуриваются,  потому что страшно. Да,  человек,  что «любезно» несет ее на руках,  несомненно,  пугает до чертиков. Но окружающие их люди,  от которых веет табаком,  алкоголем и потом,  страшат ее еще больше. Поэтому омега тихонько утыкается в грудную клетку Каминари,  на что тот лишь слабо усмехается. Сейчас,  они уже покинули гостиницу. Денки принес ее,  по видимому,  в одно из своих пристанищ,  потому как люди,  стоящие вокруг,  отвешивали почетные кивки,  явно выражая уважение и благоговенный страх к этому человеку. Кьека их мнения не разделяла. Но нога до тех пор болела,  а потому особого выбора у девушки не оставалось. Тем не менее,  Каминари пронес ее через весь зал,  подходя,  явно,  к небольшой и неприметной двери. Обычно,  такие вели в различные кладовки или чуланы. Но судить она не берётся. Девушка кусает губу,  когда ее заносят в просторную,  богато обставленную комнату. Сориентироваться не успевает,  ведь ее ноги почти сразу резко отпускают,  вынуждая ее босые  стопы опуститься на холодный пол. Боль резко опаляет всю конечность — от бедра и до кончиков пальцев,  а Джиро судорожно вцепляется в крепкие мужские плечи,  низко опустив голову. Тем не менее Каминари,  как бы извиняясь,  обхватывает ее тонкую талию своей рукой,  чуть надавливая ладонью,  соскользнувшей на ноющее бедро. И только с губ срывается тихое ругательство,  как девушку довольно-таки грубо толкают в грудь — мало приятного,  — заставляя упасть на не слишком мягкий,  но упругий матрац. Женские бедра,  что еще имели эти свойственные подросткам угловатые черты,  пружинят на постели,  а края и без того короткого сарафана задираются еще выше. Поправить не успевает — ее правую руку ловят и вытягивают вверх,  от чего в плечевом суставе что-то хрустит и болезненно тянет. — Не нравится? — интересуется Денки,  обманчиво нежным движением очерчивая четко выделенную скулу девушки огрубевшими пальцами свободной руки,  — Что же,  — не дожидаясь ответа,  продолжает он,  хищно облизываясь. Его желтые глаза резко сощуриваются и он становится похож на голодного, хитрого кота,  который уже давно поймал мышь,  но все не может наиграться,  — Тогда сейчас будет еще хуже,  — предупреждает он и одним движением выуживает откуда-то из рукава остро заточенное,  как на вид,  лезвие и склянку с белым порошком,  похожим на соль. Не нужно объяснять,  что это,  верно? Кьека испуганно сжимается и отрицательно мотает головой. Страх буквально парализует ее,  но еще больше она боится того,  что ее тело само тянется навстречу Каминари,  как будто оно вот-вот придет к чему-то долгожданному. Но она… Она же не хочет этого… Запястье,  доселе не поврежденное,  словно полоснуло огнем,  а после,  когда теплая,  ярко-бордовая кровь,  цвета хорошего вина,  потекла вних по руке,  пачкая даже ладонь Денки,  на рану,  явно не жалея,  насыпали плотный слой порошка,  что тут же,  пропитавшись,  приобрел грязно-розовый окрас. Рассудок еще не начал затуманиваться,  ведь до начала действия нужно было еще ждать,  но руки уже затряслись,  как в припадке,  а Джиро выгнулась в пояснице и попыталась лягнуть Каминари не поврежденной ногой. Однако,  просчиталась. Блондин перехватил лодыжку цепкими пальцами и до боли сжал. — Пора бы тебе уяснить,  — выдыхает он,  проходясь языком по руке девушки — от локтя и чуть ли не до самого запястья,  собирая крупную дорожку крови,  — Что со мной надо бы дружить,  — договаривает и,  цокнув языком,  откидывает девушку от себя — к изголовью кровати. Джиро правда пытается подняться,  но,  прежде чем ее рассудок окончательно не покинет свою обладательницу,  девушка успевает заметить,  как тонкие длинные пальцы блондина аккуратно расстегивают верхние пуговицы на его же рубашке. А дальше — темнота. Страшно и больно. Ее ломает во все стороны и кажется,  что руки гнутся в обратном направлении,  но это лишь иллюзия — страшный сон,  от которого она вскоре отойдет. Тем не менее,  эта жуть длится несколько секунд,  но кажется — что пару часов,  прежде чем с головой накрывает бешенная эйфория,  и сразу становится так жарко и так странно; ощущения с головой захлестывают омегу,  а координация и контроль над телом — и вовсе