Укусы любви не заживают

Когда обезумевший Адриан громил деревню, батюшка понял, что медлить больше нельзя. Кто знает, скоро ли ещё предоставится такая возможность? Если он упустит этот шанс — век себе не простит. Благо, у него есть в запасе целый век… Выглянув в небольшое окошко, он убедился, что вампир далеко от него и, перекрестившись на удачу, он сорвал с себя увесистый серебряный крест и положил на пол. Будет лучше, если он побудет здесь. Тяжело вздохнув, мужчина вышел на улицу, наспех размял шею, руки и ноги и, собравшись, наконец, с духом, прыгнул, как пружина. К его горлу подступил детский восторг — он так давно держал в секрете свои вампирские способности, так давно ими не пользовался, что уже забыл каково это — прыгать так высоко, что перед тобой расстилаются верхушки деревьев, вся деревня, а люди превращаются в маленькие мельтешащие точки. Сейчас дома были охвачены огнем. Люди разбегались во все стороны. Крики долетали до Томаса даже сверху. Он с трудом отвёл глаза от деревни, задушил в себе желание помочь, сосредоточился на прыжке и, устремив взгляд вперёд, не оборачиваясь более ни на миг, поспешил к черному замку. Он понял, где искать подопечную, сразу же. Втянул ртом поток воздуха и опешил: запах Маринетт изменился. Кажется, ее проклятие сбылось… Она все-таки стала той, кем родилась — полувампиром. Том яростно скомкал в кулаке ткань. Они с Сабиной были глупы, думая, что могут провести судьбу. Сущность Маринетт явила себя — от предначертанного будущего не убежать: оно всегда настигает. И приносит беды — одна за другой. Семнадцать лет назад ему следовало бежать с младенцем на руках, но куда бы он пошел? Мотнув головой, батюшка приземлился на открытый балкончик, неловко потоптался на месте. Напряг нечеловеческое зрение и вошёл в дорого обставленную, полумрачную комнату. На округлом столе догорала свеча — языки пламени освещали лишь пространство в радиусе метра, но Маринетт была где-то здесь — Том ощущал ее присутствие. Как бы он не всматривался, все было безнадежно — подопечную он не мог разглядеть. Зрение подводило. Он пил кровь животных семнадцать лет — она ослабила его неимоверно. Сильнее, чем он предполагал. Сильнее, чем ему того хотелось бы. — Святой отец… Дюпен-Чен вышла из укрытия — кажется, она притаилась где-то в углу. Она склонила голову в бок и обошла незваного гостя, рассматривая с разных сторон. Как бы прикидывая, как такой хилый старикан в одиночку проник в несокрушимое убежище нечистых сил. Наконец, она остановилась перед его лицом и тепло улыбнулась: — Я так по вам скучала… Мари дернула щекой, не зная, как себя вести. Она растерялась. Ей хотелось обнять опекуна, который растил ее с первых лет жизни, но она не решалась. Позволено ли ей? Не будет ли он против? Она отвела глаза, решив, что это будет лишним, но он неожиданно сам сделал шаг к ней навстречу и прижал к своей груди — рвано, порывисто, нежно, как никогда раньше. Изумленная и смущенная этим добрым жестом, она прижалась к нему, чувствуя, как ей этого не хватало. Всегда. Все гребаные семнадцать лет, проведенных в холодной церкви, в бессмысленном и беспощадном поклонении тому, кого даже нет рядом с ней. — Я тоже, доченька, — вкрадчиво выпалил святой отец прямо над ухом Маринетт. Услышав последние слово, она вынырнула из его объятий и вперила в него свой взгляд — неодобрительный и острый, как отточенное лезвие ножа. Кажется, она приняла все за шутку. Обидную, колкую шутку. — К-как вы меня назвали? — Все верно. — Он подарил ей ещё одну лучезарную улыбку, и в этой улыбке было больше правды и участия, чем за все нравоучения семнадцати лет. — Моя дочь, Маринетт. Наша с Сабин. — Что вы такое говорите? Это невозможно. А как же… — Нам предстоит долгий разговор, — серьезно пресек дальнейшие расспросы батюшка, опасливо заозиравшись по сторонам, будто проверяя, нет ли у стен ушей. — Но сейчас нам нужно бежать подальше отсюда. Пока хозяин земель не вернулся обратно. Томас сделал то, что никогда не позволял себе в отношении кого бы то ни было. Он схватил Маринетт — его ладонь грубо сомкнулась на запястье девушки — и потянул за собой, к балкону. Очевидно, он знал, где бы они могли укрыться и требовал ее последовать за ним. Но Дюпен-Чен не собиралась это терпеть. — Нет! — крикнула она в сердцах. На удивление легко она вырвалась из его цепкой хватки — очевидно, новые сверхспособности давали о себе знать! — и отошла на безопасное от батюшки расстояние. Гордо вскинув подбородок, она потребовала объяснений: — Если вы не обманываете меня, и я действительно ваша дочь, то это означает одно: вы семнадцать лет врали мне. Врали о том, что не знаете, где мои родители и что с ними случилось, врали о том, что меня вам подкинули… Я не собираюсь никуда идти, пока вы мне все не расскажете. Здесь и сейчас. Больше никакой лжи. Она ждала — ждала правды слишком долго. Ещё миг — и она не выдержит. Либо он говорит ей правду, либо проваливает к чертям собачьим. Томас узнал этот упрямый, твердый взгляд — он такой же, как у ее матери. Она не отступит. Не повинуется. Сомнения жгутом закручивались в сознании батюшки, но он, наконец, сдался. Вдох, выдох. Повелительный взмах рукой в сторону стула. Святой отец уселся на том месте, на котором недавно Адриан отчитывал Нино, а Мари, собственно, села на стул своего наставника. — Об одном прошу: не перебивай. Маринетт бездумно кивнула. Даже если бы в ней вскипела кровь и эмоции кулаком ударили под дых, она бы не смогла и пискнуть. Сейчас она узнает долгожданную правду о своем происхождении.

Flashback:

Привычный ритуал, который Нино выполнял уже несколько десятков лет. Стук в покои Адриана, взбудораженные шепотки смертных девушек за его спиной — и долгожданное, мучительное позволение войти. Ляиф дёргает за ручку и распахивает дверь настежь, приглашая туда молодых девиц. Все входят с высоко поднятыми головами — одна за другой. Лишь Сабина Чен колеблется. Ее поза скована, голова робко опущена. Она тупо рассматривает трещинки на плитах. Строение старинное — оно хранит в себе многолетнею историю. Интересно, сколько здесь похоронено жизней невинных девушек, принесенных в жертву вампирам? Ее руки дрожат, ей хочется убежать. Она постоянно оглядывается назад. Может, у нее получится скрыться в бесчисленных коридорах? Замок такой большой, а она всего лишь одна смертная — ее не должны хватиться скоро! Ну, подумаешь, не досчитаются! Ничего страшного. Ах, нет, Сабина, ну что за глупости? А если ты наткнешься на слугу-вампира и тебя выдадут? Или, того хуже, сцапают на месте? Девушка прикрыла трепыхающие веки и втянула голову в плечи. Надо держать себя в руках. Это же честь для всей семьи, забыла? Да, забыла… Потому что страх сильнее чести. Сильнее всего, что может быть. Очередь сокращается и вскоре доходит до нее. Страх клокочет у нее в груди. Она беспомощно взирает на Нино, и взглядом ее говорит мольба: пожалуйста, вампир, пощади — отпусти домой. — Ну же, иди, — Нино легко, почти невесомо подталкивает ее к порогу. Когда она по-прежнему не двигается с места, он рычит на нее с нетерпением: — Я сказал: иди. Сабина испила его угрожающий взгляд до дна, вздохнула и зашла. Ее нос одурманил запах целебных трав. Восхитительное благоухание. Такое прелестное напоминание об отчем доме. Девушка уловила отголоски мяты, мелиссы и чего-то тонкого, почти неощутимого… кажется, имбиря? В этой комбинации растения дают действенный эффект — они успокаивают нервы. Интересно, с чего бы полумертвому существу держать такую настойку в своих покоях? Догадка приятно ущипнула Сабину за бок — неужели хозяину их земель, вампиру, не все равно на спокойствие смертных девушек? Преисполненная неожиданным приливом блаженства, китаянка принялась смело бродить по комнате и рассматривать интерьер, как и другие смертные, с которыми она пришла. Похоже, это не запрещалось. Хлопок. Сабина дернула головой — этот сигнал подал мулат-вампир. Девушки выстроились в шеренгу. К счастью, Сабина оказалась последней — как и прежде. О чудо, что ее выбрали в первый раз! Она азиатка — их внешность жалуют не все. Тем не менее, ее выбрали… Во второй раз участь должна обойти ее стороной. Этот жёсткий отбор стал ее утомлять. Она с другими девушками из деревни просто живой, ходячий товар. Их постоянно кто-то выбирает, но почему выбрать не могут они? Адриан поднимается с кресла — Сабина смотрит на него и млеет. Весь его лик источает могущество и власть. И, и… он ангельски прекрасен. Но тут он подходит к ней и вонзает в нее внимательный взгляд зелёных глаз — таких же, как насыщенная трава, которую Сабина в детстве вырывала с корнем и кидалась в задиристых мальчишек — и Чен изменила свое мнение. Нет. Скорее, Адриан дьявольски красив. На таком ближнем расстоянии она уверена в этом, как никогда прежде. Суровое лицо, строгая линия губ и длинные светлые волосы, ниспадающие на плечи. Сабина вздрогнула от странной мысли — даже у мужчины волосы длиннее, чем у нее. Агрест снова прошёлся взад-вперед вдоль девичьего ряда — и секунды эти были самыми тягучими в жизни Сабины. Казалось, вампир игрался со смертными, испытывал их терпение. Когда у Сабин засосало под ложечкой, и ей думалось, что она вот-вот грохнется в обморок, Адриан уселся обратно на кресло и объявил свое решение: — Я выбрал. Она. Сабина нахмурилась. Вряд ли избранная — она. Когда он проходил мимо нее, он даже не удостоил ее взглядом. Он посмотрел куда-то ниже ее глаз. Казалось, он недобро косился на живот. С чего бы это? Неужели, она располнела? Или, напротив, слишком худая? Никто не двинулся с места. Смертные судорожно зашептались: они не понимали, в чем дело. Какую девушку имеет в виду хозяин этих земель? Заметив заминку, Адриан повторил — на этот раз его голос металлом бился о наковальню: — Все вон, кроме узкоглазой. Девчонки встрепенулись и нашли глазами Сабину. Бедняжка сжалась под их ядовитыми взглядами. Сузить зрачки и удлинить им языки — и будут змеи во плоти. — Адриан, — с нажимом произнес Нино, — ты уверен? — Ты ставишь под сомнение мой выбор? — Разумеется, нет. — Тогда не задавай глупых вопросов. Ляиф впал в крепкую меланхолию: выбор друга его сильно озадачил. Сабина Чен не была в его вкусе, почему он выделил ее среди остальных? Пребывая в крепких думах, мулат сделал однозначный жест рукой и повел девушек прочь из покоев Адриана — распределять их среди остальных обитателей замка. Когда дверь за ними захлопнулась, и топот шагов прекратился, Адриан широко расставил ноги и похлопал себя по колену. Вены Сабины посинели и вздулись. Она вскинула тонкие брови и попятились. Правильно ли она понимает?.. — Я не собираюсь ждать, пока ты соизволишь побороть свою скромность. Здесь она тебе ни к чему. Ты знаешь, о чем я прошу. Пока что прошу. Сабина поняла назначение его слов — он не собирается долго уламывать ее. Если она не подчинится, очень скоро просьбы превратятся в принуждения. Лучше сделать по-хорошему. Чен не помнила эти мгновения: ноги сами понесли ее к Адриану, сделали неловкий реверанс и усадили ее к нему на колени. Плётка страха хлестала по спине, и по ее позвоночнику пробежала капля ледяного пота. — Как тебя зовут? — спросил Адриан. Она не видела его лица, но ей почему-то казалось, что он улыбался. Ой как нехороша была эта улыбка. — Са… — Девушка запнулась на полуслове. Сложила бровки домиком. Неужели ей обязательно говорить свое настоящее имя? Словно прочитав ее мысли, Адриан милосердно утешил: — Не спеши. Ты можешь выбрать себе новое имя. «Любое-любое?» — жаждалось уточнить ей, но она знала ответ. Он положительный. Сабина приосанилась. Она назовется именем, которым ее хотела назвать мать. Именем, которым ее окликали самые близкие друзья. — Софи. Меня зовут Софи. — Она сказала это с гордостью. Восторжествовала. Ее глаза засветились триумфом. Может быть, все не так уж и плохо, как она себе накрутила? Впервые за день она рассмотрела свое прибывание в вампирском логове, не как проклятье, а как дар… божий. — Рад познакомиться, Софи, — Адриан дружелюбно пожал ей руку и рывком развернул к себе. Она слабо трепыхнулась в его руках, но не отвела глаз. — Меня зовут Адриан. Она знала, что сейчас произойдет. Ей хотелось прикрыть веки, вдруг ослабевшие, словно на них высыпали гору каменной крошки, но она не сделала этого. Не подала слабину. Когда Адриан грубо схватил ее за затылок, а свободной рукой — за талию, она предвкушающе улыбнулась. Прикусила губу от нетерпения. Он впился в ее горло клыками — она выгнулась дугой навстречу этому болезненному порыву. Агрест ослабил хватку на ее гибкой талии. Он думал, она будет вырываться, но она была на удивление покорна. Настолько, что это даже настораживало. «Никогда не пробовал крови беременной женщины», — в каком-то затмении мелькнуло в его помутневшем сознании, и он, насытившись, выпустил Сабину-Софи из своих объятий. Она к тому моменту была без чувств.

