My sweet Prince

Дверь, резко распахнувшись, впечаталась в стену, заставив Изуку испуганно приподнять голову, а после поскорее отползти к краю кровати. Не рассчитал — опора ушла из-под рук, а он, с тихим, испуганным писком повалился на пол, а его ноги так и остались закинутыми на кровать. К сожалению ничего больше, кроме как почувствовать тупой боли, обжегшей лопатки, Мидория не успевает. Разъяренный альфа резко оказывается рядом, успевая схватить омегу за поврежденное горло гораздо раньше, чем принц успел бы широко распахнуть свои большие, зеленые глаза. — Ты… — хрипло рычит Тодороки, а Изуку тихонько дергается, наивно полагая, что ему это как-то поможет. Но в ответ его только сильнее вжимают в пол, а Мидория понимает, что задыхается. Действуя по примитивным инстинктам, пытается ухватиться пальцами за руку Тодороки, в итоге просто царапаясь и хрипя. Да еще, если брать в расчет тот факт, что цепь на руке тянет омегу к кровати — отдаваясь жгучей болью в плечевом суставе. Когда он уже чувствует, что начинает терять сознание, в легкие резко поступает много кислорода, а рука с шеи исчезает. Мидория неверяще распахивает глаза. Шото возвышается над ним, а его глаза горят холодной, расчетливой, яростью. И омеге страшно. Почему ему просто не отрубили голову? Мидория и пискнуть боится, предпочитая тихонько сжаться комочком и надеяться на то, что Тодороки просто уйдет. Глупо. Наивно. Но Изуку хотя бы хотел в это верить. Однако, сильные, грубые и холодные руки вжимают его в пол, надавливая на плечи, а грудную клетку сдавливали так и не успевшие вырваться наружу рыдания. Мидория тихо пискнул, когда пальцы Шото с остервенением впились в его худощавые, хрупкие плечи. Точно останутся синяки. Но разве он об этом должен думать? Однако, он даже не сразу понимает, что происходит, а потому издает полузадушенный всхлип, когда его резко дергают на себя и ставят на ноги. Хватка слабеет, а чужие ладони почти сразу же исчезают с истерзанных плеч. Удержать равновесие сразу не получается — Изуку не держат ноги, а он едва ли не падает на пол. Поэтому, услышав предупреждающий рык, ему приходится навалиться на стену и вцепиться в нее короткими, обломанными ногтями. Но даже так — он скатывается к полу как старые, отсыревшие обои. И все это — под яростным взглядом Шото. Страшно и далеко не уютно. Хочется заползти под трухлявую кровать или завернуться в то тонкое, совсем не греющее одеяло — но мешает цепь и ноги оппонента. Изуку готов взвыть. Просто оставьте его уже! Но все далеко не так просто. Мидории приходится только поднять жалобный взгляд на Тодороки, когда он уже опустился на колени. Сил встать нет. Но юноша, возвышающийся над ним, явно не проникся жалостью, потому что далеко не ласково сжал в кулаке темно-зеленые, вьющиеся волосы и потянул вверх. Мидория кое-как смог схватить его запястье своими бледными, покрытыми гематомами и рубцами, ладонями. Он и не думал, что это хоть как-то поможет. Не надеялся. Но его отпустили. От неожиданности он даже не понял, как упал на пол, тут же отползая на максимально возможное расстояние. Что странно — Тодороки даже не подошел. — Жалкий щенок, — цедит он сквозь зубы, чувствуя, как внутри него плавится что-то очень сильно напоминающее самоконтроль. И Шото, даже со всей его стойкостью, едва ли сдерживается от того, что бы собственноручно не придушить этого пса, с большими и молящими зелеными глазами, прямо-таки здесь. Останавливает одно. Это — слишком легкое наказание для него. К сожалению, других причин Тодороки упорно