Слёзы Кумамона

—Чонгук, поговори со мной. Небо заволокло серостью тяжёлых майских туч. Парой минут назад Тэхён сказал, что собирается гроза. Чонгук остаётся у кухонного окна, прислонившись к нему виском, и замирает так надолго. Он старается уловить на слух, когда по крыше и внешним подоконникам начнёт стучать дождь. За пластиковой рамой шумит ветер, проскальзывают редкие звуки урчания грузовых автомобилей. Чонгук прикрывает глаза, обманчиво предполагая, что так ему будет лучше слышно. —Эй, принцесса, поговори со своим хёном,— Тэхён снова пристаёт к нему, отвлекаясь от готовки.— Что хочешь на ужин? Чонгук молчит, прикладывает ладонь к холодному стеклу и снова замирает. Веки незаметно тяжелеют, Чонгук думает — по привычке. Одна его нога соскальзывает с подоконника, и он оставляет её свисать над полом, изредка стуча пяткой по батарее. Под крышей едва слышно завыл ветер, и если бы они жили десятком этажей ниже, то можно бы было услышать неспокойный шелест крон деревьев. Тэхён вздыхает, ставит замороженную курицу в микроволновку и неслышно подходит к Чонгуку. Он касается его бедра немного выше колена, не придавая значения тому, что младший коротко дёрнулся от этого жеста. Тэхён подтягивает съехавший носок обратно на его лодыдку и ненавязчиво оставляет руку там же. Чонгук чувствует это, потому что Тэхён только что мыл руки горячей водой. —Я не знаю, что. Что приготовишь. —Острая курочка с твоим любимым кислым соусом. Чонгук кивает, медленно открывая глаза. Он немного раздражается, потому что Тэхён снова мешает ему слушать. Он прикусывает губу, в надежде не ляпнуть очередную колкость в его адрес. Слух Чонгука улавливает глухой звук. Первые капли дождя. Ему кажется, что становится ещё темнее, но он не уверен наверняка. Он думает, что окончательно стемнеет, когда прогремит первый майский раскат. Чонгук приподнимается и поворачивает голову в сторону Тэхёна чуть правее, чем нужно. Тэхён хотел бы верить, что Чонгук пытается посмотреть ему в глаза. —Ванна набралась, я думаю. Пойдём, помогу тебе. Тэхён говорит негромко, но вполне себе слышно, а Чонгук, вероятно, задумал сегодня игнорировать его вопросы. —Хочу говядину. —Но ты же сказал... —Ты готовил курицу позавчера на два дня. Я не хочу больше, хочу мясо. Тэхён приглядывается к нему, и они стоят в тишине некоторые мгновения, пока старший не поднимает ладонь с намерением приложить её к его мягкой на вид щеке. Чонгук, словно почувствовав жест, дёргает головой чуть в его сторону, и оба замирают. Тэхён пользуется тем, что Чонгук его не видит, и пользуется так часто, что порой ему становится по-настоящему стыдно. Чонгук колючий, гордый и совсем немного грубый в своих выражениях. Тэхён ему это прощает из раза в раз, даже мысли не допускает списать все эти колкости и пласты равнодушия на обычный пост-подростковый период. Потому что Чонгук давно не подросток. Потому что Чонгук пытается защитить себя и свою гордость, не выказывая стыда, и за это его никак нельзя осуждать. Тэхён гадает, куда смотрят глаза Чонгука, но руку не сдвигает с места то ли от неожиданности, то ли от намерения продолжить начатое и приложить ладонь в доверительном жесте. —Хорошо, я приготовлю жареную говядину с овощами, м? —Да. Гадает, куда смотрят его глаза. Чонгук так и замирает перед ним, заслоняя спиной вид на взбесившееся небо. Тэхён сглатывает, изучая засеребрившийся в предгорозовом полумраке нечитаемый взгляд его глаз. Взгляд вникуда, словно он живая кукла. Боже, к такому стоит ещё привыкнуть...