***

Спустя неделю Сабина-Софи четко осознала — она не боится. Она думала, что ещё долго не смирится с таким раскладом судьбы, но вот, она спокойно расхаживает в царских покоях Адриана и не боится, что он внезапно соскочит с кровати и проткнет ее нежную плоть клыками. Она заправила короткую прядь за ухо. На ее шее красовались три отметины от его клыков — шесть маленьких, пусть и глубоких, ранок. Она носила их без гордости, но и без отвращения. Ей даже… понравилось жить здесь. Ее не донимают девицы из деревни, не дразнят за ее корни и не советуют раскрыть ее узкие глаза. Она могла бы привыкнуть к такой жизни. И немудрено: благосклонность сильнейшего в их землях дорого стоит. Сабина не прониклась безграничной симпатией к Адриану, но ей определённо нравилось говорить с ним. Он был внимательным слушателем и интересным собеседником. Он мало вдавался в воспоминания о своем прошлом, хотя ему явно было что рассказать. Но когда он заводил речь — Софи приходилось напоминать себе, что не следует забывать дышать. Он был свидетелем и участником великих событий. Его слова сливались в предложения, предложения — в фразы, и капали из его уст, словно карамель. Военные походы, завоевания стран, стратегия, крах великих государств, князья и полководцы… Адриан водил ее в дебри. Глаза Чен горели — она не могла наслушаться: ей казалось, что вампир увлек ее в чащу леса. Не верилось, что все, сказанное им, — чистая правда, но он не был склонен к прикрасам. Они ему ни к чему. Что ему мнение человеческой девчонки, которая проживет свою короткую жизнь и умрет? Может, у нее и детей не будет — и никто ее не вспомнит? Нет выгоды, нет смысла добиваться ее благосклонности. Сабина-Софи погладила свой живот. Нет. Тому не бывать. Хотя бы одно дитя у нее будет — частичка ее самой, которая останется в этом мире после ее кончины. Традиция велит Адриану убить свою избранную. Глупая, глупая традиция. Необходимо пробыть у него в милости как можно дольше. Она хочет родить этого ребенка. Она хочет оставить потомство — ее род, некогда известный на их родине, не прервется на ней. Кровь воинов, бурлившая в ней, кровь ее предков, их генетический код — это обязано сохраниться. Это важно. Ещё неделю назад Сабина считала, что просто переутомилась. Просто неважно себя чувствует. Просто что угодно, но она не может быть беременной. В ее чреве не зародилась жизнь. Это невозможно. Ей же всего шестнадцать! Да, они с Томасом планировали женитьбу; да, их родители дали согласие; да, они выполнили свой супружеский долг раньше положенного срока, но… Сабина слышала от деревенских девчонок россказни о том, что чтобы забеременеть, их матерям приходилось делить ложе с мужьями месяцами. И тут — бац! Такой удар. В первую же их совместно проведенную ночь у них получилось сделать ребенка. Даже не верится, что ещё неделю назад она и представить не могла, что в ее чреве зародилась жизнь. Но сейчас, когда Чен ворочало и тошнило без причин — она понимала: ошибки быть не может. Клятая неделя клятого месяца. Это немного пугало, особенно когда она, будучи человеком, ждала дитя в пристанище нечисти, но… Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Бог не оставит ее. Он позволит ей родить. С тихим, раздосадованным вздохом, она перекатилась к краю кровати, свесила ноги и обулась в плетёные босоножки. — Куда ты? — спросил пробудившийся Адриан, положив свою мертвецки холодную ладонь на ее колено. Софи вздрогнула — она не могла привыкнуть к прохладе его кожи, но выдавила из себя улыбку — блеклую, извиняющуюся, но искреннею. — Прогуляюсь. Отпустишь меня? — Здесь безопасно. Гуляй, сколько влезет. Все же не задерживайся. — Я скоро вернусь. Подышу свежим воздухом. Агрест не лгал — на правах его избранной Сабина могла ходить по всей территории замка. Никто не имел права запретить ей это. Остановить ее. О нападении или похабных шуточках в ее сторону не могло быть и речи. Поправив лёгкое, воздушное платье, она двинулась по знакомому маршруту. За неделю прибывания в вампирском убежище она изучила строение вдоль и поперек, петляя вдоль ветвистых полумрачных коридоров, путаясь в них, теряясь. Но теперь она ориентировалась увереннее. Ее любимое место — это небольшой песчаный берег. Стоя там, Сабина любила представлять, словно песок омывает не муторная река, а соленое, прозрачное море. Спустившись по винтовой лестнице и едва не поскользнувшись на предпоследней ступеньке, Сабина-Софи уперла руки в колени и остановилась, чтобы отдохнуть. Мелькнула мысль — очень скоро, когда живот округлится и увеличится в размерах, он будет мешать ей наклоняться и сгибаться пополам. К тому моменту нужно оказаться в безопасном месте. Чтобы ей не пришлось выполнять тяжелую работу. Насытив лёгкие кислородом, девушка сложила руки лодочкой перед животом и спокойной, непринуждённой походкой вышла к берегу. Ее нос обуял морской бриз. Прохладный, влажный воздух расслабляюще действовал на мысли Сабины. Все тревоги уступили место наслаждению. Река, напоминавшая море, была сине-серой, но Софи не отворачивала от нее своего лица. Вода завораживала ее, притягивала к себе, манила. Если Чен когда-нибудь решилась бы на самоубийство, то она без страха утопилась бы в этой реке. Вода приняла бы ее к себе, волны сомкнулись бы над ее головой в холодных объятиях. Девушка прикрыла веки — длинные ресницы легли ей на щеки — и собиралась уходить, но какое-то предчувствие опалило ее душу, словно в нее кинули горстку неостывших углей. Она вновь всмотрелась в речную гладь и ахнула: в лодке сидел широкоплечий мужчина, он в одиночку усиленно греб веслами и смотрел вперёд себя. Найдя ее силуэт глазами, он замедлил движение на миг, приветливо махнув ей рукой. Внутри Сабины образовалась дыра. Она зияла, и в нее активно сыпались эмоции Чен, ее чувства, девичьи грёзы, думы, сердце, душа — все провалилось в эту мрачную бездну. Ведь в лодке находится ее жених — Томас Дюпен! Коренной француз, который ребенком сбежал из своего родного городка, чтобы переселиться в эту деревню. Его приютила семья кузнеца, пригрела у своего очага, и он стал жить у них. Да, многие сбегали в этот край, в надежде попасть под защиту вампирского крыла. Ведь в этой деревне жителям не грозит грабеж, набеги разбойников или поджоги — ситуацию контролируют вампиры, и они покарают любых нарушителей. Том был старше ее на двенадцать лет. Ему уже стукнуло двадцать восемь, а у нее ещё молоко на губах не обсохло, и многие не одобряли их брак, даже если не говорили прямо. Но им было хорошо друг с другом, что они могли сделать со своими чувствами? Придушить? Игнорировать? Нет. Оставалась принять это, как данность. И пусть их осудят. Им удалось уговорить ее родителей — это самое главное. Но сейчас Сабина до крови прикусила губу и обозлилась на Тома так сильно, что живот свело спазмом. Она тотчас успокоилась — ее негатив не должен повредить малышу. Сейчас в ее теле крепнет человек. Плод их с Томом страсти. Она должна беречь себя. Терпеливо дождавшись, когда мужчина причалит к берегу, Сабина подошла к нему вплотную и возмущённо ткнула его в грудь. — Том! Зачем ты… Но жених не дал ей договорить: он выбил из возлюбленной дух, заключив ее в крепкие объятия. Сначала она слабо сопротивлялась, но потом не выдержала и, бесшумно, но горько зарыдав, уткнулась носом в его грудь. Она давила в груди крики — вздохи ее сделались надрывными, словно она задыхалась от яда с пеной во рту. — Сабина, я так рад, что нашел тебя… — Мужчина ласково гладил ее по голове, как делал всегда, когда успокаивал. — Ты глупый юноша, Томас Дюпен. Ты понимаешь, что с тобой сделали бы вампиры, если бы они первые засекли тебя? — Даже несмотря на то, что Томас был старше ее на двенадцать лет, Сабина все равно продолжала называть его юношей, когда злилась. Быть может, именно на почве детского задора Тома они и сошлись? — Ради чего ты так рисковал? — Ради нашего ребенка. — Мужчина внимательно нырнул в глаза невесты, когда она удивлённо вскинула подбородок. — Твоя мать сказала мне. Сабина стойко смотрела жениху в очи. Она знала, что если отвернется, то проиграет. Ей нужно выдержать этот взгляд, чтобы не вызвать подозрений. Неделю назад она пожаловалась матери на дурное самочувствие, на что та, хитро прищурив свои и без того узкие черные глаза, задала довольно нескромный вопрос: «А не занималась ли ты случайно с женихом любовью, доченька?» Сабина тогда отмахнулась от ее замечания. Видно, зря. Она не верила, что беременная. Не верила, что это может произойти с ней так скоро. Она ответила что-то неразборчивое, уклончивое. Сама не помнит, что именно. Но она точно просила маму не сообщать о ее нездоровье Тому, а то ещё пристанет к ней, как птица-наседка. Ей чрезмерная опека не нужна. Кто знал, что китаянка окажется права? Жаль, Сабина-Софи тогда не восприняла ее слова всерьёз. Она бы обязательно сказала Тому правду. Но что это изменит сейчас? Она оторвана от родительского гнезда. Она больше не принадлежит Томасу и — как знать? — уже не принадлежит себе. Ее судьба пульсирует в руках другого человека… Если его ещё можно так назвать. Если в нем осталось что-то человеческое. — Матушка… Я же просила ее, — в слух пролепетала Чен, покачав головой. Предательство матери огорчило ее. — Умоляю, Сабина, давай сбежим, пока есть шанс. Том развел ее руки, обвивающие его за талию, в стороны, и крепко сжал ее пальцы своими. Он вперил в нее взор, полный мольбы. — Я не могу. — Не можешь или не хочешь? — насмешливо уточнил он, приподняв бровь до лба. — Не искажай смысл моих слов. Ты не понимаешь. — Она спрятала лицо, мокрое от слез, в ладонях. Разве он не осознает, в каком она положении? Им так просто не уйти! — Меня выбрал сам Адриан Агрест. Он не отпустит меня. Он найдет меня, и тогда тебе не поздоровится. Я не хочу ставить тебя под удар. Ты должен жить. — Я не оставлю тебя здесь. — Что бы ни случилось, ты благоразумный юноша, Том. — Она резко отняла руки от лица и вонзила в Тома взгляд, источающий власть — непреклонную и неоспоримую. Она знает, как лучше. И лучше всего сейчас Дюпену уносить отсюда ноги. — Я верю, что ты сделаешь, как нужно. А теперь уходи. Немедленно. Мужчина уже было открыл рот, чтобы оспорить решение невесты, но его прервал страх. Он прошиб его, как озноб. Тому показалось, словно его голову обуяла вьюга, которая царствует в этих краях в особо суровые зимы. Но нет. Это была ни вьюга, ни метель, ни даже накрапывающий дождь. За спиной Сабины стоял светловолосый мужчина. Судя по тому, как напряглись плечи девушки ещё до того, как вампир возложил на них твердые ладони, она тоже почувствовала эту ауру… ауру мертвеца. — Это Томас, сын пекаря, — не оборачиваясь, пояснила Сабина-Софи. Несмотря на то, что голова опустилась вниз при появлении властителя — подбородок касался груди — ее голос звучал на удивление внятно. — Мы должны были пожениться, но… В общем, все в прошлом. Теперь я твоя. От последних слов Тома передёрнуло. Он едва сдержался от порыва скривить лицо, словно проглотил горький отвар. — Я благодарен за честность, Софи. Адриан слегка потрепал наложницу по плечу, но у той, казалось, от столь безобидного жеста волосы дыбом встали. Дюпен следил и удивлялся: ещё недавно Сабина, так живо спорившая с ним, сейчас изменилась до неузнаваемости: краски отхлынули от ее лица; на этом фоне голубые глаза казались неестественно яркими, а короткие волосы черными, как смоль. Вся она сжалась и сгорбилась. Том понимал ее, поэтому вдвойне сочувствовал. Он сам смотрел на Сабину, а ни на Адриана, потому что боялся, что в схватке взглядов проиграет. Постыдно отвернет голову и будет таков. Но избежать какого-либо контакта с хозяином этих земель ему не удалось. Агрест свёл руки за спиной и встал перед Томом, но смотрел ни на него, а через его плечо: Томасу показалось, что в его зелёных глазах плескается река. А затем, представив, как эти почти человеческие глаза наливаются кровью во время жажды, Дюпен опомнился. Он должен помнить, кто перед ним стоит. — Ты пробрался в мое убежище, несмотря на риск, — заговорил вампир умеренно, наконец. Несмотря на то, что голос его был спокойным и не слишком громким, Тому показалось, что он рокочет у него в ушах, в мозгах, раздается повсюду, куда не убегай. — Я вижу, ты искренне любишь Софи. Это похвально. Софи?! Мужчина швырнул в невесту гневный взгляд, явно намереваясь сбить ее с ног при первой возможности. Сабина назвалась чужим именем! Почему-то Дюпен расценил это, как лично нанесенное ему оскорбление. Подлое предательство. — Мне не нужна ваша похвала, — не разжимая зуб, гневно процедил он. Том все так же не мог посмотреть прямо в глаза Адриана, а ведь тот теперь выжигал в нем дыру нещадным, жёстким взором. — Смертный, дерзость сойдёт тебе с рук лишь на этот раз. Видя, что Томас вновь хочет сострить, Сабина-Софи взяла инициативу под свой контроль. Она низко поклонилась и елейным голоском прощебетала: — Спасибо вам за оказанную милость, господин. Мой бывший жених этого не забудет. Как и я. Вампир уже подхватил Сабину на руки и чуть присел, очевидно, намереваясь в один прыжок добраться до своих покоев. Том успел лишь подумать, не спровоцирует ли это выкидыш, как вдруг — напоролся на взгляд бывшей невесты; в нем легко угадывалось предупреждение: мол, уплывай, глупый, пока хозяин не передумал.