не видит. А Изуку вообще нет дела до того, что творится в голове альфы, потому что сейчас уже все равно. Да черт возьми, ему просто страшно! — Зачем я тебе? — Изуку даже не был уверен, что задал этот вопрос вслух, потому как Шото не отреагировал, а губы онемели и еле-еле двигались, совершенно не поддеваясь своему хозяину. В комнате повисло напряженное молчание, а Изуку казалось, что он слышал, как внутри него с треском лопаются нити нервов. Это угнетало еще больше, чем все, что было до этого. Но, увы, Мидория не мог сделать совершенно ничего. Поэтому замолк и готовился к худшему. Они и сами не знают, сколько прошло времени, прежде чем Шото, окинув исхудавшего омегу взглядом, не прошипел себе что-то под нос. Он даже не сделал шага, но его вид стал во много раз угрожающей. Еще через несколько секунд в комнату зашли двое стражников. Кое-где исцарапанные и чуть подбитые, но держались они довольно-таки прямо. И их появление не спасло ситуацию. Шото что-то им приказал. Мидория не услышал. Однако, стоило одному из них сделать шаг в его сторону, как омега тихо заскулил, уперевшись голыми пятками в пол и пытаясь впечатать свою спину в стену. — Не возись с ним, — его отталкивает слишком знакомый Изуку альфа, который грубо вздернул его за руку. Цепь, сковывающая запястье, щелкнула, падая на пол и характерно бряцая. — Давай, живо, — блондин толкает сжавшегося омегу в плечо, а сам Мидория, краем глаза, может заметить, как Тодороки покидает комнату. — Может, стоит действовать аккуратнее? — неопределенно отзывается второй альфа, оставшийся в комнате. Его Изуку не знал. Однако, нельзя было сомневаться в том, что раньше они не встречались, потому как его, довольно-таки специфичный вид, было бы невозможно забыть. — Заткнись, дерьмоволосый, — рычит Катсуки, тоглакая Изуку в спину. Омега мычит, но идет. Ноги просто не держат. — Хей, я, конечно, не врач, — начинает было он, с сомнением оглядывая Мидорию, — Но я не думаю, что мы даже дойдем, с таким-то его состоянием… — Эйджиро скрещивает руки на грудной клетке. — Хочешь с ним возиться? — Бакугоу скалится,  отшвыривая Изуку,  у которого и без того заплетаются ноги,  в сторону товарища,  — Пожалуйста. Я пошел докладывать,  ясно? — и,  не дожидаясь ответа,  блондин развернулся на пятках,  уходя. — И почему ты всегда такой… — Киришима,  перехватывая пискнувшего омегу за плечи,  щелкнул языком,  не зная,  какое слово можно подобрать в данной ситуации. — Говнюк? — усмехается Катсуки,  не оборачиваясь,  — Это моя работа,  — он рычит,  заворачивая за угол. Всего на пару секунд обернувшись через плечо,  коротко бросает,  — И твоя тоже,  дерьмоволосый. Эйджиро выдыхает,  качая головой. Серьезно? Он переводит взгляд на Изуку,  молча мнущегося на месте. Да он дрожит,  как осиновый лист. Как будто он может хоть как-то сопротивляться? Это всегда было главной проблемой Киришимы. Служивец,  который всегда,  по словам того же Бакугоу,  был слишком мягким. Но… Эйджиро знал,  что если его другу прикажут ударить,  хотя бы этого же беднягу — Катсуки ударит. А он нет. В этом,  пожалуй,  и было их главное отличие. * * * Джиро,  еще не до конца осознавшая,  что,  наконец,  очнулась,  даже не сразу смогла понять,  что бьется в агонии. Тело охватил жар,  а через мышцы как будто пропускали разряды тока — очень больно. Девушка прикусила губу — чувствуя,  тут же,  вкус соленой крови во рту. Но вряд ли прокусила. Не те ощущения. Когда жгучая боль отступает,  она обессиленно падает на пол,  только тут понимая,  насколько сильно