Молчание

      Хиованна имеет безраздельную власть над ее мыслями. Кароль в этом твёрдо убеждена. Иначе почему сейчас ее и Руджеро разделяет всего каких-то пара метров, и оба даже и не представляют с чего начать разговор. Сложившаяся ситуация, да и… уже укрепившиеся подвешенные отношения слишком плотно въелись в жизнь его и ее и расстаться с ними будет непросто. Кароль тихонько вздыхает, прикрыв глаза. Воздух на балкон внизу чуть теплее, но летняя прохлада Буэнос-Айреса все же холодит нос и легкие. Во внутреннем кармане пальто навязчиво давит почти целая пачка. Кароль резко одергивает себя: не время, да и человек…не тот. Пока что или вообще — задумываться не хочется. Руджеро криво ухмыляется, оглядывая ее с головы до ног. — Холодно? — интересуется тут же он. Кароль не может прочесть его эмоции. Насмешка возможно и вежливость. Дальше — глухая стена. Нет, все же плохо она его знает. «Как и он меня, » — вторит выводу сознание. Кароль передергивает плечами, выдыхая через нос. Да, дымка не достает. Но кто говорил, что будет просто? — Хорошее начало разговора, — выносит вердикт Кароль, стараясь так же невозмутимо, как Хиованна ухмыльнуться. Со стороны должно быть выглядит жалко. Ей хочется поморщится от собственного идиотизма и трусости, но это слишком большая роскошь для подобной ситуации. Руджеро разворачивается к ней, оставляя позади ночные красоты. Несколько коротких шагов, раздробленных резким стуком каблуков о плиточный пол балкона, громом прорезают короткую тишину.       В каком-то сантиметре над ней губы Руджа растягиваются в то ли довольной, то ли торжествующей, то ли счастливой улыбке. Кароль не желает поднимать взгляда в глубокую бездну карих глаз. И так ясно, что с трепещущим в груди осознанием, она непременно утонет в них. Теплое дыхание «взрывает» кожу. Тихо-тихо сглотнув, она одергивает пальто, мимолетно касаясь спрятанной заветной пачки. Скоро-скоро. Напряжение отпустит, и она сможет спокойно затянуться и обдумать все происходящее. — Ка…ра, — неуверенно произнеся слишком личное прозвище, Руджеро выжидает решающее мгновение. Кароль позволяет. Ничего не говорит на его вольность. Сиюсекудная улыбка тенью проскальзывает на его лице. Он придвигается на видимый миллиметр ближе. — Ты ведь знаешь… — мгновение, отведенное на молчание, дает Кароль… нет, не передышку. Шанс облокотиться на балкон. — Знаешь, что со мной? — он спешно облизывает пересохшие так некстати губы. Что. Он. Творит. — … И с тобой тоже. — его голос теперь слишком хриплый, слишком глубокий и… чертовски манящий. Кароль пропускает судорожный вздох. — Знаю, Руджеро, — выдыхает она едва слышно. Кровь гулко стучит в ушах. Просто невозможно. Нужно было убежать сейчас. И убегать всегда. Это было просто и понятно. И так привычно. К тому же, времени, которое им предстоит коротать вместе осталось совсем немного. Да, побег был бы хорош. Минут пять назад. Разговор начат, и ей теперь не увернуться. Не зажмуриться, не выкинуть из головы такой оказывается глубокий взгляд его карих глаз. — Тогда… — «Он тоже не знает, что делать в такой ситуации," — внезапно осознает Кароль. И это чудовищно веселит. Не желая, да и не находя в себе сил сдерживать собственный порыв, она фыркает и, тряхнув пропахшей сигаретным дымом гривой высветленных волос, заходится в истерично-веселом смехе. Нервозность рвётся из нее. Опираясь о перила балкона, она откидывает голову назад, чувствуя, как гудящее напряжение покидает ее. Раскаленный до предела воздух между ними чуть остывает, а дышать становится внезапно легче. Кароль не хочется сейчас ничего замечать, ничего не хочется говорить. Смех истлевшими искорками повис в воздухе, волнами расходясь в ночном густом пространстве.       Руджеро не мигая смотрит на нее, будто пытаясь найти ответы, на только ему ведомые вопросы. Сосредоточенно рассматривая словно бы каждую черточку ее лица, он должно быть непроизвольно еще чуть приближается. Кажется, что его дыхание пропитано жгучей лавой. Холодок страха-предвкушения током пробегает по всему телу. Кароль судорожно выдыхает почти ему в губы.       