***

Спустя четыре дня после того, как жених неофициально навестил ее, Сабина решила: пока ее беременность не стала очевидной, ей следует войти в доверие Адриана. Да, они неплохо ладят. Он не похож на того, кто относится враждебно к смертным девушкам, во всяком случае тем, которые обитают в его покоях, но он такой… Неживой! «Да ну, Сабина, вампир, и не живой?!» — смеялся циник внутри нее, но она старательно отгоняла эти мысли от себя. Прохлада его тела. Холодное величие. И это его вездесущие спокойствие. Лицо, не выражающие никаких эмоций. Радужки глаз, овеянные мрачной задумчивостью, из которой он почти не выходил. Лишь в редкие минуты просветления он позволял себе улыбку, усмешку и даже диалог с ней. Но в основном — он читал книги, принесенные из библиотеки, или думал. Иногда это пугало, иногда радовало. Чем меньше он общается с ней, тем меньше шансов у нее взболтнуть чего-нибудь лишнего. А судя по тому, как к горлу липнет ком, когда она говорит с ним, вероятность того, что она вымолвит глупость, велика. Опасно велика. В конце концов, ей нужно сосредоточиться. В первую очередь на том, чтобы стать для Адриана кем-то большим, чем сосуд с кровью или интересная собеседница. Звучит самоуверенно, но она должна стать для него всем. Только в этом случае она может считать себя в полной безопасности. И своего ребенка тоже. А что, если выкачивание из нее крови пагубно сказывается на здоровье малыша? Попав в замок в качестве наложницы вампира, наделенного самой большой властью, она могла позволить себе плотный завтрак, обед и ужин, но кровь… чертова кровь, а что, если ее нужно ещё больше, чтобы прокормить и Адриана, и ее ребенка? Ужасная ситуация! Сабина-Софи настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что и не заметила, что Адриан ждёт продолжения ее рассказа. Тогда она улыбнулась во все тридцать два зуба, как ни в чем не бывало, и поспешила утолить его любопытство: — А она ему говорит: «Нет, отец, я не выйду замуж за сына пастуха. Я люблю другого мужчину! Мы сбежим ночью, минуем горы и ваши проклятия не достигнут нас». Адриан хохотал, как ненормальный. Как в последний раз. Софи редко видела его в таком приподнятом расположении духа. Она кривлялась перед зеркалом, развлекая вампира сплетнями из их деревни. Накручивала пряди темных волос на палец и прикладывала их над губой, изображая усатого мужчину — отца ее лучшей подруги. Вампир лежал на животе на своей роскошной двуспальной кровати и наблюдал за ней с горящими глазами. Широкий шелковый халат, одолженный Адрианом, змейкой скользил по плечам — он явно был Чен не по размеру. Но она, казалось, даже не обращала на это внимание. — Вы, люди, такие наивные, — без злобы, просто констатируя факт, заключил Агрест. — Ваши жизни так коротки, а вы все равно находите время, чтобы угождать другим. Почему твоя подруга сразу не сказала отцу, в чем дело? Если бы она прямо заявила ему о своих чувствах к сыну торговца, то не было бы недопонимая. Судя по твоим словам, у нее понимающий отец. Для него главное — ее счастье. — Ты прав. Но я думаю, что все дело в условностях. Человеческое общение состоит из них. Замалчивание своих желаний — это норма. Особенно для девочек. Адриан закатил глаза, явно не согласный. Все в человеческих руках. Иной раз простой разговор может предотвратить войны, что уж говорить о браке по договоренности? — И как же все в итоге разрешилось? — полюбопытствовал Адриан, наконец, просто чтобы не молчать. Он видел, как Софи хмурила носик — ей хотелось как-нибудь опровергнуть слова Адриана, но она не знала чем. Сдавшись его требовательному взгляду, она робко присела на край кровати и заговорила уже без кривляний, вещая о судьбе подруги с теплотой: — Все закончилось хорошо. Марлена вышла замуж за Отиса и взяла фамилию Сезер. Ей идёт. Теперь она помогает ему с торговлей в лавке. Вообще дела идут у них в гору. Правда, после заключения брака Марлена посетила тётушку Гэб, нашу пророчицу, и она ей тако-ое напророчила. Что, мол, Марлена проживет счастливую, но недолгую жизнь. Она родит троих дочерей и умрет от тифа. — И ты веришь в это предсказание? — Честно? — Сабина сщурила глаза, точно ожидая подвоха. — Я не особо верю в предсказания. Может быть, напророченное тётушкой Гэб, — это один из вариантов будущего, но окончательный выбор за человеком… — Девушка неожиданно улыбнулась — если бы ее улыбка была луной, она бы затмила солнце. Осмелев, Чен перекатилась набок и приобняла Адриана за руку, заискивающе глядя на его рот. Уголки губ, от природы опущенные вниз, сейчас были приподняты. Он в добром настроении. Это прекрасное наблюдение. — Или за вампиром. — Рад, что ты разделяешь мои взгляды на предсказания. — Ты тоже в них не вери… — Чен не успела докончить свой и без того риторический вопрос: она запнулась на полуслове. Каждый бы оторопел, увидев перемены в лице Агреста. Адриан неожиданно оскалился, обнажая заострённые клыки. Как показалось Сабине, они угрожающе блеснули в полутьме. Девушка не смогла скрыть испуга — он замер у нее в горле, будоража кровь. Что не так? Ещё секунду назад ей казалось, что все в порядке. Ничего не предвещало беды, но — миг! — и Адриан навис над ней. Ей стало по-настоящему страшно. Во рту запершило, с губ испарилось влага. Ей больше не хотелось говорить, ей больше вообще ничего не хотелось. Она сжалась. Спичка томящего ожидания тлела внутри, перескакивая с ребра на ребро. Девушка прогнулась в пояснице, метнула голову в сторону, подставляя шею. Сопротивление бесполезно. Ей нужно быть покорной. Сейчас — нужно. Пока что не время брыкаться. — Софи. Сабина-Софи вздрогнула, услышав свое второе имя. Она ожидала укуса, а не звука его голоса. Девушка изумлённо приподнялась на локтях. Адриан более не нависал над ней. Он бесшумно слез с кровати и, оседлав стул спинкой к ее лицу, выжидающе глядел на нее. Она поняла — он ждёт ответа: тогда ее голос, звучавший на удивление хрипло от пережитого потрясения, разрезал гнет тишины: — Да, Адриан? Она походила на раненого оленёнка, который безмолвно молил надвигающегося волка о пощаде. — Тебя в последние время не тошнит? — Она удивлённо похлопала глазками, и тогда Адриан насмешливо перечислил другие симптомы: — Не кружится ли голова, не чувствуешь ли сонливость, усталость? Может, перепады настроения и подавленность, мм? — Все так, — неуверенно согласилась она. Ей казалось, будто бы она ходит по тонкому канату. Ответит не так — непременно сорвётся вниз. Ей следует быть предельно осторожной. Но Адриан же не мог догадаться? Ей же не может настолько не везти? Она обречена! — К чему ты клонишь? — Не прикидывайся идиоткой. — Его лицо сделалось жёстким: челюсти стиснулись, очерчивая скулы. — Ты знаешь, что я имею в виду. Ты беременна. У Сабины задрожала нижняя губа. Это конец. Это гребаный конец. Воздух наэлектризовался и потяжелел: вместе с влагой из ее тела стал испаряться воздух. Сабине могла бы попытаться оправдаться, но она не представляла, как достойно выйти из этой ситуации. Причем «достойно» — это значит не умереть. Хотя бы просто не умереть сегодня. Но шансы в этом случае не высоки. Они малы, как атом. Как зачатый ей с Томом плод любви. Сабине просто хотелось спокойно вдыхать кислород. Впервые в жизни она поняла смысл выражения «перед смертью не надышишься» от и до. Испытала на своей шкуре. Каждым напряжённым нервом своего молодого тела. — У меня слабое здоровье. Я часто переживала в последнее время, и я думала, что дело в этом… но… Ее голос дрожал, как у преступника перед казнью. Она ощущала: уже одна ее нога в могиле. — Ребенок от твоего жениха? — требовательно спросил Адриан, пресекая ее дальнейшие оправдания. Сабина поняла и немного успокоилась: возможно, если он до сих пор не перерезал ей глотку, то он не собирается ее убивать, а просто хочет знать подробности? Это странно, но… если у нее есть возможность выжить, почему бы ей не воспользоваться? — Похоже на то… Ни с кем, кроме него и тебя я не делила ложе. Но ты не можешь иметь… кхм… — Сабина-Софи вдруг припомнила и залилась краской: она никогда не говорила с Адрианом о сексе, беременности или о невозможности вампиров иметь детей. — И как давно ты знаешь? — С самого начала. — О боже. — У Сабины перехватило дыхание от догадки. — Именно поэтому ты меня выбрал? Адриан грациозным и в то же время напряжённым движением, как тигр, готовившийся к прыжку, встал со стула и подошёл к ней. Девушка куснула себя за язык, лишь бы не вскрикнуть. Вот сейчас, да? Сейчас он убьет ее за самонадеянное предположение, за беременность, за то, что тайно встречались со своим женихом? Сейчас он ей все припомнит, так? Но он сделал нечто противоположное. Он сел перед ней на колени и, дотянувшись рукой до ее лица, с нежностью погладил по подбородку. Она не отвечала. Смотрела на него в трепетном волнении. Он играет с ней перед тем, как вырвать сердце? — И ни разу не пожалел. Чен даже приоткрыла рот — настолько неожиданными, выбивающими всю душу, всю суть были эти слова. — Ты позволишь мне оставить этого ребенка? — уточнила она с подозрением. На всякий случай. — Если ты хочешь. — Адриан пожал плечами, словно это само собой разумеющиеся. Словно он не такое чудовище, чтобы лишать мать ребенка. — Но ты в любом случае не сможешь его родить. Рука девушки инстинктивно легла на живот, поглаживая его через мягкую ткань. Желваки на ее лице дернулись. — Почему? — Твое тело слабо. После всего пережитого тобою вероятность выкидыша чертовски велика. Сомнения веревкой затянулись на шее наложницы. Ей показалось, что они у нее зарябило в глазах, и она вот-вот потеряет сознание. Неужели моральные усилия, которые она приложила для того, чтобы принять свою беременность, принять свое тело, которое очень скоро должно измениться, были напрасны? Все ее переживания, самокопания — их перечеркнет… что? Выкидыш? Такова ее участь? — Всего пережитого — это укусов, да? — Не только их. В замке холодно. В подтверждение своих слов Адриан забрался на кровать, подобрав под себя ноги, и невесомым движением провел большим пальцем вдоль скулы девушки. Сабина распахнула глаза, ошарашенная. Она ощутила лёд каждой костью, каждой мышцей своего тела — могильный холод. Не столько от руки Адриана, сколько… О небо, небо! Сначала, когда она только оказалась в вампирском пристанище, она отметила климат этого величественного строения, не обратила на это должного внимания. Тогда ее мысли были заняты отбором. Какому вампиру она достанется? Сейчас привыкла, спустя две с половиной недели, и не оценила степень опасности этой низкой температуры для крошечного существа в ее теле. Этот холод может навредить ему. Смертельно навредить. Печальные мысли каким-то образом ожесточили ее взгляд, сделали увереннее. Когда она подняла взор на Адриана, то он был упрям и непреклонен. С несвойственной себе громогласностью она заявила: — Этот ребенок — часть моей семьи. Часть моей истории. Он должен жить. Я дам ему эту жизнь чего бы мне это ни стоило. — Так уж и быть. Я позволю тебе родить этого ребенка. — Адриан отмахнулся от нее, но затем что-то в его лице неуловимо переменилось. Он сомкнул руки на предплечьях Сабины и впился глазами в ее лицо. Она сглотнула. Все не может быть так просто. — Но при условии. Софи отчего-то рассмеялась с облегчением. Она так и знала. Он потребует что-то взамен. — Каком же? — Если что-то пойдет не так, если ты почувствуешь какие-то неприятные изменения в организме, если ты почувствуешь, что теряешь ребенка — сообщи мне. В «Легендах вампиров» есть ритуал по перевоплощению. — Девушка кинула скорый взгляд на объёмную книгу на округлом столе. Она слышала от верного соратника Агреста, Нино, что это единственный экземпляр. Копий не осталось. — Ты станешь вампиром и сможешь родить этого ребенка на свет без осложнений. Могут быть побочные эффекты. Каждый раз при слове «ребенок» лицо сильнейшего вампира неприятно кривилось. Очевидно, ему хотелось заменить это слово более крепким, но он воздерживался. — Но как это возможно? Ведь вампиры не могут… — Забудь все, что знала о нас, — прервал ее Адриан раздражённо. Он не хотел, чтобы она задавала лишних вопросов. Ему было бы достаточно, чтобы она его слушала и обязывалась исполнять все его приказы. — Вампиры не могут забеременеть, но если ты станешь одной из нас уже с плодом в чреве, то ты сможешь родить. «Ты лжёшь мне», — покачала головой Сабина, не на шутку удрученная этой беседой. И правда, Адриан что-то недоговаривал. Но у нее не было сил спорить. Ее самый страшный страх сбылся — Агрест знает о ее беременности и — о чудо! — даёт разрешение на рождение малыша. Это все, что ей нужно было знать. А побочные эффекты — это ерунда. Главное, что ребенок будет жить. Если ей придется умереть — ладно. Это ничего. Часть ее будет жить в душе ее потомков. — Я обещаю, Адриан. Я ничего не утаю от тебя.