она прогибалась в пояснице. Однако,  под лопатками — мягкое покрывало,  а потому,  отдышавшись,  она с трудом оглядывает помещение,  кое-как приподнявшись на локтях. Конечности затекли,  а взгляд отказывался фокусироваться. Ей вообще казалось,  что перед глазами расплываются разноцветные круги. Затекшие конечности,  в которые,  по ощущениям,  впиваются тысячи иголок,  не держат,  а потому омега тут же падает обратно. Опять таки,  по одним только тактильным ощущениям,  лежала на кровати. Она,  раскрытой ладонью,  накрывает глаза и трет переносицу. Голова раскалывается,  а память будто вообще отшибло. Неужели она умудрилась так напиться? Тут по сознанию словно резанули ножом,  потому что звенящую тишину нарушили чьи-то громкие хлопки. Кьека жалобно заскулила,  скользя голыми пятками по покрывалу. Боль тут же отдалась в ногу,  заставляя девушку распахнуть глаза и закашляться. — Очнулась,  таки? — тактично интересуется мужской голос,  который кажется ей смутно знакомым. — Я думал,  что ты отбросишь коньки,  однако… — ее не слишком ласково,  но и не совсем грубо,  берут за подбородок,  заставляя приподнять голову,  — Оказалась крепче,  чем я думал. Кое-как ей удается сфокусироваться,  а после того,  как ярко-желтое пятно приобретает четкие очертания,  она испуганно отскакивает,  зажимая рот ладошкой. Запястье тоже ноет и печет. Как будто на полузатянувшуюся рану сыплют чистую соль. — Г-где мы? — голос девушки дрогнул,  а она бросила взгляд на свое запястье,  где красовались несколько горизонтальных порезов с запекшейся на них кровью. — Что ты со мной сделал?! — кое-как,  но ей удается отползти к изголовью кровати. Только тут она замечает — что ее форма валяется,  одной кучей,  где-то в углу,  а на ней самой простой белый сарафан. Доходит до девушки,  конечно,  очень медленно,  но все же. Наконец,  она понимает,  что кроме как этому парню — переодевать ее было некому,  а потому,  вдобавок к страху и негодованию,  Джиро краснеет,  смущаясь. И сама не понимает,  чего в ней сейчас больше. — Смотря,  что конкретно ты имеешь ввиду,  — уклончиво объясняет блондин,  подходя ближе и резко перехватывая запястья пограничницы,  что бы вздернуть их над ее головой. Специально давит на порезы,  заставляя Кьеку тихо шипеть. — Впрочем,  ладно,  — милостливо соглашается он,  кивая,  — Наверняка ведь знаешь,  в чем меня обвиняют,  верно? — уточняет он,  чуть склоняясь в сторону девушки. Она кое-как находит в себе силы на слабый кивок,  а Каминари удовлетворительно улыбается,  — Так вот. Мой товар всегда высшего качества. Думаешь,  это просто так? — он словно кот,  играя с мышкой,  тянет гласные,  медленно приближаясь к ее незащищенной шее. И плевать на ее слабые попытки сопротивления — организм омеги еще не отошел от препарата,  а потому плохо слушается свою обладательницу,  — Естественно,  это требует множественных проверок. И ты успешно ее перенесла,  — улыбается.  Так сладко,  что даже мерзко. Его горячие,  сухие губы,  которые,  по ощущениям,  было шершавыми и обветренными,  касаются нежной,  бледной кожи,  а Кьека всем телом дергается в сторону,  стараясь уйти от этого всего. Получается плохо. Совсем не получается. — Плохая девочка,  — не упускает возможности прокомментировать Денки,  щелкая языком и отстраняясь. Он,  все же,  отпускает ее руки,  которые омега тут же прижимает к своей,  не выделяющейся объемом,  груди. Каминари не нравятся такие. Тем более,  если брать в расчет,  что девчонка была с характером,  ее проще было накачать наркотиком