It's not what it looks like

Оля пообещала себе, что если она выберется отсюда, то обязательно набьет морду всем тем людям, которые говорят, что «там» есть свет. Она понятия не имела, сколько здесь находилась, но ни разу не увидела ни одного проблеска. Лишь темнота. Это было невыносимо. Вся эта темнота, как невидимые стены, скрывала от неё что-то важное. Что-то, до чего ей никак не добраться. Серябкина слышала крики, ссоры и даже плач, но никак не могла разобрать, кому все эти голоса принадлежат. Как будто она знала их, но в один момент забыла. И Оля тоже кричала. Она кричала во весь голос, пытаясь прорваться сквозь темноту, которая так упорно не пускала её к ним. Но всё было тщетно. Невидимые стены как будто с каждым разом становились всё ближе. В какой-то момент в ней появилась уверенность, что выход отсюда только один. Мысленно она уже со всеми попрощалась. Оле казалось, что прошла вечность. Вечность осознавания того, что она умирает, и вот она уже словила себя на мысли, что совсем не против. Лишь бы это случилось быстрее, лишь бы больше слышать слёзы и ругань. Девушка думала, что она сказала бы маме, жалела, что так и не подружилась с Максом, хотела извиниться перед Егором, и… Катя. Она бы хоть раз сказала, что любит её. Когда Оля увидела небольшую яркую точку впереди, первой мыслью, которая посетила её голову, была «вот и конец». Уж сильно было похоже на такой долгожданный свет в конце туннеля. И она пошла. Бороться уже не было сил. Вскоре перед ней уже вырисовывалась совсем не та картина, которую она ожидала. Никакой двери, яркого света, ангелов или демонов. Лишь невысокий уличный фонарь и стоящая под ним скамейка, на которой сидел человек. И Серябкиной даже не нужно было, чтобы он поворачивался к ней лицом, чтобы понять, кто это. Она чувствовала это сердцем.  — Папа. И как только он обернулся, град слёз тут же хлынул из её глаз. Она же обещала, что отпустит. Но не смогла. На секунду на его лице появляется неподдельная радость, но она тут же сменилась ужасом.  — Нет, нет… Ещё рано, тебя не должно быть здесь! Он хватается за голову, не решаясь ни подойти к ней, не уйти. Поэтому девушка сама срывается с места и бросается ему на шею, рыдая, и ему ничего не остаётся, кроме как обнять её и прижать у себе.  — Олька… Что ж ты натворила? А Оля всё плакала, не в силах остановиться. И тогда он начал рассказывать ей истории. Что-то из её раннего детства, несколько из юношества, даже некоторые из тех, которые никак не мог знать. Чувствуя, как рыдания наконец отпускают её тело, Серябкина начала рассказывать за него. Девушка никогда не была глупой. Она прекрасно знала, что скорее всего её папа — ненастоящий, и то, что она видит перед собой, скорее всего является лишь плодом её слегка повреждённого мозга. Она понимала, что его здесь нет, но всё равно хотела поделиться с ним всем тем, что он пропустил.  — Ты ведь галлюцинация, да? — с грустной улыбкой спросила она, поднимая взгляд на такое родное лицо.  — Зависит от того, чем или кем ты хочешь меня видеть. И Оля продолжала говорить, сидя с отцом на скамейке и не смея выпускать его из объятий. Вот-вот он исчезнет, и, скорее всего, она последует за ним. Поэтому она старалась рассказать всё, что могла успеть.  — Так вот почему мне казалось, что у тебя с той Катей из соседнего дома не всё так чисто. — взмахнул он руками, посмеиваясь.  — Ну пап. Сейчас это другая Катя. Да и всё сейчас по-другому. Можно кое-что спросить?  — Что?  — А умирать больно? Он некоторое время помолчал, внимательно смотря ей в глаза. После его лицо озарила улыбка, и он ответил:  — Могу лишь сказать, что сейчас ты этого не узнаешь. Серябкина в тот же момент услышала тихий шёпот, который будто звал её к себе. Она смотрела на папу, не понимая, что ей делать: остаться или идти? А он с всё той же улыбкой жестом показал ей ответ. Беги. И Оля сорвалась с места, не зная, куда и зачем она бежит. И шёпот становился всё отчётливее, а тьма уже не останавливала её, а лишь обволакивая, пропуская в неизведанное. И только в самую последнюю секунду она наконец смогла разобрать слова. «Вернись ко мне»