***

Спустя месяц

Первые секунды. Они таяли медленно, словно воск, который плавится на солнце. Сабина-Софи задрала платье. Она смотрела, как из ее лона по внутренней стороне ноги стекает тонкая струйка крови. Она провела пальцем по крови. Поднесла к лицу. Реальная. Это самая что ни на есть настоящая кровь! Она вскочила с кровати, ошеломленная. Сбитая с толку. Беспокойство превратилось в голодного зверя — и оно набросилось на девушку, пожирая ее плоть. Сабине было дурно последние несколько дней, у нее болел живот, и это не на шутку тревожило… но она и предположить не могла, что дело дойдет до выкидыша. Низ живота ныл, тянул вниз. Ноги Чен подгибались, ей хотелось лечь прямо на холодный готический кирпич, сомкнуть глаза и уснуть младенческим сном. Адриан словно в воду глядел. Он предопределил ее выкидыш. Оказался прав. Ее клятое, слабое тело не выдерживает! Да будь проклят день ее рождения! Черт! Уставшая и изнеможенная, она вытерла, казалось, онемевшей ладонью потный лоб и осторожно расшнуровала корсет. Снимая платье, она не переставала рыдать, хмыкать, издавать истеричные смешки и гладить живот, заговорщически приговаривая: — Ну, куда же ты? Ты покидаешь меня? Ты не хочешь, чтобы я была твоей мамой? — Она резко ударила себя в живот и скривилась от боли. Но била она отнюдь не себя, а того, кто заразой засел внутри. Мерзкая дрянь! Гадость! Впервые в жизни она восприняла беременность не как священный подарок судьбы, а как проклятье. — Я же уже полюбила тебя. Не смей… не смей бросать меня! Ты! Ты принадлежишь мне и появишься на свет, когда я скажу, ясно?! Ей не верилось, что она это говорила. Она, должно быть, тронулась умом. Это выброс гормонов и адреналина в ее кровь. — Адриан! — крикнула она в отчаянье. Она хваталась пальцами за простынь, комкала ее в кулаке, лишь бы сдержать порыв навредить и себе, и тому, кто внутри нее. — Адриан! Закралась мысль: «А может, он специально не приходит? Я же видела, он не хотел, чтобы я родила этого ребенка, он ему никто, он ему не нужен!.. он просто дождется, пока он будет мертв и… и все». Сабина зажала рот рукой, сдерживая стон. Ей хотелось скулить, выть, стать вампиром… Боги, да согласна она на этот обряд, согласна! Если это поможет спасти малыша, то она на все готова. Вампир появился перед ней неожиданно — в тот самый момент, когда она, корчась от боли, готова была сдаться. Забыть о своих принципах, об истории своего рода, обо всем, чем она жила раньше. Ничто не уступало боли. Боль сильнее всего. Она ставит на колени и заставляет молить о пощаде. Адриан чертыхнулся и, сев рядом с девушкой, положил руку на ее плечо и крепко сжал его. Через силу она посмотрела на него. В его взгляде стоял вопрос, и она читала его по буквам: «Ты решилась?» Сабина колебалась. Она вздохнула, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Став вампиром, не утеряет ли она красноречивость эмоций? Боль будет острее? Будет ли она вообще испытывать боль? Сабина слепо посмотрела вперёд себя. С каждой секундой душа ее ребенка утекает из ее тела. Надо решаться. На этот раз она взглянула на Агреста с нежностью и уверенностью. Ее мягкие глаза словно бы гладили его лицо. Вампир сглотнул — даже кадык его дрогнул — стиснул Сабину в объятиях напоследок и горячо прошептал ей на ухо: — Что бы ни случилось, не кричи. Не пугайся. Воспринимай все как должное. Софи не успела рассеяно кивнуть — Адриан встал на ковер посередине комнаты и хлопнул в ладоши. — Нино. Принеси таз с человеческой кровью. У Сабины закружилась голова и в следующую секунду ее живот пронзила боль такая острая и судорожная, что ее затрясло. Она плохо помнила, что было дальше. Те события отложились в ее памяти размытыми пятнами. Нино исполнил приказ: ему хватило двадцати секунд, чтобы исполнить веленное, но для Сабины-Софи эти мгновения показались вечностью. Но она до мельчайших подробностей запомнила взгляд Адриана, когда он, глядя ей не то что в глаза, а в ее душу, саму ее суть, вонзил ей в грудь тонкий кинжал. Она прохрипела что-то невнятное. «А как же мой ребенок?» Гул крови в ушах заглушал собственные мысли. Ее глаза закатились и она, издав последний стон своими бледными, пока что человеческими губами, откинулась на подставленные ей под голову подушки. Когда она проснулась, то первым делом ощутила приступ лютого, ненормального, противоестественного голода. Она поднялась с постели и поняла, для чего Адриан приказал Нино наполнить металлический таз кровью. Человеческой кровью. Чен облизнула губы, чувствуя на них кровь. Она принадлежит Адриану. Он обратил ее. Не мешкаясь и не думая об Адриане, о собственном ребенке или потерянной в одночасье человечности, они кинулась к тазику и окунулась в него с головой. Она потягивала венозную кровь, как будто бы в ее рту полвека не было и крошки. Она пила с наслаждением, проводила кончиком языка по заострённым клыкам и, упиваясь новообретенным могуществом пила, пила и пила. Ненасытная. Когда она стала задыхаться и вынырнула, то ее волосы были в липкой крови. Эта вязкая жижа слепила ее верхние и нижние ресницы, склеила брови, стекла по щеке. Ах, как же это прекрасно! Пир, настоящий пир. Если бы она была человеком, то она сравнивала бы эту трапезу с уплетанием всех изысков мира. Божественно. Неповторимо. Великолепно. — Нравится? — лукавый голос раздался из темноты. Сабина обернулась к нему и восхитилась: ей даже не пришлось фокусировать зрение, чтобы разглядеть в кромешной тьме статную мужскую фигуру, величественно восседающую в своем излюбленном кожаном кресле. — А что, по мне не видно? С новыми способностями она впитала и смелость. То ли это из-за привычки, то ли из-за похмелья от великолепной трапезы, но она больше не боялась Адриана. Напротив, ее тянуло к нему. Хотелось подойти, прикоснуться, впиться клыками в пульсирующую жилку на его горле. Софи покачала головой. Эти мысли напугали ее. Но она все же подошла к Адриану и, дерзко вцепившись окровавленными пальцами в его подбородок, прошипела прямо над самым ухом: — Что ты со мной сделал, а? Все дело в том, что именно ты обратил меня? Отвечай! — Ты должна быть благодарна. Адриан больно куснул ее за мизинец. Она ойкнула и собиралась убрать руку, но он не позволил ей. Он схватил ее за талию и усадил к себе на колени. Не отрывая от нее пристального, пугающего взора, он стал поочередно облизывать ее пальцы. Она не к месту подумала, что кровь запеклась под ногтями. Надо бы ее выскребать. Закончив с ее ладонью, Агрест положил широкую ладонь на ее живот. — Я спас твоего ребенка. — Его голос был хриплым, а сомнения Сабины жгучими. Ей стало страшно: а вдруг, ввязавшись в эту авантюру, она сама, по доброй воле, лишила своего ребенка жизни? Ведь она умерла! Каким чудом ребенок мог выжить? — Я сама решу, быть мне благодарной или нет! — рявкнула она, ничуть не удивлённая своей своевольностью. Словно так было всегда. Словно этот буйный нрав был заложен в ее природе. Может, так оно и было? Вампирша толкнула покровителя в грудь и попыталась вырваться из его хватки, но он сам отбросил ее в сторону — да так, что она отлетела к дальней стенке. Схватившись за голову, она потрясённо округлила глаза. В тот момент она ощутила его мощь — но это была лишь тысячная крупица от его настоящей силы. Он мог бы ударить ее с такой свирепостью, что она пробила бы черный камень своим телом и отлетела бы на несколько десятков метров, а то и дальше. — Не забывай свое место. — Я отлично его помню. — Голос Софи не дрогнул. Она выпрямилась, но сокращать дистанцию не спешила. — В отличие от некоторых. С чего бы это сильнейшему вампиру помогать простой смертной?! В ней забурлила какая-то необоснованная ярость. Все эмоции обострились, они наковальней били за пазухой и срывали с ее языка дерзости, за которые она может жестоко поплатиться. Ей хочется заткнуться, ей хочется кричать. Жажда плакать велика ровно настолько, насколько и жажда смеяться. В унисон. Одновременно. Колоритный, противоречивый контраст. Она умирала от эмоций. Впервые они вились веревкой у ее шее и затягивались. Душа, выбивая молекулы кислорода. — Ты больше не простая смертная. — Лишь лёгкая волна ветра, шлепнувшая Сабину по щекам, свидетельствовала о том, что Адриан оказался рядом с ней. Он двигался быстро и неуловимо, как тень. — Не ассоциируй себя с ними. В твоём новом обличии это стыдно. Последние слова он буквально выплюнул ей в ухо. По тому, как он занёс руку над ее головой — но в последний миг передумал — она догадалась, что он хотел проучить ее. Он привык решать вопросы силой. А когда он растворился в ночи, она осела на пол и тихо зарыдала. Она не чувствовала биение сердца. Она не чувствовала связь с ребенком. Ее лицо было мокрым от крови. Казалось, зеркала души невозможно отмыть — их хотелось вырвать вместе с глазницами. Она другая. Ребенок в ее чреве — если ему суждено родиться — уже не будет таким, каким она его хотела видеть. Он не будет человеком.