Это происходит слишком внезапно и неожиданно. Только через секунду Кароль понимает, что теплые, нет, горячие губы Руджеро опаляют жаляще-горячим прикосновением ее. Это ни капли не похоже на их столь многочисленные сценовые поцелуи. В тех жалких отголосках настоящего не было и толики тех острых эмоций, что сейчас нестерпимо реально пылали в эти быстро-вечные секунды, взрывая монументы барьеров между ними.       Его пальцы утонули в ее волосах. Чуть ощущаемые прикосновения его как ток резки и сжигающи. Цепляясь чересчур доверительно за его шею, Кароль ощущает сверкающий всеми спектрами своего недолгого существования поцелуй. Да, он короток. И внешне невинен. Но о как же…       Живо. Ярко. Сладко. Необыкновенные, доселе неизведанные эмоции. Кароль резко выдохнула, отравляя поцелуй горькостью выкуренных сигарет. Руджеро резко прикусывает ее губу и отстраняется. Он молчит, слишком долго молчит. Обвинение, безмолвное, но не менее болезненное скользит в его осуждающем взгляде. Она судорожно сглатывает. — Знаю, что ты скажешь… — слишком поспешно начинает Кароль, опуская голову. Склизкое чувство отвращения к себе вновь покалывает кожу и проникает под язык, вызывая тошноту. Нет-нет, это настоящий кошмар. Надо было избежать этого разговора. Или же… Кароль все еще чувствует след поцелуя на разгоряченных губах. Первый… Первый настоящий. Она прикусывает губу, скрывая детско-счастливую улыбку. Теплые пальцы слишком мимолетно касаются ее подбородка, и в следующее мгновение она уже смотрит в тепло-карие глаза Руджеро. — А вот и не знаешь. — лукаво протягивает он, улыбаясь какой-то странной задорно-игривой улыбкой. Кароль чуть задерживает дыхание. Как она говорила себе в одинокие дымно пахнущие ночи? Не понимала она Руджа? И как сейчас прикажете его понимать?       Не знала она его, но тонкое как игла чувство к нему, абсолютно нелогичное, даже абсурдное, проникло, кажется, в самое сердце и срослось с ней. Неосознанно часть ее мыслей, часть эмоций, всего существования принадлежала Руджеро. Только ему. Ему одному. Шок, холодком раскатившийся по телу ещё тогда, на крыше, несколько минут назад, был злостно потоплен в тлеющей сигарете, безжалостно затушенной ветрами ночи.       Между ними… нет, даже не искры. Огонь, бушующее пламя множества, бесконечно сильного множества чувств, эмоций, непередаваемых ощущений. Пылкость одинокого момента поражает слишком четкой реальностью. Кароль не знает, не представляет, что сейчас может сделать Руджеро.       Кароль не способна понять, откуда все то, что она чувствует. В одиночестве ее отношение к Руджеро — едва ли различимый, как тонкая вспышка, огонёк. Рядом с ним — дикое необузданное пожарище. Когда? Как? В тишине сигаретных вечеров все ее мнимо социопатичное сердце верило: всё и все безразличны. Сейчас… что сейчас? Назвать ли это падением? Или же это та жалкая победа над собой, которая была предрешена уже тогда, когда чёрная яшма присоединилась к разноцветному созвездию на шее Хиованны? Кароль определенно не знает. Хиованна вскрыла потаённое в ее душе, и теперь она здесь.       Ветер томными завываниями хищно гуляет по открытому балкону. Легкий, но пробирающий до костей. Желтеющий полумрак вживляет в весь мир свои тепло-мрачные краски. Далекий, ничего не значащий шум вечных улиц глушит громкий сердечный ритм и сбитое дыхание. Ненавязчивый аромат душноватого парфюма прокаливает воздух. — Кара. — тихо-тихо выдыхает он, почти у самого ее уха, обжигая теплотой дыхания. Кароль вздрагивает и шарахается от него. Едва ли заметная полуулыбка будто проносится на лице его, не оставляя и следа. Не отпуская ее, Руджеро заставляет взглянуть ему в глаза. В его глазах все: молчаливая радость и громкое торжество счастья, огненная нежность и тихая и емкая страсть.       Сама не понимая, как, Кароль в следующую же секунду резко оказалась прижатой к внезапно-родному Руджеро. Его объятья пахнут горькостью выпитого алкоголя, странным парфюмом и немного, совсем чуть-чуть им. Мерная, бесконечная, как самые большие моря, океаны в мире теплота окутывает ее, словно одеяло. Утыкаясь носом в рубашку Руджеро, Кароль выдыхает, чувствуя, как прежнее напряжение спадает.       Так же резко, как минуту назад оказалась вновь втянута в поцелуй. Еще более пламенеющий и крепкий. Еще более нежный и реальный.       Скрепляющий навсегда и воедино.