по самое не могу,  и оставить умирать от дозы,  однако… То,  что она перенесла первую часть — уже неплохой показатель. Терять такие кадры Каминари не хотел. Он был далеко не настолько расточителен. — Тебя все равно найдут! — упрямо гнет свое она,  но тут же замолкает,  когда он,  присев на край кровати,  давит ей на затылок,  заставляя приблизиться к себе. — Не поняла еще? — он устало выдыхает и соприкасается с ней лбами,  сжимая короткие волосы на затылке в кулак,  — Меня схватят только если я сам этого захочу,  — заявляет он. Звучит,  конечно,  слишком самонадеянно,  однако так и есть. Его могли поймать очень много раз. Но это Каминари Денки. Тот, кто в любом случае выходит из воды сухим. Чертов предатель,  погубивший кучу народа. Но разве это плохо? Раз мы живём один раз — то нужно успеть в жизни сделать все. Переплюнуть каждого. И,  пока что,  блондин успешно справлялся с этой ролью. В итоге,  когда молчание затягивается,  он просто поднимается на ноги и отходит к стене. Даже не боится за то,  что омега могла бы хоть как-то противостоять ему. На деле — все слишком просто. Сейчас,  да и в ближайшее время,  перерезанное сухожилие не заживет,  а значит — идти она не сможет. Что касается здоровья,  его это мало волновало. Будет мучать до тех пор,  пока у девчонки хватит сил. Потом найдет новую. Всегда так было. Чистый бизнес,  пусть и заправленный огромной кучей нелегальностей и нарушением закона. Что касается розыска? Это пустяк. Даже в армии были его люди. И не в одном королевстве. Именно поэтому,  он ступит на гильотину только следуя собственному желанию,  а не по чьей-то прихоти. * * * — То есть как,  вы его упустили? — Шото резко распахивает разноцветные глаза,  то ли с укором,  то ли с яростью глядя на Катсуки,  что лениво прислонился к двери. — Если бы не этот дерьмоволосый,  мы бы завалили его,  — фыркает в оправдание блондин,  подкидывая в руке клинок. — И эта чертова баба. Это,  черт возьми,  границы,  а не цветочный магазин… — Хватит! — грубо прерывает Шото,  накрывая глаза ладонью,  чтобы потом потереть пальцами переносицу,  — Где он сейчас? — А мне почем знать? — Катсуки лениво вскидывает бровь,  — Наверняка притаился в очередной норе. Думаешь,  эту тварь так легко найти? — блондин почти рычит,  сжимая рукоять клинка так,  что костяшки пальцев белеют. — Черт,  — выругивается Тодороки сквозь зубы,  устало опускаясь на кресло,  — Нам нужно поймать его в кратчайшие сроки. Если он заявится на запад — пиши пропало. — Дороги туда должны были перекрыть,  — в противовес этому заявляет Катсуки,  — По крайней мере,  прошло не так много времени. Не думаю,  что даже на коне он успел бы добраться,  — все же,  тема действительно серьезна. И обсуждение проходит в напряженной обстановке. — Ты не отрицаешь,  что он уже может быть там! — Шото едва ли удерживает себя на месте, вцепляясь руками в подлокотники. — Да разница? У твоей сестры скоро свадьба с этим ублюдком. Надави на нее,  в чем проблема? — Катсуки хмыкнул. Вот уж проблема. — Если бы ее слово хоть что-то значило,  то я бы не помыкал ей в свое время,  — парирует Тодороки,  грузно выдыхая,  — Она выходит за него ради шаткого мира. И он не упустит возможности развязать новую войну. — Так нападай первым,  — отмахивается Катсуки,  — Нечего нам водиться с теми,  кто покрывает этого наркотического барона,  — он почти выплевывает слова,  на что получает лишь устылые отрицательные кивки. — Нельзя,  — отзывается Шото,  — Шигараки сказал,  что поддержит мою армию только если война  