***

Ей удалось усыпить бдительность Адриана. Сейчас это самое важное. Он безмятежно сопел на кровати. Укрытый одеялом по самый подбородок, он почти походил на живого человека. Мышцы лица расслабленны. Пушистые ресницы чуть трепещут во сне. Светлые волосы разметались на подушке. Обычный юноша. Лишь фарфоровая бледность выдавала в нем кого-то большего, чем человеческого парня. Скорее, создаётся впечатление, что он просто болен — на это можно списать отсутствие румяных красок на щеках. Несправедливо. Он так обманчиво чарующ в своей молодости, но он вовсе не молод. Его ум гораздо старше, чем его лицо. Очи так легко обмануть миловидной внешностью. Сабина наблюдала за ним так какое-то время, пока в ней не пробудилась зверская ярость. Как она и догадывалась, он обманул ее. Она действительно сможет без проблем выносить и родить ребенка, но в разы дольше, чем человеческая женщина, коей она не так давно являлась. Плод созреет через сорок лет. Сорок клятых лет. Ни годом раньше. Она не будет ждать сорок лет. Очень может быть, что через такой срок Томаса не станет! Отец даже не успеет увидеть своего малыша. Это нечестно, так нечестно! Если только… Софи ухмыльнулась. Это может закрыть многие вопросы, но захочет ли Томас стать таким же, как она? Не факт. Но ведь — стоп! — если он ее любит, то должен быть готов принести в жертву их любви свою человечность? Для некоторых бессмертие — это священный дар. Решено. Она обратит его. Хочет он того или нет. Сабина-Софи вычитала информацию о том, сможет ли беременная женщина, обращённая в вампира, родить ребенка, в «Легенде вампиров». Про обратное перевоплощение из вампира в человека она узнала так же и оттуда. Произойдет обмен. Этот обряд могут провести лишь беременные вампирши, обращённые недавно. Спустя три дня совершить замену будет невозможно. Будет слишком поздно. Благо, с момента трансформации Чен в бессмертную миновали всего лишь сутки. Это значит, у нее ещё есть время. Она может успеть. Она вновь станет человеком, но ее ребенок родится вампиром. Что ж, в этом есть и свои плюсы. Ее малыш будет чистокровным, рождённым вампиром, а не созданным вследствие укуса. Значит, у ребенка будут скрытные способности. Ее ребенку ничто не будет угрожать. Он будет силен. Возможно, сможет бросить вызов Нино Ляифу. А там и до хозяина этих земель недалеко… Удовлетворенная этими лестными мыслями, Сабина-Софи, стараясь не шуметь, осторожно вырвала страницу, на которой подробно был описан нужный ей обряд. Как хорошо, что Адриан уязвим во сне. Ничего не слышит, ничего не видит, ничего не чувствует. Совершенно ни-че-го. Наложница бездумно пролистала один раздел, выхватывая глазами отдельные строчки, и уже собиралась закрыть книгу, но замерла, шокированная. Она отыскала ещё один обряд. Это может пригодиться. Она вырвала лист и впопыхах захлопнула Библию на вампирский лад. Ее сердце совершало волнительные кульбиты в горле. Девушка едва ли не давилась собственной кровью. Теперь понятно, почему Адриан уничтожил все копии. Эта книга может быть опасной в чужих руках. «Как жаль, — со злорадством подумала Софи, кинув насмешливый взгляд на Агреста, — ты века берег эту книгу, чтобы в итоге ею воспользовался не тот человек». Поправив выбившуюся прядь за ухо, она ободряюще улыбнулась самой себе и, тихо прикрыв дверь покоев, двинулась на кухню. Как хорошо, что там орудуют люди. С ними комфортнее. Удобнее. Они ведь слабее ее. Рявкнет — они тут же доставят ей что нужно. И это даже если не брать в расчет то, что она главная наложница. Всё-таки быть вампиршей — восхитительно. Привилегии, церемонность и страх… Ей нужен кувшин. Ритуал должен свершиться в полночь. До этого времени им с Томасом нужно быть далеко отсюда. Адриан спит недолго — у них есть фора в пару часов. Он быстро вычислит их по запаху, но она знает, как на время его перебить. Так, ладно, все будет хорошо. На лестничном пролете Сабина-Софи столкнулась с группой девчонок. Две из них, завидев ее, ойкнули и убежали, но другие остались. У вампиршы не было на них времени, и она бы не обратила на них внимания, если бы одна из них ее не окликнула. Ее ехидный, желчный голосок камнем прилетел ей в спину. — Сабина… — Джулека произнесла настоящее имя Софи, противно смакуя, как ложку дёгтя. Китаянка обернулась и сощурила глаза. И что скажет эта дурочка? — Что, рада, наверное, удостоиться такой чести — быть обращённой самим Адрианом Агрестом? Чен закатила глаза к потолку, а спутница Джулеки — этой завистливой, грубой девицы — захихикала. — Зато как раньше визжала, мол, отпустите меня, не хочу к этой нечисти! — поддержала Роуз подружку, все так же кривя рот. — А сама-то времени зря не теряла. Зато Джулека кое-что потеряла. И это — инстинкт самосохранения. Она забыла, что разговаривает с вампиршей, хоть и озвучила это тему. Она и не представляла, что Сабина может сделать с ней, если захочет. Сабину-Софи забавляла эта деланная самоуверенность Джул. Она величественно уперла руки в бедра и кошачьей, грациозной походкой подошла к нахалке вплотную — почти впритык. Чудом не столкнувшись лбами. — Вы забыли, с кем разговариваете? Прямо сейчас я могу содрать с вас кожу. И моя бессмертная рука не дрогнет. Ее угроза подействовала на Роуз, как смачная оплеуха. Она нервно раскланялась и затараторила — причем ее прелестное личико при это посинело: — Простите нас, госпожа. Мы сглупили. — Вот уж точно. Сглупили. Софи скосила глаза на вторую девушку — но Джулека проигнорировала и ее взгляд, и необходимость поклоняться в качестве извинений. Она отстранённо смотрела куда-то в сторону. Словно ее это не касалось. Словно это ни она нагрубила вампирше. Деловая. Предоставила Роуз отдуваться за них обоих. «Больно борзая стала. Надо бы ее проучить», — мысль, промелькнувшая в голове невзначай, побудила Чен к действию. Когда ещё ей предоставится такая возможность, в конце концов? Когда ты думаешь об убийстве, тебе кажется, что это приступ. Ты просто сорвёшься с цепи. Импульсы ударят по голове, проберутся под кожу, отравят кровь, но у Сабин все было не так. Она вырвала сердце из груди Джулеки вполне осознанно. Рука прошла на удивление легко в нежную плоть. Хрустнули ребра. Потянулись мышцы. Лопнули сосуды. Более того, Софи испытала такой безудержный восторг, когда обхватила сильно бьющийся орган пальцами, что у нее сперло дыхание. Теплое, живое. Рывок. И она с жутким хлюпом вырвала сердце. Ее ладонь была в крови. Глаза тоже окрасились кровавым. Бездыханное тело упало ей в ноги. Беззвучный ужас застыл на лице мертвой Джулеки. — Будет тебе уроком, — вампирша сказала это, не глядя на Роуз, но обращаясь явно к ней. Ее взор был приклеен к сердцу убитой. Конусообразная, мышечная масса, перекачивающая кровь в артерии. Достаточно вынуть ее из груди — человек более не человек: он труп. Сабина вдруг с красноречивой отчётливостью осознала, что стала убийцей. А может, это не первая ее жертва? Ребенок, которым она силком оставила гнить в себе, — грех не страшнее ли убийства? — Д-да, — ответила перепуганная Роуз и напоследок пала ниц: очевидно, вымаливая прощение. Словно чем ниже она падёт на колени, тем больше у нее шансов остаться в живых. Поняв, наконец, что Сабина не собирается ее убивать, она ринулась прочь. Ножки ее ещё недолго перебирались по лестницам — шаги вскоре стихли, но жажда крови Софи — нет. Напротив, она усилилась. Девушка подняла перед собой сердце и… впилась в него зубами. Высасывая остатки крови, облизывая мышечные дуги. Чувства ее были притуплены, взгляд помутнел, его застелил нечеловеческий голод. Струйки крови стекали по руке, скапливались в сгибе локтя, каплями разбивались о пол. Потом — щелчок: и вампирша опомнилась. С негодующим вскриком отбросила сердце и вытерла рот рукавом. Да что она творит? На миг она потеряла контроль над собой, над своими действиями. Вот что значит быть вампиром. Теперь она поняла, почему древние вампиры так холодны. Сколько же они прилагают усилий, чтобы не сорваться с цепи и не перебить всех людей, не испить их кровь до последний капли? У них поразительное самообладание. Но ей не придется этому учиться. Скоро она вновь станет человеком. Но ей придется воспитывать своего ребенка управлять этой силой. А сейчас — на кухню. За кувшином. Когда Сабина-Софи вошла на кухню, там бурлила и кипела жизнь: каждый был занят делом. Что-то жарилось, парилась. Она потянула носом — и, кажется, подгорало. Обилие аппетитнейших запахов вскружило бы ей голову, будь она человеком, но сейчас не возбуждало ни голода, ни желания попробовать. Прохладное равнодушие. Ее присутствия даже не заметили. Все были настолько заняты. Вампирша подошла к ближайшему повару и, настойчиво дёрнув его за рукав, привлекая к себе внимание, голосом госпожи потребовала: — Мне нужен кувшин. — Но, мадемуазель, — паренек забавно сморщил нос, не отрываясь от помешивания бульона в чугунном котелке, — вы видите, я сейчас занят? Попросите кого-нибудь дру… — Нет, — бескомпромиссно оборвала его девушка. — Мне нужен ты. Принеси кувшин. Сейчас же. Паренёк возмущённо оттопырил нижнюю губу, повернул голову к нахальной девице и собирался поставить ее на место, но… Мысли замёрзли в голове, а какие-либо возмущенные восклицания и вовсе сосульками оторвались от горла и провалились в желудок — там и растаяли. Наложница Адриана Агреста перед ним. Мало того, что рот ее перепачкан кровью, так и глаза горят огнем Преисподней. Она вампир. Повару показалось, что крестик на его шее нагрелся и обжёг ямочку между его ключицами, и он едва сдержал желание перекреститься. Он служит в замке нечисти уже более пяти лет, но впервые видит обращённую наложницу. Да ещё и сильнейшего вампира. Надо же, она так приглянулась господину, что он не захотел, чтобы она покидала его… Подавив смесь любопытства и ужаса, паренёк сглотнул: Сабина терпеливо ждала ответа. Пламя в ее глазах угасало, но человек всё ещё улавливал багряные отблески в радужках ее темных очей. Он сглотнул. Понял, что спорить с ней бесполезно. — Милена, — подозвал он. Тяжело переваливаясь с одной ноги на другую, к нему подошла полноватая девушка с прелестными светлыми кудрями. Она уставилась на повара с ожиданием и преданностью. Он кивком указал на Сабину. — Мне нужно отойти. Когда суп закипит, добавь ингредиенты и перемешай. Я все нарезал. — А вы… — Мне нужно отойти. Прошу следовать за мной, госпожа. «Госпожа!» — Сабина удивлённо присвистнула — почти беззвучно, но парень услышал. Однако оставил это без комментариев. Вампирша шла за ним в удовлетворенной задумчивости. Ее впервые назвали госпожой. Она провела языком по ряду зубов, чуть заострённым клыкам и тихо повторила это слово, распробовав. Оказалось вкусно и изысканно. Она не против так зваться. Она даже могла бы привыкнуть к этому. Но ее мысли о роскошном будущем прервались — парень с лёгким поклоном передал ей глиняный кувшин. — Прошу, госпожа. Она взяла протянутую вещь и проверила кувшин на наличие трещин или вмятин. Вроде целый. Отлично. — Спасибо. — Позвольте полюбопытствовать, — робко начал повар, — а зачем вам понадобился кувшин? — Не твое дело, — огрызнулась Сабина, заподозрив неладное. Но тут же забыла об этом, увлеченная новой мыслью; когда она станет человеком, ей нужен будет провиант. Она не хочет грабить кого-то из деревни. Все жители в относительном достатке, но в богатстве живут решительно немногие — как и везде. — Лучше заверни мне в мешочек булки, рис и ещё какие-нибудь крупы. Человек раздражённо скрипнул зубами. Дьявол, он так и знал, что эта обращённая попросит его о чём-нибудь ещё — потому и попросил Милен присмотреть за супом. Хвала его предусмотрительности. В разрез истинным чувствам на лице его красовалась маска смирения. Он наклонил голову и поманил госпожу за собой. Он увлек ее в дальний конец кухни — они миновали множество плит и мельтешащих поваров, но никто из них даже не посмотрел вслед названной гостье. Тем лучше для нее. Прислугу определенно будут допрашивать после ее побега. Чем меньше людей видели ее, тем больше у нее шансов скрыться где-нибудь далеко. В идеале — в других краях. Пока повар складывал пищу в мешочек, Сабина сверлила его спину взглядом, разбавленным сомнениями и массой подозрений. Он не вызывает у нее доверия. На уровне инстинктов ощущает, что с ним что-то не так. Но у нее нет на это времени. Парень оборачивается и протягивает ей мешок, набитый вкусностями — хлебобулочными изделиями, рисом и, кажется, засушенным горохом. Софи хватает мешок, словно в следующую секунду он собирался рассыпать еду у ее ног и сказать, что все это была шутка. Что он знает — она сбегает, но ей отсюда не уйти. Девушка махнула головой. Ну что за глупые мысли терроризируют ее мозг? А юноша тем временем спросил: — Позвольте узнать, госпожа, а вам-то зачем человеческая еда? — Ответ неизменен — это не твое дело. А будешь болтать, я вырву тебе язык. Сабина надеялась, что мрачный мыслительный процесс не отразился на ее лице, поэтому она поспешила удалиться. Юноша смотрел на ее удаляющийся силуэт. Она что-то задумала. Если он сообщит об этом Нино Ляифу — он ведь может рассчитывать на неплохую награду?

