***
Ведьмы — существа отвратительные. А еще слабые. Прячутся, подобно мышам, за своими барьерами, не способные существовать вне его. Глупые, кровожадные. Все, о чем они думают — как бы убить очередную жертву, находящуюся на грани отчаяния. Как рассказал маскот — так они пополняют свои силы. Зависимые от всего наихудшего, что есть в обычных людях, чаще всего — взрослых… Отвратительно. Мейбл уже месяц истребляет ведьм, которых был целый пчелиный рой в довольно большом городе. Кьюбей не оставляет ее ни на мгновение: он ходит за ней в школу, в больницу, сидит на коленях на ужине, висит белесым воротником во время выполнения домашнего задания, сворачивается клубком во время сна. Куда не посмотри — он рядом. Не понимает ее чувств и эмоций, говорит именно то, что думает, не лукавит и не уходит от вопросов. Мейбл — не любопытная, но она понимала, что если не узнает хотя бы минимум, то умрет на первой же ведьме… Ладно, она завысила себе планку. На первом же фамильяре. Благодаря этому, уже неделю спустя, Пайнс поняла, в какое дерьмо позволила себя втащить. Ты — больше не мясной мешок, нет, теперь ты — чертов камень, самоцвет души, который переливается ярким изумрудным цветом. — Слева, сзади и сверху, — доносится голос Кьюбея, и Мейбл успевает пронзить трех фамильяров ярко-зелеными кинжалами, в то же мгновение уворачиваясь от ударов самой ведьмы. Кажется, Мейбл ее знатно разозлила своими играми — вон как орет. Ей еще не под силу побеждать ведьм в одиночку, но Кьюбей никогда не отпускает ее одну за барьер. Ведь у Мейбл — просто огромный потенциал, но столь нужного опыта нет. Ее с легкостью прибьют другие волшебницы, у которых и так жуткие распри из-за этого города. Ведьм — много, лишь поэтому ни одна еще не догадалась о появлении новенькой соперницы за столь лакомый кусочек. Мейбл слегка нервничает из-за этого, ведь забирать жизни таких же, как она, не входило в ее планы. Неправильно это, даже если собственная жизнь зависит от темного ресурса под названием «ведьма». — Кьюбей, — возвращаясь домой по темным переулкам, в которых любили тусоваться эти монстры, Мейбл внезапно задается вопросом, который стоило поинтересоваться даже до контракта, а не с головой бросаться в этот омут, держа отчаяние за ледяную ладонь. — А как появляются-то ведьмы? Пайнс останавливается, поворачиваясь лицом к маскоту. Тот тоже остановился, созерцая на волшебницу с высоты кривого, грязного забора. Придется его искупать, а то мало ли что, не отмоешь его шерстку позже. Да, Мейбл относится к нему, как к своему домашнему питомцу, а почему бы и нет? У Мейбл от сахара перед сном кошмары, а у Диппера — аллергия на шерсть. — Ведьмы — это… — загадочно блестят алые глаза в полутьме. — Бывшие волшебницы, которые уступили в своей душе первенство Отчаяние, а не Надежде. Мейбл замирает, словно смысл сказанных слов еще не дошел до нее, но… Значит, она убивала людей? Она безжалостно разрезала, стирала в пыль, протыкала и сжигала других девочек-волшебниц? Убивала… Себе подобных… Ради жизней тех, кого это не касалось. — Это равноценный обмен, — Кьюбей дергает ушами вперед-назад, склоняя голову набок. — Мы, инкубаторы, выполняем ваши желания, а вы вырабатываете нужную нам энергию, которая поддерживает нашу планету. — Ты не говорил, что в конце-концов мы станем..! С-станем..! — голос ужасно дрожал, руки то сжимались, то разжимались. Бессилие. — Так вы и не спрашивали откуда появляются ведьмы, — логично подмечает маскот, продолжив путь. На это у Мейбл не было чем возразить.***
Полгода. Мейбл знакомы со столь многими волшебницами — сильными, слабыми, опытными и не очень. Каждую сопровождает свой маскот, но, как как-то поделился Кьюбей, все они — это он. А он — это все они. Нет отдельной личности, только одна на миллиарды инкубаторов. Это, честно говоря, впечатляет. Но все же, Мейбл волнует кое-что другое — она выделяется слишком сильно. Ее самоцвет души большой, больше любых других, она почти не достает его из сумки — огромный, с кулак, драгоценный камень привлекает слишком много внимания. И — как ей кажется, — он лишь растет день ото дня, подпитываясь ведьмиными семенами. Мейбл все так же ходит в больницу к брату, но уже куда реже. В субботу, с раннего утра и до поздней ночи, она не вылезает из палаты; в воскресение же она просто гуляет по городу, не ловит чертовых ведьм, рисует, общается. Отдыхает. Например, сегодня Мейбл выбралась в парк. В маленькой сумочке через плечо было не так уж много: скетчбук, карандаши, вода в полулитровой бутылочке; на шее неизменно висел Кьюбей. Погода — замечательное, настроение — отменное; самое то, чтобы придумать очередного существа! Под карандашом медленно прорисовывается силуэт, контуры; штрихи добавляют больше деталей, на теле становится все больше и больше шерсти… Кьюбей утыкается мордочкой в дневник, рассматривая рисунок. Сканируя существо, он пытается вспомнить хоть одно, хоть мало-мальски похожее на него, и громко вздыхает, понимая, что