Тридцать поводов любить

Крылья словно сливаются воедино с ветром, позволяя Крису ощущать лёгкость и свободу. Пролетая над облаками вдали от родного леса, он чувствует себя скорее птицей, чем могучим огнедышащим хищником. Вот только скромное жилище, укрытое в глубинах чащи, становится всё ближе — и тоска сжимает драконье сердце даже раньше, чем он грузно опускается на землю около дома — и замирает, едва сложив крылья. На его пороге — человек. Незнакомый, хрупкий и крайне наглый человек, мгновение назад пытавшийся открыть не запертую даже, а всего лишь заклинившую дверь, и теперь смотрящий на скалящегося дракона... с интересом? Крис никогда не нападает первым, но, привыкший защищаться от людей, напрягается, готовый вступить в бой в любой момент, едва юноша, почти не показывающий страха, начинает медленно приближаться к нему. — Прости. Я не знал, что это твой дом, — голос его, удивительно мягкий, спокойный, теплом касается сердца Криса, отчаянно ищущего в незванном госте подвох и не сводящего настороженного взгляда с доброго лица. — Я заблудился и хотел переждать здесь ночь, а утром отправиться искать деревню. Взгляд незнакомца прямой, искренний, и, кажется, даже восторженный. Встречая обычно лишь ужас и злобу, Крис едва ли понимает, что чувствует сейчас — но совсем не может отказать, слыша от юноши робкое: — Можно остаться?.. /// Обратившийся обратно в человека, Крис устало полулежит в кресле, наблюдая за тем, как представившийся Исином парень разбирается с его добычей и готовит ужин в благодарность за ночлег. Картинка эта отчего-то кажется правильной и красивой до невозможности, и дракону остаётся лишь отпечатывать её в памяти — ведь завтра всё станет по-прежнему. — Почему ты меня не испугался? — А разве ты пытался напугать? Исин улыбается, бросая на Криса короткий взгляд и вызывая у того невольную ухмылку — рушить все представления о людях этому юноше удаётся мастерски. — А как же истории обо мне, которыми так любят пугать детей? — в драконьих глазах появляется горечь. Именно эти истории — о кровожадности, о сожженых его пламенем деревнях — заставляют Криса прятаться от людей в лесной чаще, спасаясь от одиночества долгими полётами. — Мной тоже детей пугают, — слова Исина звучат абсурдно, но на лице его нет и тени улыбки. — Я целитель, а люди говорят — колдун. Что ни случись, обвиняют меня в проклятьях, а я и колдовать-то не умею. Лес за окном давно погружён во мрак, дом наполняется запахом вкусной еды — а Крис всё так же любуется тем, кого привела сама судьба. — Тебе не обязательно к ним возвращаться, — произносит он, сам того не ожидая. И, встречая удивлённый взгляд Исина, понимает, что отказа не примет точно. /// — А дальше? — Исин, уже почти уснувший на его плече, чуть ли не вскакивает, узнав, что это конец истории. — Я хочу знать, как они жили дальше! — Узнаешь, узнаешь, — смеётся Ифань, притягивая младшего обратно и прижимая к груди, — но завтра. Если сейчас хорошенько поспишь. — Точно? — Точно. Исин после его сказок всегда засыпает крепко и сладко, и, гладя по волосам тихонько сопящего парня, Ифань мягко улыбается, любуясь его умиротворенным лицом. В конце концов, любая сказка — вымысел лишь наполовину. И, осторожно прижимая к груди своего хрупкого целителя, так нуждающегося в его защите и поддержке, Ифань и правда чувствует себя могучим драконом.