***

Спустя восемь месяцев

Им удалось. Они сделали то, на что другие не отважились бы. Совершили невозможное. Бросили вызов древнейшему из вампиров — Адриану Агресту. Сначала Томас сопротивлялся. Его не устраивал план Сабины-Софи, но он поддался ее влиянию, когда она похлопала себя по не успевшему характерно округлиться животу, и со вздохом обратилась к малышу: мол, суждено тебе родиться лишь через сорок лет, когда твой отец будет стар, глух и слеп. Может, он не узнает тебя, когда я вложу тебя в его дряхлые руки. Он с презрением отшвырнет тебя на землю, глухо крикнув, что ты дьявольское отродье. Он не признает в тебе свое дитя. Видно, такова судьба. Сабина определенно умела находить больные точки и давить на них. Том пообещал себе, что полюбит свою плоть, свою кровь. Какой бы она ни была. Он поставил крест на безоблачной жизни с юной Сабин Чен ещё в тот день, когда ее выбрали в качестве платы вампирам. Земля тогда подкосились и ушла у него из-под ног. Он и не надеялся, что увидит ее возбужденное лицо ещё хоть раз. Но когда она в красках описывала и ритуал, и способы подавить запах собственного тела, и их совместное будущее, втроём, ее лицо было взволновано. Как будто ничего не изменилось. Как будто бы она осталась той же жизнерадостной, бойкой девушкой из деревни, в которую он влюбился. Лишь руки ее стали прохладнее и бледнее. И она стала все чаще задерживать взгляд на бьющийся жилке на его шее. И венах. И рассматривала его, как хищник потенциальную жертву. Однако он старался не обращать на это внимание. Не о таком он мечтал. Не к этому стремился. Но ведь выбирать не приходится, верно? Нам остаётся лишь смиренно принять то, что уготовано судьбой. И уповать на лучшее. Скоро он станет таким же, как она. И он стал. Отныне они поменялись ролями. Похолодевшая кровь, которая протекала по его артериям, велела ему наброситься на возлюбленную и разорвать — он ещё не оправился от гнева за ее поступок. Она возмутила его гордость предложением стать вампиром. Может, если бы на кону не стоял его ребенок, он бы не согласился… Но цена заплачена. Остаётся только ждать рождения ребенка. Очень кстати были знания Сабины, почерпнутые из «Легенды вампиров». Листы, вырванные из древней книги, девушка заучила наизусть и сожгла. Томас понимал — она не доверяла ему: он тоже растерял былую надёжность. Несколько раз он чуть не укусил Софи, но сдержался. Ее нежный голос окутывал его и подчинял себе, а когда он взглядом натыкался на ее выпирающий живот, то он окончательно приходил в себя. У них родится вампиренок. Не верилось. И все же, это была правда. Мужчина думал об этом, когда тащил на себе ведра с водой. Они с Сабиной поселились примерно в семидесяти километрах от деревни вампиров, в глухой опушке, в полуразрушенном доме лесника. Все необходимое добывал Томас. Еду, травы, одеяла, дрова для камина. Он любил минуты уединения. Он тащил на себе ведра с водой из колодца какого-то небольшого поселения и чувствовал себя обычным отшельником, поселившимся с женой вдали от людей — различие лишь в том, что его мышцы совсем не уставали. Он вздыхал прохладный, свежий воздух. Невероятное множество запахов щекотали его ноздри. Он ловил себя на том, что пытается уловить аромат чьей-нибудь крови — хотя бы животного. Тем более животного. Он попробовал человечью кровь лишь раз — в ту ночь, когда Софи обратила его. Но сегодня все должно было измениться. Принципы треснули, как ветка тростника. Томас еще с нескольких десятков метров услышал крики. Тревога орлом забилась у него в горле. На секунду он замер, ошеломленный, напряженный, ожидающий атаки от невидимого врага. А потом — миг: его руки разжались. Ведра упали — одно перевернулось набок. Вода расплескалась, впиталась в землю. Но вампиру уже было плевать — он услышал тонкий вскрик будущей матери своего ребенка и метнулся к ней. Вовремя. — Кричи сколько угодно, женщина, тебя все равно никто не услышит. — Дьявол, она беременна! — Ничего-ничего, с брюхатыми мы еще не развлекались. Сабину грубо вытолкали из дома трое мужчин. Все на вид — отрепье, разодетое в какой-то рваный балахон. Через плечи у двоих были перекинуты ружья. Другой, что держал девушку за короткие волосы у затылка и довольно цокал — когда его рот раскрывался, из него показывались неровные желтые зубы. Свободной рукой он держал какой-то мешок — очевидно, там провиант. Может, награбленный. Может, они опустошили их запасы и сгребли в этот грязный, дырявый мешок. — Отпустите меня! — Лицо Софи болезненно сморщилось, когда стоявший сзади потянул ее за волосы, вынуждая откинуть голову. — Пожалеете. Придет мой муж и… крх… от вас ничего не оставит. — Ну-ну, — самый большой на вид разбойник подошел к Сабин вплотную и упер свое колено ей в подбородок, — что-то он явно не торопится. Его гадкий, скрипучий голос был пропитан самоуверенностью, которая говорила за него — она обречена. Девушка что-то прохрипела, но быстро оставила попытки вытолкать из горла хоть что-то вразумительное. Ей было мерзко, словно кто-то нагадил в душу. Желание сопротивляться пропало. Она закрыла глаза, ожидая, что по ее щекам потекут горячие ручейки, но она настолько ослабла от громогласных возгласов и попыток ударить кого-нибудь из адской троицы, что совсем занемогла. К тому, же ее живот прихватило. Нет-нет, только не сейчас! Неужели отходят воды? «Вот и все, — крутилось у нее в голове загробным хором, — это конец. Том не придет. Ребенок умрет. Умру и я». — Она больно крикливая, — сказал второй, у которого при виде беременной женщины закружилась голова. Отвращения или нападки совести то — Бог знает. — Может, черт с ней? Переночуем в домике и дальше отправимся. — Как хочешь, — облизнувшись, ответил второй. Колено все еще упиралось в подбородок девушки, но уже не так сильно. — Нам с Ло больше достанется. Жажда крови застелила глаза — Томас ослеп. Он мог бы отпустить их с миром или жестоко наказать. Все лучше смерти. Но он не стал даже допускать других вариантов. Он чувствовал — их сальная, немытая плоть была отвратительна на вкус, но за ней приз, ради которого и можно перетерпеть грязь их тел — кровь. Кровь, кровь, о, кровь! Ты даруешь силы и энергию, первозданную магическую мощь в чистом виде и понимание — люди не высшие существа. На хищника поменьше всегда найдется хищник покрупнее. И он нашелся. Легкой поступью, словно озерная нимфа по глади воды, Томас подошел к тому, что был не прочь оприходовать Сабину, впритык, и схватил его за горло, с наслаждением промурлыкав: — Regarde toujours autour de toi. On ne sait jamais quel genre de mal respire à l'arrière de la tête.* И сомкнул руки на его горле, не рассчитав силу. Кровь забрызгала поляну, голова мертвеца покатилась по склону. Вскоре остальные последовали за своим приятелем в потусторонний мир. Сабина еле-еле доковыляла до крыльца, присела на нижнюю ступеньку и, порывисто схватившись за живот, не своим голосом оповестила: — Я рожаю. — Я все сделаю, — с готовностью ответил мужчина, вытерев большим пальцем багровую кровь со скулы. — Полотенца, чистая горячая вода, какие снадобья — я все помню. Роды должны пройти легко. Томас подошел к женщине, прокусил свою вену — из раны брызнула кровь — и приложил руку к приоткрытому в удивление рту Сабины. — А сейчас — пей. И она послушно глотнула его кровь, струей хлестнувшую ей в рот. Ей нужна кровь. Много крови. Как и малышу. Дюпен и раньше приносил ей кровь животных и несчастных людей, заблудших в лесу, когда она чувствовала себя дурно, ведь в ее чреве крепнет клыкастое отрепье. Но свою собственную — никогда. В этом наблюдался странный символизм, но у Софи не было ни сил, ни времени думать об этом. Том отнял руку от ее уст — она закашлялась и тяжело задышала. Всего несколько часов. Малыш уже прорывается на волю. Он хочет сделать глоток воздуха собственными усилиями — и мама постарается, чтобы это произошло. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Роды будут успешными. И она будет в безопасности — ребенок защитит ее от всяких невзгод. Ему нужно только подрасти.

***

Пятнадцать часов мучений стоили того. Обессиленная Сабина с тихим стоном откинула голову на подушки. Ей стоило невероятной силы воли не сомкнуть глаз и не провалиться в безмятежный сон тотчас. Волосы липли к ее влажному от пота лицу. Душа словно дымкой отделилась от тела и парила где-то над ней. Она выдыхала с тихим стоном — у нее не было никакого желания говорить, но она должна была знать: — Ребенок жив? — ее голос, некогда сильный и властный, хрипел как у старухи. — По… почему он не кричит? Мужчина проигнорировал ее вопрос. Он завернул их с Сабиной дитя в чистые простыни, украденные у мирных жителей из соседнего городка. Чувствовал себя на редкость паршиво. Словно он вор, так нагло и бесстыдно обокравший кого-то. Казалось бы, он должен радоваться — вот его плоть, его кровь. Ребенок, рождения которого он так ждал. Малышка, ради которой он даже согласился обратиться в вампира и расстаться со своей человечностью! Ничего из обещанных радостей родительства не было. Только тихий, словно седьмой грех, ужас. Всепоглощающий, туманный, еще не осознанный, но такой сильный, что Томасу хотелось отбросить дитя в сторону и вытереть окровавленные ладони об полы одежд. Девочка, что он неосознанно качает на руках, — отродье Сатаны. Подростя, она будет способна уничтожать деревни, города, заживо сжигать леса и пожирать людей — сотнями! Он мысленно готовился все эти восемь месяцев к тому, что ребенку его будет подвластно многое, но внушать себе это и встретиться с напастью лицом к лицу — разные вещи. Абсолютно. Том впервые осознал, что не готов к такой ответственности. Он не может побороть страх и избавиться от мысли — пока не поздно, от этой нечисти можно избавиться. Вон, она не двигается и, более того, холодна, как первый снег. Мертва? А коль не так, ее можно убить. Пока еще есть возможность. — Том-мм… — окончание имени девушка промычала, выгнувшись дугой. Она попыталась приподняться, но острая боль, пронзившая низ ее живота, не позволила. Собрав остатки сил, она глухо воскликнула: — Отвечай немедленно! Он же не родился мертвым? Нет? — Девочка, — ровно пояснил вампир, глядя на закрытые глаза дочери. — Живая. — Тогда почему она не кри… — Не успела Сабина-Софи договорить — младенец раскрыл рот и тонко, пронзительно заплакал. — О, сл-лава Богу! Томас оторвал взор от ребенка и смерил роженицу скептическим взглядом. Она говорила, что отказалась от веры. Но люди падки кланяться мифическим силам, лишь бы вложить свою свободу в чьи-то руки, а не управлять ею самостоятельно. Рабское мышление, поломанные судьбы. Мужчина вздохнул и успокоился. Прогнал тучные мысли, навеянные страхом. Плач дочери — такой привычный для новорожденного жест — подействовал на Тома странным образом: он будто бы напомнил ему с укором, что мол, девочка на твоих руках — всего лишь невинное дитя. Одаренные великой силой не виноваты в том, что родились с нею. Груз этой вины целиком и полностью лежит на плечах родителей. Их пороки, тщеславие и алчность, обязаны нести дети. От поколения к поколению. От человека к вампиру. Смирившись со своей участью, Томас присел на колени подле постели Софи и положил ей на грудь дочку. Сабина тускло улыбнулась и погладила ребенка по макушке. Она аккуратно приподняла девочку за подбородок и заглянула в ее большие очи. Мать потрясенно мотнула головой, словно увидела в глазах младенца что-то невероятное, и перевела дыхание. — Маринетт, — шепнули ее бледные губы. — Что? — Ее зовут Маринетт. — Морская. Почему? — Ее жизнь будет связана с водой. Посмотри на ее глаза. Они голубые, словно море-е… — последнее слово Сабина протянула с блаженством. Она так и не побыла на море и не знала, как оно выглядело, но что-то подсказывало ей — выбрав это имя, она не совершила ошибку. Оно идеально подходит ее ребенку. Может быть, Маринетт осуществит мечту матери и когда-нибудь увидит море, а? Томас насмешливо фыркнул на ее слова. Ему хотелось возразить, что у всех новорожденных голубые глаза, но вовремя одернул себя. Милая китаянка, любовь к которой в его сердце расцвела негаданно и нежданно, подарила ему дочку. Она слаба и, кажется, в полубреду. Бесчеловечно будет вести с ней напрасные споры об имени, о цвете глаз и о море… «Но я не человек больше», — лавиной накрыла одна мысль другую, и вампир встал, собираясь выйти во двор и побродить по округе наедине со своими мыслями, но голос Сабины — безжизненный, но на удивление громкий, остановил его: — Я не хочу, чтобы она была вампиром. Если Адриан приберет ее к рукам, то он получит оружие невероятной мощи. Он может использовать ее против других. Против нас! Нашу дочь. Вот. Сделай ее снова человеком. Она новорожденная — у нас есть шанс. Все должно получиться. Некоторое время мужчина молчал. Чувства, обостренные и красноречивые, бурлили в нем лавой: от негодования к праведному гневу. Она спятила! Во-первых, как они смогут такое провернуть, а во-вторых… во-вторых… Какого лешего?! Не она ли так жаждала, что ее ребенок ЗА нее и ДЛЯ нее будет нести бремя могущества?! — Сабина, опомнись! — он осклабился и развернулся к ней. Злой и разъяренный. Он попытался выпустить вампирскую ауру, хоть и не пытался делать этого ранее. У него ничего не вышло: лишь разболелась голова с такой силой, словно к вискам приложили раскаленные угли. Он хотел припугнуть Сабин, но она не шелохнулась. В замке нечисти она видела вещи и пострашнее. Кряхтя, осела на постели и положила дочь на свои колени. Она ворочалась и хныкала, но не кричала. — Это не в нашей власти. Ты слишком многого хочешь. — Делай так, как велено, Том. Я даровала тебе бессмертие. Да ты мне обязан. — Сабина… Ты сошла с ума. Сила вампира развратила тебя. — Томас Дюпен. Ты ждёшь моей смерти? — Она демонстративно взяла дочь на руки и из последних сил протянула ему. Ее руки дрожали. Она вот-вот потеряет сознание. И даже на грани обморока она желает, чтобы ее воля была исполнена. Истинная госпожа. Жаль обстоятельства не позволяют ей быть госпожой. — Не говори. Делай. — Откуда я знаю, что делать? Том заключил младенца в объятия, осторожно гладя по головке, и смотрел на Сабину, как на душевнобольную. И понял, что если есть способ вернуть ребенку человечность, то он пойдет на это. Он осознал желание Сабины-Софи, пусть и запоздало: их дочь не будет втянута в дела нечистых. Она будет расти, как обычная человеческая девчонка. Пусть не рядом со своими родителями. Но ее не будет преследовать жажда крови. Еда ее будет — хлеб и вода. Как у людей. — В кувшине, что я принесла из замка, лист. Он в-вы… рван из вампирской книги. Там детальное описание обряда. Проведи. И смотри — не скупись на мою кровь. Влей ее столько, сколько потребуется. Чтобы точно получилось. В сознании ее держало лишь упорное желание сообщить это. Едва она договорила — голова ее свесилась и она тряпичной, бесформенной куклой упала на постель. Точно почувствовав, что матери ее долго не прожить, малышка всхлипнула и разразилась громким плачем. Том покачал ее и метнул взгляд на упомянутый кувшин. Пора. И только после завершения обряда понял, что грибы и травы, которыми они с Сабиной маскировали свой запах, закончились. Сабина истекает кровью, а дочь не обмазали. Они все обречены, обнаружены. Не жить им теперь.