начнется официально. Он не станет рушить свою репутацию для того,  чтобы нападать исподтишка. — Какие вы все,  блять,  принципиальные,  — Бакугоу цедит сквозь зубы что-то еще,  но Шото не разбирает,  — А что насчёт твоей супруги? Разве ты вступаешь на трон не при этом условии? — в этом весь Катсуки. Если нет решения проблемы — он найдет не менее актуальную для обсуждения. Тодороки не раз изумлялся тому,  насколько изменился Катсуки из их детства. — Мы спорим по поводу этого,  — Шото хмурится,  уклоняясь от ответа. Тут же слышит звон металла и смотрит на клинок,  якобы упавший. На деле — блондин специально его бросил. — Дай угадаю,  — хмыкает он,  — Тебе не нравится  ни одна,  верно? — Мне нет нужды в браке. — отрезает Шото,  — Это тянет на дно. А все,  кого предлагает этот… — назвать этого человека отцом у него язык не повернётся. Одна Фуюми так делала. Все время,  которое он помнит, — Их нельзя будет просто так убрать. Эта игра не стоит свеч. — Главное требование в том,  чтобы кандидат оказался омегой с благородной кровью,  верно? — уточняет Катсуки,  а на его лице растягивается зловещая ухмылка. — И что ты задумал? — и так ясно,  что ответ положительный,  а потому Шото отвечает именно так. Каков бы ни был план,  ему он уже не нравится. — Не забыл,  что у тебя,  прямо тут,  есть именно такой омега? — Бакугоу усмехается,  — А убрать его — всегда можно. Чего думать то? Шото не сразу понимает. Но когда до него доходит,  молодой наследник хочет вскочить с места,  подобрать с пола этот чертов клин и резануть по горлу слишком наглого служивого, однако по одному его взгляду видит — в этом был весь план. А потому,  не желая потакать этому напыщенному индюку,  Тодороки остаётся сидеть на месте и гортанно рычать. — Ты совсем спятил,  — грубо цедит Шото сквозь зубы. Клыки больно впиваются в губу,  а по подбородку стекает тонкая струйка крови,  однако Тодороки успешно игнорирует этот факт. — Что бы я… Да с этим!.. — Тебе просто нужен брак,  верно? — Катсуки специально давит на очевидные факты,  понимая,  что так проще всего,  — А потом обговорим какой-нибудь несчастный случай и дело в шляпе. Соблазн согласиться слишком велик. Тодороки,  для вида,  молчит. Долго,  и нудно. Однако,  все же,  со страдальчески прискорбным видом тянет руку для пожатия. И,  черт возьми,  этот прохвост снова обвел его вокруг пальца. * * * Изуку очнулся в теплом, сухом помещении, лежа на мягком матрасе. Он не помнил, от чего точно он отключился, но, почему-то, ему казалось, что он перестал воспринимать реальность еще на первой лестнице. Смазано, конечно, но помнил, как падал несколько раз но, судя по тому, что болела только шея и рука — ему не дали расквасить нос или разбить губы о ступеньки. Однако, Мидория не решился открыть глаз. То, что в комнате, в которой он находился, приятно пахло цитрусовыми и, кажется, совсем немного — розмарином, уже навевало мысли о том, что это неспроста. Так или иначе, он осторожно шарит ладонью по мягкому покрывалу. Это явно не та комната, где он жил до этого. — Очнулся, значит, — констатирует факт уж слишком знакомый голос над ухом. Изуку не хочет верить. Потому что здесь нет запаха Тодороки. Однако, большие зеленые глаза широко распахиваются, а Мидория, пискнув, резко шарахается в сторону. Не выходит. Шото обхватывает пальцами лодыжку и грубо тянет к себе. — Что ж. Я надеюсь, что из тебя хороший актер, — с неким отчуждением в голосе произносит он, смотря на сжавшегося омегу каким-то странным, насквозь пронизывающим