пропадают,  уступая место только действию наркотика. * * * — Я не знаю,  — выдыхает шатенка,  качая головой,  — Тсу,  лучше не лезь туда,  — Урарака смотрит на закусившую губу девушку,  — Мало ли… Еще и этот визит. Слишком странно. — Да,  наверное,  — все же соглашается она,  стирая со лба выступивший пот рукавом застиранной,  серой рубахи,  — Ты всегда оказываешься права,  но… — она прикусывает ноготь и,  чуть улыбается краем губ,  — Самой разве не интересно? — и ловит заинтересованный взгляд подруги. — Утра,  — раздается за их спинами довольно-таки громкий и оживленный голос,  принадлежащий красноволосому стражнику,  — Чем заняты? — интересуется он,  облокачиваясь о стену и скрещивая руки на грудной клетке. — Да тебе будто дело есть,  — перебила Очако так и не успевшую начать говорить Тсую, — Самому делать нечего? — девушка упирает руки в бока и едва ли не задевает ногой ведро с сероватой,  мыльной водой,  когда подходит к стражнику почти вплотную,  высоко вздернув подбородок. — Сколько бы времени не прошло,  а ты все не меняешься,  — он по-доброму усмехается, наклоняя голову вбок,  — А твоя… Подопечная говорить,  вроде,  тоже умеет,  — замечает он,  цокая языком. — С чего бы тебе вообще быть здесь? — шатенка хмурит брови и замахивается тряпкой,  но Киришима вовремя перехватывает ее руку за запястье,  останавливая,  — Вот же… — Я же только спросил,  — противопоставляет он,  запуская свободную руку в волосы,  однако потом,  выдохнув,  враз становится серьезным. И у омеги,  от этого взгляда,  мурашки бегут по телу,  — А теперь,  — он в грубоватой манере резко тянет девушку на себя и,  наклонившись к ее уху,  тихо цедит,  — Сейчас не лучшее время,  чтобы обсуждать подобное,  — после этого Урарака сама дергается назад,  вырываясь из цепкой хватки и кусая губу. — Просто заканчивайте,  вот и все. — Без тебя знаю, — обиженно буркнула девушка и,  подхватив ведро с водой,  кивнула напарнице в сторону кухни,  куда они вдвоём и направились. Впрочем,  стоило им двоим скрыться за поворотом,  как Эйджиро с разворота ударили кулаком в скулу. Даже имея довольно-таки крепкое телосложение, он все равно не устоял на ногах и,  налетев на стену,  медленно сполз по ней вниз,  накрывая горящее место тыльной стороной ладони — кажется,  разбили до крови. — Какого хрена это было,  дерьмоволосый? — рычит Катсуки откуда-то сверху. Его ладони сжаты в кулаки,  а костяшки действительно сбиты в кровь — значит,  сейчас его лицо выглядит не лучше. — А что? — обманчиво спокойно интересуется Эйджиро,  наклоняя голову набок,  из-за чего затекшая шея противно хрустит и болезненно тянет,  — Ревнуешь,  все-таки? — впрочем,  ответа на этот вопрос он и не ждал. Только,  приготовившись,  перехватывет занесенную для нового удара кисть и вскакивает на ноги. Естественно,  Катсуки промахивается. И бьет в стену. — Заткнулся,  — шипит светловолосый,  скалясь. Любой бы другой испугался и сбежал, поджав хвост,  но Эйджиро знает его слишком долго,  а потому,  отряхнув колени и локти от невидимой пыли,  легко хлопает его по плечу. — Расслабься и выдохни,  — советует он,  поводя своим плечом. Как бы абсурдно это ни было,  но Бакугоу действительно слушается и успокаивается. Более менее. — Лучше скажи,  тот слух,  про «Ястреба», — он воровато оглядывается по сторонам,  будто бы их могли подслушать,  и только после этого продолжает,  — Это правда? — Не знаю,  — спустя пару минут,  блондин все-таки решает ответить,  — Говорят только то,  что он останавливался возле подозрительного кабака. А в окрестностях,  вроде бы,  видели похожего на Каминари парня — с девушкой на руках,  — он прислоняется к стене и шумно выпускает воздух,  чуть хрипя,  — А верить этому или нет — я не знаю. — А его невеста? — Киришима тут же находит альтернативу,  — Не вариант допросить ее? Не думаю,  что… — но договорить ему не дают,  грубо перебивая. — Сейчас у нас нет этих полномочий,  — выдохнул Катсуки,  цокнув языком,  — Но двумордый,  насколько я знаю,  вытрясет из нее все,  что сможет, — он сплевывает в окно и,  оторвавшись от стены,  кивает по направлению коридора,  куда оба, в свою очередь,  и направляются. — Какая фамильярность,  — Киришима кривится,  от чего на лбу,  между бровей,  у него залегает морщинка,  — Уверен,  что не позволяешь себе лишнего в этом отношении? — интересуется он деловито,  на что получает только немой, но уверенный отрицательный кивок. — Ладно. В любом случае,  нам просто оставаться начеку, да? — У нас просто нет других вариантов,  — выдыхает Катсуки и рассеянно пихает товарища локтем под бок,  — Тебе бы смыть это, — символьчный кивок в сторону поврежденной скулы,  — А то вон,  шарахаются. И действительно. Проходящие мимо них служанки сновали туда-сюда и перешептывались,  косо поглядывая на них двоих. Хотя,  по крайней мере,  между Киришимой и Катсуки такие стычки не были редкостью. Что касается красноволосого,  он только неопределенно покачивает плечами и прикусывает губу изнутри — когда его вообще интересовало общественное мнение? * * * Изуку закусывает губу и осторожно сползает с кровати. Где-то в коридоре слышатся чьи-то шаги,  но человек, по видимому,  проходит мимо. Мидория,  что до того момента боялся даже дышать,  опускается на пол,  упираясь коленями в ворсистый ковер. Его ладони щекотит,  но тем не менее он,  тихо,  как кот,  ступает в этом положении вдоль стены и только там останавливается,  упираясь спиной в оную. Его торчащие лопатки,  со стороны напоминающие два обрубленных,  некогда ангельских крыла,  упираются в стену и вместе с самим Изуку скользят вверх,  пока омега полностью не встанет на ноги. Кажется,  все звуки стихли. Он осторожно кладет ладонь на дверную ручку и в предвкушении проводит языком по своей нижней губе — его сейчас ничего не держит. Он может сбежать… Омега,  навалившись на дверь, тут же распахивает ее,  но не успевает сделать и шагу  как впечатывается в мужскую,  широкую и теплую грудную клетку. Его,  тут же,  скорее всего рефлекторно,  обхватывают поперек узкой талии,  а где-то над ухом Изуку слышит чей-то хрипловатый,  низкий голос. Слов не разбирает. Пытается понять,  где он прокололся,  и почему не услышал шагов. Но бессмысленно. Сделанного не воротишь,  а «Ястреб» всегда ходит без лишнего шума. Сейчас удерживающий его светловолосый мужчина прищуривается,  хитро,  и обводит омежку взглядом,  приподняв его лицо одной рукой,  за подбородок. Изуку хочется отпугнуть от себя этого человека,  но вместо того он может только рыпаться,  в бесплодных попытках на пути к освобождению. Что странно — его запах,  на первый взгляд,  глубокий и властный,  толком и не дурманит — омеге наоборот становится слишком некомфортно. Настолько,  что он хочет сбежать. Но это,  к сожалению,  сейчас не в его силах. Но лучше не становится. Пока мужчина что-то негромко замечает в полголоса,  где-то с другой стороны коридора слышится чужой сдавленный рык и быстрые,  тяжелые шаги,  наводящие ужас на Мидорию. Омега сглатывает,  и смотрит на поровнявшихся альф — отмечая,  что Шото,  несмотря на то,  что выглядел намного моложе,  гораздо выше того светловолосого К сожалению,  личность этого незванного гостя Изуку определить не мог. — Сейчас же,  — угрожающе начинает младший Тодороки,  — Отпусти,  — буквы сливаются в один сплошной рык,  поэтому последующее разобрать не возможно. Но,  так или иначе,  Ястреб всегда любил игры. Или,  его инстинкт сохранения уже давно растерял свои функции,  но… — А если нет? — спрашивает он и,  усмехнувшись,  резко разворачивает омегу лицом в сторону Шото и поудобнее перехватывает поперек талии,  упирая свой подбородок в его плечо. И, черт возьми,  у Тодороки окончательно рвет башню. Потому что это — его. Только его собственность. И ее никому,  тем более в такой манере,  нельзя трогать. Может,  он и не прав  в чем-то,  но это сейчас это никого не волнует. Поэтому,  кинувшись к старшему,  Тодороки откинул сжавшегося омегу в сторону и едва ли не растерзал гостя. Светловолосого спас опыт и реакция. Отделался порванной рубашкой и глубокой,  кровоточащей царапиной на лице. — Какой агрессивный у Энджи наследник,  — мужчина,  вопреки всему,  кажется даже не расстроился,  а только еще больше раззадорился,  но,  так или иначе, пошел на попятную,  — Ладно. Уяснил,  — но по взгляду видно,  что играть он не закончил. Только осторожно провел