***

Томас физически ощущал безусловный ужас, клыками точившей его нервные окончания, неумело и болезненно перебирающий струны его души. Ему хотелось кричать всем телом, но он не мог. Словно вся его сущность в миг сжалась и превратилась в беспомощный, слабый организм. Страх пожирал, не оставляя ни косточки, ни крови, ни здравого смысла… Томас будет абсолютным дураком, если попросит о пощаде. Если у него даже на секунду мелькнет мысль о милосердии со стороны Адриана Агреста. Не будет жалости. Древнейший вампир пришел за Сабиной-Софи: она — и, может быть ЕЕ дочь — могут рассчитывать на спасение, но не он, Томас Дюпен, обычный сын кузнеца с французскими корнями. Он не представляет для Агреста никакой ценности. Напротив, он — помеха, которой хватило храбрости или глупости сбежать с избранной хозяина этих земель. От фантазий о том, что Адриан может сделать с ним, когда придет — становилось не по себе. А он уже близко. Нарочито выпустил свою подавляющую ауру, запугивая. Предупреждая. Нагоняя нечеловеческий страх. Том старался храбрится — не получалось: он пытался искать спасения в дочери, которую держал на руках и был не в силах отпустить. Маринетт вновь подозрительно притихла. А что, если Сабина что-то напутала? Что, если ничего не получилось? Кровь отца и матери, прочитанное на латыни заклинание и вера в лучшее должны были вернуть новорожденной свою человеческую сущность. Мужчина ахнул, когда осторожно приоткрыл ее ротик и не обнаружил клыков. Родившись в вампирском обличье, она была награждена соответствующем атрибутом — слабыми, едва заметными, но клыками. А сейчас — их нет. Они пропали, исчезли, растворились в какофонии обряда. Ребенок холоден, не реагирует на движения. Ему нужно было принять все так, как есть. Пусть дочь была бы представительницей нечистой силы, но была бы жива, жива! Но он, как и Сабина, поддался искушению власти — они оба решили, что если у них получилось обратить Сабину в человека, то и с дочерью это пройдет, но — нет. Силы природы разгневались. Они же обычные люди… были до некоторых пор. Это не в их власти. Мир бунтует, ведь они посмели бросить вызов едва ли не самому Богу. Они попытались изменить свою сущность. Теперь они беспомощны перед грядущим наказанием. Вампир тихо выругался сквозь стиснутые зубы и, отрывая от сердца, положил дочь на кровавые простыни рядом с матерью. Софи простонала что-то невразумительное. Дюпен наложил на ее порезанное запястье жгуты, но они уже пропитались кровью. Она живучая. Уже давно могла бы умереть от потери крови, но нет — постанывает в полудреме. Что держит ее на этом грешном свете? Вера во что? В себя, в их дочь, в благосклонность Адриана? Что не позволяет ей сдаться перед лицом смерти? Томас хмыкнул. Она сильнее, чем он думал. Возможно, в ней скрыт внутренний стержень, который не позволяет ей сдаться, а он, очарованный ее чисто женскими чертами, не замечал той жажды власти и могущества, той целеустремленности и несгибаемости, которые она спрятала внутри себя. Спрятала, потому что женщине быть сильной и властной — отнюдь, не положено. Неожиданно Сабина резко втянула воздух и, глянув на Тома округлыми, на удивление ясными глазами, сказала: — Мы думали, что обхитрили его. Нам хотелось верить, что мы умнее, что мы в безопасности, вне зоны его досягаемости. Бери дочь и уходи. Том хотел возразить: «Дочь мертва», «Я не оставлю тебя здесь», «Мы встретим смерть вместе. Умрем как семья». Но то, какой угрожающий, горючий, бешеный взгляд бросила на него девушка в последний раз, заставил Дюпена смиренно повиноваться: он перекинул через плечо горе-мешок, где собрал все самое, по его мнению, необходимое, и, подхватив на руки мертвую дочь, двинулся прочь из дома. Он чувствовал себя на редкость странно — все плыло и мерцало, в отдалении, приглушенно, словно за стеной воды, он слышал какие-то звуки, голоса… отрывки воспоминаний из той жизни, к которой он больше не может вернуться. Зима. Их деревня. Снег до дьявола чист. Морозным декабрем они с отцом после смерти матери приняли решение — покинуть родной город и поселиться на территории вампиров, под их темным крылом. Много лет спустя, в феврале — Томас встретил Сабину. А в январе у них родилась дочь. Родилась и почти сразу же умерла. Из-за их хотения всего и сразу. Если подумать, то все ключевые моменты в жизни Томаса были тесно переплетены с кусачими зимними ветрами. Какой символизм. И сейчас он направится вглубь лесной чащи — хоронить дочь. Такую же холодную, как зима. Ноги подвели Тома. Он вампир, но тело ослабло и стало податливым — им кто-то управлял. Он будто марионетка, подцепленная за конечности на невидимые ниточки. Кукловод, что дергает его за нервные импульсы — перед ним. Ноги подкосились, и мужчина упал на снег. Прежде чем его веки навалились свинцом, он успел заметить острый подносок чьих-то сапог. Адриан даже не посмотрел на распластавшегося на снегу мужчину. Он легко поднял младенца. Уголок рта насмешливо дернулся, но не вверх, когда человек в приподнятом настроении, а вниз — на грани брезгливости. Девочка мертва. Эти идиоты по неопытности своей умудрились угробить собственного ребенка. Вампир нахмурился и скосил взгляд на папашу новорожденной. Едва ли этот глупый человек сможет о ней позаботится. Человек — потому что не смирился со своей новой, высшей формой. Человек — потому что слаб. Вот поэтому кого попало не обращают, Сабина. Во избежание таких ошибок. Это сейчас — мелочь, но если бы он не пришел, все могло бы обернуться катастрофой. Ладно. Адриан вздохнул. Людям, говорят, нужно давать шанс? Он дарует, но лишь один. В последний раз. Задрав рукав рубахи, он прокусил вену и влил в рот мертвой девочки свою кровь. Оттенок ее кожи стал теплеть на глазах, но она дремала. Его кровь пробудила ее дух, но из-за всего, что с ней провернули глупые родители, балуясь с древними силами, она более не сможет быть ни человеком, ни вампиром. Она будет стоять где-то на грани. Вот до чего может довести глупость, непредусмотрительность и жажда власти над мирозданием. Огромная власть — еще большая ответственность. Девочка проснется, как и было положено ей родиться — через сорок лет или около того. На несколько лет раньше или дольше — без разницы. Сабина, не желая покориться судьбе, хладнокровно превратила свою дочь в нечто гадкое — гибрида. Полувампир, получеловек — гадость. Такое могло случиться и ранее — одна из его смертных женщин тоже понесла от человека и хотела наградить свое чадо бессмертием, но Адриан вовремя прикончил ее и ее отребье. Он зорко смотрел за тем, чтобы дети со смешанной кровью не родились на свет, но сейчас сам же этому поспособствовал. Проявил слабость. Но с другой стороны… Он погладил потеплевшую щеку младенца ледяными пальцами. Интересно посмотреть, что из этого выйдет. Нино, что двигался бесшумно и быстро, уже успел проверить ветхую хижину, в которой поселилась его бывшая избранная со своим возлюбленным. — Как она? — Мертва, — ровно пояснил слуга, но в тоне его проглядывало едва заметное неодобрение. Ему не нравилось, что его господин якшается со смертными и влезает в их дела. Недостойно его статуса. — Второй раз не обратить. Адриан не ответил — щелкнул пальцами. Скоро отец девчонки проснется. Адриан стрельнул прощальным, оценивающим взглядом по ребенку, и положил ее обратно на снег. Ее веки слабо трепетали. Может, она выживет, а может и нет. Ставки равны. — Мне жаль, что так вышло, — почему-то словно оправдываясь, поспешил сказать Нино. Ситуация казалась ему странной и, более того, он совершенно не понимал, что творилось в голове его предводителя, но отчего-то чувствовал, что ему паршиво. Сама ситуация с Сабиной-Софи — это плевок на доверие, гордость и доброту, что он ей подарил. Даже спустя тысячи лет Адриан позволял себе привязываться к людям. Жаль, эта привязанность была односторонней. — Мне тоже. Нино рывком повернулся к хижине — он хотел закончить начатое, а именно — прикончить Сабину, но Адриан остановил его голосом скрипящим, словно не смазанная маслом тяжелая дверь. — Оставь их. Пусть живут. — Но, как же, Адриан?.. — Ты слышал меня. Уходим.  Момент — хозяин земель ринулся в свои законные владения. За несколько минут одолев расстояние в десятки километров, Нино прислонился к стволу дереву — отдышаться. Адриан склонился над небольшой речкой, наполовину покрытой хрупким слоем льда, и задумчиво всматривался в собственное отражение. — Ваше милосердие может всем нам дорого стоить, — подвел итог Ляиф, покачав головой. Самый могущественный — самый человечный из них. Нино не понять эту доброту — эти жалкие смертные не заслужили. — Вы мои поданные, — напомнил Адриан. Он не применял к своему голосу сверхъестественных сил, но Нино все равно ощутил, что ходит по лезвию ножа. Приказы господина лучше не подвергать сомнению. — Значит вы заплатите цену моего милосердия — какой бы она ни была. Усек? Нино криво усмехнулся. Милосердие губительно. Судя по тому, как произнес Адриан последнюю фразу — он и сам это понимал. Все должно быть к месту, чтобы сохранять всемирный баланс — даже жертвы, даже войны, что говорить о милосердии? Не в то время и не в том месте оно может быть более губительным, чем зло. — Все ясно, мой господин. А через четверть часа, когда двое вампиров уже были в своем замке, Томас разлепил очи. Рядом лежала дочь, а в голове чужим голосом, словно пульс, бились слова: «В твоей дочери — моя кровь. Она и моя теперь. Сохрани ее для меня».

***

Несмотря на наставления самого могущественного вампира, Томас не собирался сохранять свою дочь для него. Да, Адриан Агрест спас Маринетт. И Том, наверное, как примерный отец, должен был испытывать благоговение или как минимум признательность — им сохранили самое ценное, что только может быть у живых, думающих и чувствующих существ — жизни. И все же… Человеческая алчность ненасытна, и Том, повинуемый ей, жаждал воздаяния по заслугам. Ему казалось, что Адриан переломал ему все косточки, скрутил шею, выдернул язык и сжег тело. А прах завернул в мешочек и выбросил в море. Словом, Дюпен был унижен, растоптан и оскорблен. Хотелось мести. Свершить отмщение лично невозможно, но ведь есть Маринетт! С помощью нее можно утереть зазнавшемуся вампиру нос. Дюпен понимал, что мысли эти — пустой звук и не могут быть осуществимы, пока главное оружие не пробудилось — дочь. Пока она не раскрыла глаз, все это не имеет смысла. В тот день Томас предположил, что ему следует остыть, привести ум в порядок, а после он позаботится о дочери, о захоронении мертвой женщины, так и не ставшей ему женой, но родившей ему ребенка. Взяв дочку, он ринулся прочь — подальше от хижины, от былых воспоминаний. Ему бы только передохнуть. Час передышки. И после он сделает все, что от него требуется, как всегда. Побродив в лесу чуть больше часа, он вернулся обратно. Каково же было его удивление, когда он, прибыв на нужную поляну, не обнаружил хижину в том виде, что оставил ее. Бревна горели. Дым стоял плотный и серый, как мгла — не видно ни зги, хоть глаз выколи. Дым струился вверх, образуя над домиком тучу, сотканную из тумана. Вампир глубоко вздохнул полными легкими. Паленой плотью не пахнет. Сабину вынесли. Ее здесь нет — он бы почувствовал, как горит ее тело. Черт. Он упал на колени, не чувствуя рук, которые продолжали держать младенца. Том так виноват перед собой, как и она перед ним. Они многое пережили и таили друг на друга давние обиды, но он любил ее… и что же? Он даже не смог достойно похоронить ее. Вернее, вообще не смог. Мужчине хотелось утешить себя мыслями, что он обязательно нападет на след и найдет того, кто сделал это, но остатки здравого смысла молвили за него: «Ничего не выйдет». Это правда. Мифический похититель скрылся с трупом Сабины-Софи. Томас думал, что желание отплатить Адриану Агресту той же монетой будет бередить его душу до скончания веков, но миновала зима, на смену ей пришла весна, и так по бесконечному, замкнутому кругу. Какие бы беды и невзгоды не стучались в двери жизни — все тает под солнцем времени, как снег, покрывалом накрывший деревья и крыши домов. За эти лета люди умирали — рождались новые. Дети сменяли родителей, выполняя домашние обязанности, ухаживая за скотом и слегшими по старости лет предками. Вампир отпустил груз со своей души и простил всех обидчиков. Сабину за то, что уговорила его на обращение и сознательно предписала их дочери непростую судьбу; Адриана за то, что убивает, вершит самосуд и разлучает смертных девушек со своими родными; дочь за то, что даже спустя столь огромный промежуток времени не раскрыла глаза, но был одновременно с этим благодарен — она дышала. Мужчина нашел отдушину в молитвах. Он был выходцем из глубоко религиозной семьи, но вера была навязана ему, а став скитальцем без приюта, он познал веру самостоятельно. Молитвы стали его серенадами влюбленного дурака. Он путешествовал по миру, бродил по базарам, слушал разговоры торговцев и впитывал в себя информацию о политической установке в мире. Собрав достаточно знаний и денег, он вернулся в родные края Маринетт и поселился в деревне, как духовный послушник. Он отстроил монастырь и поселился в нем, никем не узнанный и не признанный, облаченный в черную наметку. Поначалу жители отнеслись к нему со скепсисом, гадая, откуда же у монаха столько средств. Честным ли путем он добыл свое богатство? Но через десять с лишним лет они привыкли к нему — у них просто не было выбора. А вскоре их с Сабиной дочь открыла глаза. Тридцать семь лет она дремала — и вот, истошно кричала, желая внимания, молока и заботы. Ее крики были услышаны — Том уверил соседей, что ему подкинули ребенка, и он удочерит несчастную сиротку. Тем самым он еще более прославил свое имя и закрепил статус святого добродетеля. Какое счастье было воссоединится с ребенком спустя столько холодных дней и ночей. Том был готов к этой встрече. Благодаря опыту, накопленному за десятки лет, он с уверенностью мог сказать, что воспитает достойную преемницу своего наследия. Ведь так?