взглядом. — Что… Т. Вы имеете ввиду?.. — голос дрожит, а омеге действительно страшно. Потому что он чуть не обратился к Шото на «ты». — Я не обязан объясняться перед тобой, — Шото кривится, как если бы съел что-то омерзительное на вкус, — Сейчас, по крайней мере, — добавляет чуть тише. — Я не трону тебя, — холодно заявляет он и, в подтверждение своих слов, отпускает ногу омеги, — Конечно, если ты не будешь раздражать, — Естественно, он ставит свои условия. Было бы странно, если бы Шото этого не сделал. А Изуку кажется, что он в любом случае будет раздражать. Даже если не будет делать ничего. Что касается Тодороки? Он одобрил план Бакугоу, пусть и скрипя зубами от негодования. Так или иначе, показывать это подобие омеги нынешнему королю в качестве своего супруга — было просто смешно. Мидория весь исхудал — настолько, что кожа плотно натягивалась на локтевых костях и коленных чашечках, а щеки впали, выделяя острые и совсем не привлекательные скулы; у него были спутаны волосы, которые слишком отросли — им давно требовалась стрижка; губы и пальцы, вместе с ребрами ладоней, были искусаны в кровь, а кое-где тонкие и нежные покровы кожи были скрыты от глаз слоем запекшейся, темно-бордовой, как цвет хорошего вина, кровью; по всему телу омеги расползлись ужасающие глаза гематомы. Нет, это никуда не годилось. — Возможно, ты сойдешь хоть для чего-то, — вслух излагает Шото, безразлично окидывая взглядом тонкую фигуру Изуку, которые прижался к изголовью кровати. Хотелось ударить его. Такого жалкого и беспомощного. Но еще больше хотелось увидеть выражение лица того подонка, с которым его сравнивают с самого его рождения. Мидория оглядывает комнату. Она выглядит во много раз лучше, чем та, в которой протекало его существование до этого. На полу — судя по всему, мягкий, ворсистый ковер. Скорее всего, овчина. Да, здесь, на востоке, вообще, насколько помнил Мидория, широко распространено животноводство. Кровать имеет характерный, для богато убранных спален, балдахин, темно-зеленого, даже скорее… Бутылочного цвета. Тут же Изуку вспоминает ту добрую девушку и становится грустно, а его взгляд цепляется за вазы с большими спелыми мандаринами, стоящими на тумбах. Изуку нервно сглатывает, искоса поглядывая на Тодороки. Цитрусы — одни из тех продуктов, которые очень сильно перебивают посторонние запахи. Неужели Шото приказал принести их сюда, чтобы Мидория прекратил задыхаться в его присутствии? Но ведь ошейник сняли… Или это все лишь череда удачно совпавших Случайностей? Как бы то ни было, Мидория кусает губы и притягивает к себе коленки. Его ладонь осторожно двигается к шее, однако, вместо растертой в кровь кожи, Изуку обнаруживает лишь повязку, прилегающую достаточно свободно, чтобы не создавать неудобств. — Не трогай, — довольно-таки строго проговаривает Шото, перехватывая омегу за запястье и далеко не ласково отводя ладонь Мидории в сторону. Нужна ли ему эта мнимая забота? Нет. Но трон нужен во много раз сильнее. Поэтому Шото не тронет его. Лишь для того, что бы собственноручно открутить голову после ненадобности омеги. А сейчас — пусть наслаждается этим временем. В любом случае, Шото нужно было привести омегу в более менее презентабельный вид. Изуку сглотнул, попытавшись освободить свою конечность, но Тодороки наоборот — чуть сильнее сдавил пальцами кожу, тут же отпуская. Как бы то ни было, но давать омеге полную свободу он не собирался. Пока что, Шото не подумал о том, что Мидория от одного только вида альфы шарахается. Но это мы с вами оставим на потом.