***
Дорогой полковник Гамильтон, Ни в коем случае нельзя позволять Лафайету забрать всю твою славу. Передай ему, что её у него и без того в избытке. Ты, наверняка, мог слышать, что мы захватили несколько пленных, так вот, тебе стоило бы слышать, с каким трепетом и благоговением они отзываются о нём и его военных талантах. Ты писал, что Вашингтон не улыбается. А ты, мой милый Гамильтон, находишь ли ты поводы для улыбки? Очень надеюсь, что да. Одеяла нам пришли, и мои люди передают тебе свою сердечную благодарность. Их так много, что я полагаю, ты намеревался укрыть нас всех с головы до ног. За меня, пожалуйста, не волнуйся, я взял себе одно. Хотя должен сказать, твоё письмо согрело меня лучше любого одеяла. Если уж я напоминаю тебе цветок, то с упрямыми, изо всех сил вцепляющимися в землю корнями и колючим стеблем, а если я и пленителен, то только от того, что всей душою горячо желаю захватить все твои мысли до единой. Ты должен знать, Александр, твоё внимание опьяняет. Ошеломляет и путает разум, будто солнечный удар. Я почти полностью здоров, честное слово, за исключением того, что постоянно рассеян. Временами это причиняет мне серьезные неудобства, особенно на собраниях и инструктажах. Я пытаюсь сконцентрироваться на деле, но ты раз за разом бесцеремонно врываешься в мои мысли. Иногда мне даже начинает казаться, будто ты сидишь рядом и внимательно слушаешь очередного докладчика, которого я, в свою очередь, игнорирую. А иногда ты, точно зная, как это сделать, отвлекаешь меня даже сильнее. Временами мне становится интересно, будь ты со мной, что бы ты сказал обо всём происходящем здесь, о людях, меня окружающих, насколько моя настоящая жизнь отличается от той, что ты видишь сквозь призму моих писем? Мне кажется, что с тех пор как я научился ходить, я только и делаю, что веду бессмысленные однотипные разговоры, которые вылетают у меня из головы тут же, как я отворачиваюсь от собеседника. Поверь, я бы с радостью лишился ноги, если бы вместо неё получил в распоряжение более компетентного подчинённого. Надеюсь, лейтенанты Гилберт и Уэланд, что находятся в твоём распоряжении, хоть немного лучше. Прощай, мой дорогой! Дж. Лоуренс.***
Гилберт, пухлый темноволосый и слегка нервный юноша, и неуклюжий Уэланд, парень шести футов ростом с вечно растрёпанной шевелюрой, особенно близко были привязаны к Гамильтону. Тот же не был человеком, нарочно способным пойти на конфликт с дорогими ему людьми, ведь, как намекал сам Александр, своей семьи у него давно не было. Гамильтон с готовностью отвечал даже на неловкую юношескую преданность молодых лейтенантов, и это невольно вызывало на лице Лоуренса ласковую улыбку. Сам он был лишён гамильтоновского таланта очаровывать и привязывать окружающих, а потому, стремясь расположить к себе людей, рассчитывал в основном на собственную компетенцию и умения.***
Любезный Лоуренс, Что за перемены в тоне! Ты чем-то подавлен? Менее всего на свете мне хочется обременять тебя своими переживаниями, их и без того предостаточно, но знай, что я безумно обеспокоен. Твоя усталость, кажется, так велика, что просачивается между строк, оставляя только гадать, скольким ещё ты предпочёл не делиться со мною. Я особенно остро ощущаю своё бессилие, ведь при всём желании не в силах ничем помочь тебе в трудную минуту. Душа моя, если бы я только мог сразить драконов, что не дают тебе спать по ночам! Но кажется, моё призрачное присутствие в твоей жизни лишь мешает, но, быть может, оно помогает тебе отвлечься от горы однообразных ежедневных обязанностей, и если это действительно так, то я даже рад, - и обещаю, что совсем скоро я предстану перед тобой во плоти и крови. Тогда мы крепко обнимемся, мой милый Лоуренс, и я клянусь, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы успокоить и утешить тебя. Ты спрашиваешь, есть ли у меня причины улыбаться, и, - я не могу солгать тебе, - нет, их совсем немного. Война – дело долгое и изматывающее, кому как не тебе об этом знать. Только мысль о нашей скором свидании, о том, что я вот-вот смогу вновь увидеть тебя после кажущейся вечной разлуки, заставляет меня трепетать в предвкушении, однако вместе с этим каждая секунда до долгожданного момента растягивается до невероятных размеров. Но я безумно жду встречи! Даже то, что из-за сразившей тебя болезни ты не в силах много говорить, не помеха для нас, ведь я точно знаю – вербальный разговор совсем необязателен в нашем с тобой общении, я пойму тебя без слов. С Гилбертом и Уэландом всё в полном порядке. Правда, они абсолютно не умеют держать язык за зубами и буянят по ночам, тем самым нарушая строгий лагерный порядок. У меня закрадываются подозрения, что они без моего ведома дерутся на мелких дуэлях без должной подготовки, и, возможно, толком невооруженные, но это так или иначе не подобающее джентльменам их ранга поведение. Несмотря на это, они всё ещё мои лучшие солдаты, к которым я, будто к родным сыновьям, испытываю глубокую привязанность. Я прочёл Лафайету твоё послание, и он ответил, что ваши заключённые в восторге вовсе не от его «военных талантов». Честно говоря, не знаю, что писать далее, потому что говорить о собственных вкладах и заслугах совсем не к месту. Моё эго и так достаточно тешит твоё незаслуженно высокое обо мне мнение. Навеки твой, А. Гам.