The End Flashback

Маринетт поразило это откровение — поразило неприятно, до боли. Создалось ощущение, как будто бы ее все семнадцать лет жизни водили за нос. И, наконец, самое гадкое: так, по сути, оно и было. Она вскочила со стула — батюшка следом за ней. Он хотел подойди и обнять, но все ее существо воспротивилось этому — ей не нужны его оправдания, попытки задобрить заботливыми жестами. Девчонка страстно желала знать, кто ее родители, почему они ее бросили, что с ними случилось. А ее отец, ее родной, кровный отец все это время жил с ней под одной крышей, и даже не оказывал ей внимания. Он только и делал, что наставлял! Учил смирению, покорности, заставлял часами проводить за молитвами. Его забота ограничивалась лишь этим. За редким исключением он проявлял ласку: невесомым движением гладил по голове, накрытой платком, хвалил ее за успехи в честной службе богу, ободряюще пожимал руку. … и все. И, дьявол побери, все. Вдруг Дюпен-Чен осознала с какой-то ясной, но пугающей осознанностью — он даже никогда не обнимал ее. Ни разу. Под ресницами у нее закипели слезы, но она сморгнула их и подавила всхлип. Наверное, он думал, что делает, как лучше. Что ж, он ошибался — все имеют право на ошибку, но… Маринетт не святая. Не такая святая, какой он учил ее быть. Она не может простить ему лжи размером в семнадцать лет. Такое не прощается, не забывается. Священнослужитель подошел к ней — и это добило: как взрывается с шипением гейзер, так и ее доконал этот рассказ о тайне ее происхождения. Святой отец оказался не таким уж и святым! Он не утаил от нее своих мимолетных расчетливых порывов вырастить ее с закаленным для мщения характером или просто-напросто избавиться от нее, ведь она… что? Дьявольское отродье? Как он может отзываться так о ней? Как он мог подумать о своем новорожденном ребенке подобным образом хоть на миг?! Обида заискрилась перед глазами, все потемнело и поплыло. Она предупреждающе выставила ладонь вперед и отвернула голову. Не могла смотреть на лжеца, на отца. — Не подходи ко мне. Не тронь меня. Не разговаривай со мной. Просто… уходи. — Доченька… — Не смей меня так называть! — Маринетт так боялась плакать. Она знала, что если начнет, то не сможет остановиться. Ее голос дрожал, ее рот уже кривился так, словно она вот-вот не сдержит чувств — разрыдается и упадет на колени. — Маринетт, милая, послушай… Батюшка обошел ее с левой стороны, словно она была дикой кошкой, на которую он хотел набросить металлический ошейник. Это почему-то взбесило ее. Не надо с ней, как с дикаркой. Она не бьется в истерике, она не опасна — она лишь хочет побыть в одиночестве и все как следует обдумать. — Это не так сложно, тебе не кажется?! Уйти — это не сложно! Убраться из этой высокой башни! Особенно когда ты вампир, а?! Ты учил меня святости, а сам… сам… грешен, как черт. Последние слова Дюпен-Чен прозвучали особенно зловеще. Может, потому что голос дочери — такой непривычно горький — звенел затаившейся обидой. Тенью за ее голосом следовал приговор — я не прощу тебя, не прощу никогда. Она не произнесла это сухими губами — даже беззвучно, но это читалась в ее глазах, во всем теперь полувампирском лике. «Грешен — это верно, — с печалью звезды, скрытой облаками, подумалось Томасу. — Но ни как черт, а как вампир». Она не пойдет за ним. Он, знавший людей в свои годы, понял это по тому, как она скрутилась, как сдерживала слезы и с каким необъяснимым страхом выставляла руку вперед, пытаясь защитить свои личные границы. Ей нужно остыть. В таком взвинченном состоянии она не сделает и шага из замка, к заветной свободе. Потому что свобода для нее сейчас — это возможность побыть наедине с собой. Так же упряма и своенравна, как мать. Том не будет препятствовать ей. Он элементарно не может. Что за свобода, если она не желанна? Грош ей цена! Но он так же не может оставить все так, как есть. Попрощаться с единственным ребенком, что у него есть, и запомниться как чудовище, обманывающие ее все это время? Нет… такая перспектива не прельщала. Он должен сгладить углы — хотя бы в их, быть может, прощальную встречу. — Просто возьми это. На память. Он вынул из кармана дорогую сердцу вещь и осторожно, без резких движений — ну точно контактировал с хищницей — вложил в ее бледную ладонь медный крестик. Тот самый, который она сознательно выкинула в бушующую, пенистую реку. Тот самый, что символизирует Бога, от которого она отреклась. Внутри Маринетт все затрепетало — ей казалось, что внутри у нее бился голубь. Птица жизни рьяно махала белоснежными крыльями и хотела взлететь ввысь, к самому горлу. Девушке хотелось заверещать, ахнуть или охнуть, но она не могла выдавить и слова. С отчуждением смотрела на символ ее прошлого. Она более не принадлежит ни небесам, ни людской расе. Принадлежит ли она самой себе? На вампирском пиру она решила, что верность себе — это главное, но вот незадача — теперь она сомневалась во всем. Даже в себе. В том, кем она является на самом деле. Крепко стиснула крестик в кулаке и посмотрела на отца прямо, с вопросом. — Откуда он у те… Она не успела договорить — на балкончик жестко приземлился Адриан. Томасу не обязательно было оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за его спиной. Стоит и сверлит взглядом. За шиворот священника заползли мурашки. Его мозги, казалось расплавились. Он ощущал себя больным, словно несколько часов подряд бился головой о камень, пытаясь проломить череп, но регенерация не позволяла. Кровь выступала и присыхала к голове, волосам, но боль, третирующая виски, осталась. Адриан невозмутимо прошел мимо Дюпена: тот зажмурился, ожидая, что Адриан без промедлений убьет его. Томас помнит обещание Адриана. Однажды он уже нарушил его, сохранив сыну кузнеца жизнь, но даже это он сделал в обмен на то, что отец не оставит дочь и сохранит ее для… Дерьмо. Какое же поганое дерьмо. На что он рассчитывал, возвращаясь в эти края? Что манило его, как светлячка пламень? Неужто он в самом деле надеялся, что Адриан Агрест забыл о той, кого возродил собственной кровью? Нет, он помнит… Она — часть его. Том знал, что для вампиров свята их кровь, и они не делятся ею с кем попало, обращают лишь достойнейших. Он обратил Сабину и спас ее дочь. Он не оставит Маринетт в покое. Ни за что. — Ты так и остался смертным, — сухо констатировал факт Адриан. Он стянул рубаху, забрызганную кровью, грязью и дорожной пылью. Дюпен покосился на дочь — она стояла в метре от хозяина комнаты и смотрела в пол. Том предполагал, что она испуганно шарахнется, но приход Агреста настолько обескуражил ее, что она совсем поникла. Все присутствующие понимали, чем закончится этот разговор. И все же, Томас надеялся на третий шанс — волшебное, говорят, число. — Пощади. Не успел последний слог выпорхнуть из рта вампира — он схватился за живот и скорчился от боли. — Я достаточно прощал ошибки вашей семейке. Маринетт с ужасом наблюдала за тем, как вены отчетливо проступали на висках отца и лопались. Он упал замертво. Несколько капель попали на руки Мари. Она в ужасе присела на корточки и, обняв себя руками, принялась неосознанно тереть ногтями те участки кожи, на которые попала чужая кровь. — Ты только что убил моего отца, — просто сказала Маринетт. Без чувств, без обвинений. Когда произносишь о беде вслух — ее проще принять. Внутри нее сжался комок дурноты: ей казалось, что ее вот-вот стошнит, но этого не произошло. Ей точно стерли память и поместили в вакуум. Она не помнит, как дышать. Блевать — тем более. Думалось, что голос будет звучать подавленно, но напротив — девушка истерически хохотнула, не контролируя эмоции, туго обуявшие ее, как веревки пленника. Дюпен-Чен прикусила губу чуть сильнее, чем следует — из нее потекла кровь, но она втянула жидкость в рот, пробуя на вкус. Соленая. «И так слишком много крови! — недобро гоготал ее внутренний голос. — Довольно и на том. Сегодня ее больше не прольется. Не здесь. Не в моем присутствии». — Твой отец знал, на что идет, придя сюда. И все же, он рискнул. Хоть один достойный поступок на пороге кончины. К тому же… — Адриан умывался над тазом, вычищая из-под ногтей запекшуюся кровь вперемешку с грязью. Обтирался тряпками и смотрел в зеркало — хорошо бы принять ванную. Более-менее приведя себя в порядок, он повернулся к Маринетт, так и не вставшей с пола, и договорил — голос его был спокоен, но Мари почудилось, будто бы вампир светился триумфом: — Дочь не очень-то была рада встрече с родителем. — Я была очень рада, — она покачала головой — непослушные пряди колыхались вслед движениям ее головы, щекоча скулы и плечи. Маринетт будто бы и не ощущала этого, — Пока не узнала, что он мой отец. Ты же знал об этом? — Разумеется. — И обо мне? — Естественно, Маринетт! — В тоне мелькнуло раздражение. Ее вопросы слеплены из уточнений. Адриан знал — она в шоке, но он так и не привык к тому, что она более впечатлительная и, если позволено, глупая, чем ее мать. До нее долго доходит, что к чему. И это бесило еще больше, потому что Адриан сравнивал — сравнивал безбожно абсолютно разных людей, пусть и связанных узами близкого родства. — Будешь задавать глупые вопросы — отправишься вслед за папашей. Маринетт проигнорировала его угрозу, впервые улыбнувшись — но улыбка та была несколько надменной и кислой, как долька лимона: — О, нет… Ты не сделаешь этого. Не убьешь меня. Только не ты. У тебя было столько возможностей… не сосчитать. И все равно я жива. Как глупо. Зачем ты убил его? Адриан подошел к ней, склонился и, властно дернув за подбородок, вынудил смотреть на себя. Но она не желала. Зажмурила глаза, зная, что не выдержит зрительного контакта с Адрианом — это станет точкой кипения. Она либо психанет и в сердцах кинется на него, либо действительно убьет себя (ах, как хотелось ей верить, что она всего лишь человек и запросто расправится с собой!) и отправится в загробный мир. Или, на худой конец, в слезах выбежит из комнаты, протянув за собой шлейф из сомнений и скорби об отце, о матери, о своей былой человечности — обманчивой человечности, ведь, как оказалось, человеком-то она никогда и не была — даже в первые минуты своего рождения! — Девчонка, — в его тоне скользнуло разочарование, ну и пусть, ну и пусть! — Ты задаешь не те вопросы. Она упорно продолжала гнуть свое, не ведая, что говорит, сбившись с хода мыслей: — Но ты даже не разобрался в ситуации. — У меня было в запасе тридцать семь лет, чтобы разобраться в ситуации. А сколько у тебя? Двадцать минут? Его пальцы до боли стискивали ее подбородок, пока она, наконец, не переборола страх и не взглянула на него. В миг, когда зеленые столкнулись с голубыми, Маринетт показалось, что дрогнули небеса — или это были ее собственные соображения. Она намотала на ладонь металлическую цепочку и стиснула крестик. Адриан грубо дернул ее подбородок вниз и посмотрел на крестик в ее руке — на его лице отразилось замешательство. После всего, что произошло, вера казалась смехотворной нелепицей. Неправильно истолковав назначение его взгляда, Мари крепче прижала кулак к сердцу и выдала нечто забавное: — Не отдам. Вампир прикрыл рот рукой — девушка думала, что это от едва сдерживаемой ярости, но она не угадала — блондин чуть ли не давился смехом. — Мне и не нужно. Мари вскинула бровь. Разве верующая в замки вампиров — не оскорбление для сильнейшего из них? — Молись, сколько хочешь, — пояснил он лениво, но губы его изогнулись такой наглой и развратной ухмылкой, которую ни один священник бы не перенес. — Не спасет.