***

Бедный врач как раз в очередной раз проверял, реагирует ли зрачок на свет, когда её зрачок резко сузился, и она прохрипела:  — Какого хера светишь? После они кое-как договорились о том, чтобы он никому не сообщал о пациенте, пришедшем в сознании, поэтому Оле удалось ещё какое-то время полежать в тишине и спокойствии. Но как только дверь открылась, она закрыла глаза и притворилась, будто всё ещё в отключке. Стул рядом с койкой скрипнул под весом, и на какое-то время в палате воцарилась тишина. Видимо, вошедшего это не очень устраивало, поэтому через пару минут зазвучал голос.  — Я не дура, Серябкина, могу отличить кому от твоей ужасной актёрской игры.  — Хорошая шутка, Наливалкина. — незамедлительно последовал ответ, и один из карие глаз приоткрылся, неодобрительно смотря на Полю.  — Ты точно Оля? Говорят, «оттуда» не всегда те люди возвращаются. Так что позволь задать тебе один вопрос… — девушка даже заинтересованно приподнялась на постели. — Как правильно: Молли или Малли?  — Ну ты и идиотка, конечно. — Оля закатила глаза, и упала обратно на кровать. — Сколько… Сколько меня не было? Полина на секунду задумалась, прежде чем ответить.  — Месяц. Плюс-минус пару дней. А я, как самый везучий человек, как раз вовремя пришла спросить у тебя совета. Ну, знаешь, молчаливая Оля — умная Оля.  — Иди к чёрту, Полина. Спрашивай теперь у разговаривающей.  — В общем-то, это не совсем совет. Предупредить хотела. — ответила девушка, неловко почёсывая шею, а после, будто в поисках поддержки, взяла подругу за руку. — Я уезжаю. Очень, очень надолго.  — Куда? Зачем?  — В Тибет. Или Китай. Куда-нибудь туда. — Полина почему-то засмеялась. — Я вдруг поняла, что так и не нашла себя. И что очень устала. Она и правда выглядела ещё хуже, чем в прошлый раз. Рука, которую держала Оля, казалось, стала ещё тоньше, а синяки под глазами выдавали долгое отсутствие сна. И, кажется, причина всему как всегда была одна.  — Я так понимаю, Даша с тобой не едет. Фаворская утвердительно кивнула, закусывая губу, и Оля видела, как подрагивали её веки, предвещая слёзы. Но она сдержалась, и девушка почувствовала растущую гордость.  — Не едет. Знаешь, это зашло слишком далеко. Сначала мне казалось, что мы обе зависимы друг от друга, что она тоже не может без меня. Но чем больше времени проходило, тем меньше я в это верила. Сначала она сказала мне, что помолвлена. Я даже какое-то время была согласна с этим, представляешь? Она всё ещё приходила, всё ещё была рядом. А я отказывалась думать, что в остальное время её касается кто-то другой. А потом она вышла замуж. И знаешь что? Я, как чёртова идиотка, всё ещё позволяла ей прибегать ко мне. На какие-то жалкие часы, даже минуты я чувствовала себя лучше, а потом отчаяние накрывало с головой. Я нашла в себе силы это прекратить, а потом вернулась ты, и мы снова начали видеться. Я последние два года позволяла ей разбивать моё сердце, собирать осколки и дробить ещё мельче. Больше не буду. И Оля даже могла почувствовать всю ту боль, которую сейчас ощущала Фаворская. Она лишь крепче сжала её руку и ободряюще улыбнулась, давая понять, что она не одна.  — Я уверена, ты приняла правильное решение. Но не смей исчезать, я хочу увидеть, как ты снова отъешь щёки. — Полина засмеялась, и девушка не без радости увидела, как засверкали её глаза.  — Спасибо. Побегу собирать вещи. — она вскочила с места, но у самого выхода затормозила, оборачиваясь. — Я конечно понимаю, что она девушка с прицепом, но мне кажется, что у вас с Катей всё может получиться. Фаворская подмигнула, прежде чем скрыться из виду. Может, на пару месяцев. Может, лет. Может, навсегда.

***

После этого Оля наконец решилась подать признаки жизни хоть кому-нибудь. И, конечно же, этим кем-то была мама. Та принеслась буквально за секунду, ведь, конечно же, девушку поместили в её больницу. И вот женщина уже сидит рядом с ней и долго, на всю палату кричит:  — Я засажу этого ублюдка к чёртовой матери! А если бы ты не очнулась?! Ты у меня теперь всю жизнь дома просидишь!  — Мааам, — простонала Оля, закрывая глаза. — успокойся. Всё же хорошо кончилось. Торжественно клянусь больше не пить. О том, что она якобы видела отца и даже разговаривала с ним, Серябкина младшая решила не упоминать. Даже если это было что-то настоящее, а не её галлюцинации, у мамы сейчас другая жизнь. Отец бы не хотел, чтобы по нему снова скорбели. Из коридора послышался громкий топот, и Оля удивлённо посмотрела на мать, которая с улыбкой закатила глаза.  — Я, кстати, Кате позвонила. Она тут недели две дежурила, потом я заставила её хотя бы через день приходить. — на этих словах Кищук влетела в палату, опираясь на стену и переводя дыхание. — Сколько раз просила не бегать по больнице. Да, Оля?  — У меня дежавю. — пожаловалась девушка, хватаясь за голову и надеясь, что части с гневной тирадой ей удастся избежать. Как только женщина ретировалась со словами, что лучше оставить их вдвоём, Катя наконец выпрямилась, и Серябкина увидела, как ярко горят её глаза и как счастливая улыбка отказывается покидать её лицо. Девушка тот же бросилась к ней, наклоняясь и целуя её так, что Оле показалось, что она вот-вот полетит обратно.  — Ну ты чего. — возмутилась она, краснея. — От меня наверное воняет, как от сутулой уличной псины.  — Мне плевать. — прошептала Кищук в ответ, утыкаясь носом ей в шею. — Я так боялась, что ты не вернёшься. Чуть ли не каждый день здесь сидела и умоляла тебя вернуться. Оля лишь молча поглаживала её по волосам, чувствуя лёгкие, будто отчаянные поцелуи на своей шее.  — Пообещай, что больше никогда не уйдёшь.  — Ладно. — наигранно вздохнула Серябкина. — Только ребёнку своему сама потом всё объяснять будешь. И возможно со стороны покажется, что это две девушки, у которых нет совместного будущего. Возможно, кто-то скажет, что они расстанутся через неделю или месяц, что их задавит общественное мнение или что кто-то из них повторит старые ошибки. Но стоит помнить одно. Возможно, это не то, чем кажется.