такого нет. Хотя, стоило бы уже привыкнуть к такому, не впервые же наблюдает за тем, как Мейбл создает своим внутренним демонам оболочку. Но стоит признать — для любого нормального человека три дневника с его собственными демонами это слишком. — Ты будешь отличной ведьмой, — говорит маскот, когда Пайнс раздраженно отодвигается, стирая лишнюю линию, которую сделала из-за вмешательства кое-кого. — Да-а-а? — совершенно незаинтересованно тянет она, даже не поднимая взгляда. — Замечательно, я в восторге. Правда. Мейбл крутит между пальцев карандаш — электронный, они самые удобные и менее ломающиеся. Периодически рядом с рисунком появляются какие-то записи, например: «У Мужикотавров вместо сосков — кулаки» или «У них есть Женотавр, которую они очень и очень боятся», а вот еще «Мужикотавры практикуют каннибализм». Кьюбей щурится, медленно моргает, смотря исключительно на карандаш, а потом и вовсе замирает, падая никчемной тушкой рядом. Между алых глаз торчит кинжал, Мейбл стирает с щеки брызнувшую кровь, досадно цокая языком: пару капель попало прямо на листы дневника. Подняв карандаш, она открывает последнюю страницу, где на нее взирала точная копия инкубатора. К записи «Имеют общий разум…» добавляется «Легко убиваем». Из кустов выскочил очередной инкубатор, который, не моргнув и глазом, съел труп собрата. Понаблюдав за этим, Мейбл решает закончить это «Практикует каннибализм». С таким демоном под боком никакая фантазия ей не нужна.***
Дождь барабанит по кронам деревьев. Мейбл сжала платья ткань, скрыв глаза за густой, не скрытой ярким ободком, челкой. Отпевание звучало где-то далеко-далеко, на самой кромке сознания. Она ничего не чувствует. Совсем. Ни жалостливых взглядов, ни боли. Родственники — дальние и ближние, — медленно расходятся, родители не дергают уходить, а только говорят, что будут ждать ее в машине. Тишина. Дождь. Она смотрит на надгробную плиту, а на ней:М-е-й-с-о-н П-а-й-н-с.
Диппер… Его зовут Диппер! Она сама — еще глубоко-глубоко в детстве, — назвала его так, потому что его родинки на лбу — настоящее созвездие. Потому что он терпеть не мог свое имя. Злость бурлила внутри, текла по венам вместо крови, слезы категорически не хотели выходить наружу, только внутри нее разгорался самый настоящий шторм. — Ты обещал! — срывает она голос, падая на колени и хватая волосы на голове, когда сзади раздается легкое шуршание мокрой травы под пушистыми лапками. Маскот останавливается в метре от нее, но смотря исключительно на рюкзак. Камень перестал помещаться в небольших сумочках, приходится вертеться. — Обещал, что, если я стану волшебницей, исполнишь мое желание! Так где?! — Мейбл оборачивается назад, и взгляд ее — безумный, горящий гневом и отчаянием. — Где моя оплата за пять лет моих трудов?! Почему он — блять, он! — умер?! — Вы бы не смогли жить спокойно, — пожимает плечами маскот, а Мейбл кажется, что на глубине глаз-бусинок пляшет удовлетворение. Нет, не может быть. — Будучи волшебницей, ты бы противоречила собственному желанию. Но оно исполнится, — тут же опережает Кьюбей, замечая искривленные губы. — Когда ты станешь Ведьмой. И ты ей станешь совсем скоро, ведь Самоцвет души уже отравлен негативными эмоциями. Кьюбей легко опрокидывает открытый рюкзак, и самоцвет словно детский мячик катится под ноги своей хозяйки. Прекрасный изумрудный цвет медленно поглощает нечто темное, черная дыра в самом центре распространяет свои щупальца по всему камню. Мейбл поджимает губы едва заметной ниткой, смотря на инкубатора сквозь густую челку. Впервые — за свое существование, — он чувствует… Нет, не так, он чувствует растерянность. — Я ненавижу тебя. — Понимаю, — кивает он. — Когда ты станешь Ведьмой, я перемещу сознание твоего брата и всех тех, кто был в списке, в твой барьер. Барьер твоего подсознания, твоего собственного мира. Такие Ведьмы, как ты, не имеют барьера и могут существовать в реальности, но их сущность заперта в собственном мире. Ты встретишься с братом и будешь жить в спокойствии. — Ценой… — А волнует ли она тебя? — маскот склонил голову набок. Мейбл прикусила губу. Нет. Не волнует. — Спокойной ночи, Мейбл, — алые глаза осторожно прищуриваются, когда Инкубатор поправляет самого себя. — Хотя, правильнее будет сказать Вальпургиева Ночь. Заваливаясь набок, Мейбл из последних сил кинула в маскота кинжал. Попала..? Впрочем, какая ей теперь разница?***
— Мейбл! Мейбл! — девочка поморщилась, чувствуя, как некто болезненно тряс ее за плечи. — Ну, Мейбл, проснись! Мы почти приехали, ты же так хотела посмотреть. Пайнс медленно приоткрыла глаза, смотря на расплывчатое пятно. Впрочем, оно быстро приобретало ее собственные черты. Мальчишка смотрел тепло и раздраженно, так, как умел только он. С губ сорвался судорожный вздох. — Мейбл..? — менее неуверенно, зато перестал трясти. Уже радует. — С возвращением, Дип. — А? — брат недоуменно склоняет голову, удивленно хлопая глазами. — Эм… Спасибо. Смех Мейбл раздается эхом в автобусе.