пальцами по скуле, собирая кровь, что тут же впиталась в некогда белую перчатку. Изуку крупно дрогнул,  когда его грубовато вздернули за воротник,  поднимая на ноги и вжимая в стену горячей грудной клеткой. Жар чужого тела отчетливо ощущался даже сквозь одежду,  а потому Мидория нелепо вцепился своими пальцами в запястье альфы и всхлипнул. Кажется,  это немного отрезвило Шото,  а потому тот,  скрипнув зубами,  затолкал Изуку в комнату и захлопнул дверь. Видимо, зритель не пришелся молодому наследнику по душе. Прежде,  чем омега успел хоть как-то сориентироваться,  в его,  уже ухоженные,  волосы запустили ладонь и притянули,  что бы в следующую секунду ткнуться носом в шею и глубоко втянуть воздух. Хриплый рык, что опалил ухо омеги,  здорово напугал. А Шото был явно зол. Потому что на чертовой его собственности,  осел этот противный,  выворачивающий наизнанку,  запах чужого альфы. Изуку ожидал чего угодно. Удара,  крика,  еще чего-то… Но горячий,  влажный язык прошелся по его нежной коже на шее,  заставляя омегу резко выдохнуть от неожиданности. Ноги вдруг резко стали ватными,  а потому пришлось вцепиться в широкие плечи альфы и уронить голову ему на грудную клетку,  зажмурив глаза. — Х-хватит… — Мидория еле как смог выдавить это из себя и даже попытался отступить,  но его резко прижали к себе за талию,  плотно обвив рукой,  и продолжили свое дело. Черт возьми,  но омежья сущность брала над ним верх,  и он просто размякал в руках альфы,  против воли позволяя ему творить подобное. — Заткнись, — резко обрывает его Тодороки и толкает в сторону кровати. Изуку теряет равновесие и сразу же поддается,  сначала заваливаясь на спину,  а затем и переворачиваясь на бок,  что бы подтянуть к себе колени. — Еще хоть слово… — угроза,  пусть и не обремененная выводом,  уже заставила омегу испуганно зыркнуть на Шото и закусить губу. Сам же Тодороки подтянул омегу,  схватив того за лодыжку,  и уперся одной рукой в постель,  рядом с головой Мидории. Его влажный,  шершавый язык,  прошелся от линии подбородка и,  обогнув небольшой кадык,  коротко лизнул ключицу. Дальше — мешала рубашка. Но это,  однако,  так же,  ненадолго. Не заботясь о целостности одежды,  Тодороки резко рванул ткань на себя,  от чего пуговицы разлетелись по всей комнате,  открыв вид на худощавый торс омеги — бледная кожа,  ребра,  которые можно пересчитать, и впалый живот. Ничего нового. Мидория враз залился краской и кое-как постарался упереться в плечи Шото,  но альфа был во много раз сильнее. Поэтому вскоре плечи Изуку стали покрываться темно-бардовыми пятнами и полукружиями от зубов. Никого из них,  так кстати, не волновало то,  что покрывало и простынь под ними смялись,  не до того. Так или иначе,  через некоторое время,  когда Шото решил наконец остановиться,  Мидория поднял на него умоляющий взгляд,  всем своим видом желая окончания сего действа. Впрочем,  желание омеги его волновало в последнюю очередь. Он снова утыкается носом в бархатную,  некогда белоснежную кожу,  однако какая-то часть запаха чужого альфы до тех пор присутствовала на теле зеленоволосого. Это не нравится Шото. Он перехватывает лицо омеги за подбородок двумя пальцами и притягивает к себе. Действует на одних только инстинктах,  совершенно не думая головой,  а потому резко впивается в тонкие,  искусанные губы. Жарко,  грубо,  властно. Даже не целует,  а давит. Кусает. Изуку хнычет и мечется. Кое-как ему удаётся отвернуть голову в сторону,  после чего Тодороки,  наконец,  решает отступить. Омега просто сворачивается комочком, закрывая лицо, от которого слишком резко отхлынула краска, ладонями. Чувствует, что по губе течёт горячая струйка крови, что не есть хорошо. Не обращает внимание и на то, что кровь стекает на постель и впитывается в нее, а Шото, отойдя к стене, рвано выдохнул. Что он только что творил? Сам еще не до конца понял, что только что произошло. Альфа обвел сжавшегося Изуку взглядом и тяжело сглотнул. Рука как-то сама потянулась к омеге, но тот, пискнув, отполз и забился в самый-самый угол кровати. Тодороки сжал ладонь в кулак и широким шагом покинул комнату. Этот день… Явно предложил куда больше, чем кто-либо мог принять.