tell me...

— Останься. Горохова дернулась, сама того не понимая, что служит такой реакцией, списывая на пронзающий холод вокруг, но все же осталась сидеть на месте. — Мне холодно, я лучше пойду в кровать. — почему-то продолжала шептать Аня, хоть уже и была способна на более громкие звуки. — Возьми. — Милас протянула ей тёплый плед, но рыжая никак не решалась его принять, ища какой-то подвох.— Бери, у меня есть второй, а ты укутай ноги. Я даже в темноте вижу твои синие губы. Аня покорно выхватила плед, закутываясь в него целиком, настолько он был большой. Тепло медленно охватывало каждый ранее незащищённый одеждой участок кожи, постепенно согревая заледеневшие ноги, плечи, Горохова даже нос сумела под него засунуть, вдыхая горячий воздух вперемешку с запахом Милас. — Лучше? Аня смущенно улыбнулась, завидев обеспокоенный взгляд своей прямой соперницы, не понимая, что вдруг повлияло на её щедрость. — Да, спасибо. — девушка плотнее натянула на плечи плед, шмыгнув носом. — Почему ты плакала? Неожиданный вопрос поверг Аню в больший шок, чем все остальные сказанные слова Милас за все время их знакомства. Какого.? Горохова поёжилась, боясь, что ей все стало известно, ведь знала, что она найдёт способ использовать это против нее. Пора бы уже собраться, Анечка. Отогрела голову и вперёд в оборону. — О чем ты? Я всего лишь немного простыла. Что это было? Оборона? Пф. Какое-то нелепое оправдание для десятилетней девочки. И перед кем ты оправдываешься? Перед Милас? Боже. — Врёшь. Рыжая уперлась лбом в коленки, не желая поднимать головы, думая, что Милас умеет читать по глазам, губам, бровям, ведь Аня была уверена, что к ней уж точно не относится выражение «открытая книга». Почему она так ведёт себя? Это Анна Горохова или какая-то мягкотелая девчонка, выращенная в тепличных условиях, которая ни разу не отстаивала свои честь и достоинство? — Тебе какое дело вру я или нет? — наконец огрызнулась Аня, злобно зыркнув на Милас. Гороховой меньше всего сейчас хотелось откровенничать на волнующую её тему и уж тем более делать это с Милас, которая все также продолжала быть слишком настойчивой. — Давай, расскажи мне. — выжидающе попросила девушка, слегка прищурив глаза. Милас самыми что ни на есть простыми фразами с каждым разом все больше и больше выбивала девушку из колеи. На её лице не было никакой наигранности, лишь один всепоглощающий интерес, если Аня правильно смогла разобрать. Но нет, сомнений не было, всё верно и так непонятно, что рыжая упорно закачала головой в знак протеста. — Тогда я начну, если ты позволишь. — девушка слегка усмехнулась, а после прошлась языком по пересохшим губам. Горохова встрепенулась, уперевшись взглядом в Милас, которая, медленно поднявшись на ноги, словно хищник, двинулась в сторону Ани и в доли секунды оказалась рядом, загоняя свою добычу в угол. Рыжая было дернулась, полуразвернувшись к сопернице и отползая в другую сторону скамейки, когда Милас присела рядом с ней. Она была достаточно тепло одета: чёрная худи на пару размеров больше положенного, синие джинсы и, кажется, кеды. Ане хотелось бы даже позавидовать предусмотрительности Милас, но её больше волновал вопрос, который всё чётче и чётче звучал в голове. «Какого черта?» Но озвучить она его не успела. — Бессонница. Самая обычная бессонница. Не могу спать. Уже какую ночь. — Милас дробила предложения, делала акценты, так, как умела только она. — Из-за этого ничего не чувствую. Все так безразлично. Это место, эти испытания… — она устало прикрыла глаза и, шумно выдохнув, потянулась к карману, вытаскивая пачку и быстро прикуривая сигарету. — Надо было возвращаться домой. Больше нет сил. Но одно незаконченное дело не даёт мне этого сделать. Милас размеренно курила, когда Горохова пыталась переварить полученную информацию. «Что это было?» Это точно Милас перед ней? Это точно та девушка, которая готова разорвать Аню в клочья все время, проведённое на проекте? Это точно её главная соперница сейчас перед ней? Но, нет. Не было никаких сомнений, что это она. Милас перед ней так близко, что можно легко дотянуться до её плеча и запросто в этом удостовериться. И именно сейчас она изливала душу, рассказывала о своей проблеме, почему-то открывалась с новой, вовсе никому не известной, стороны. Ане. Ане Гороховой — самой ненавистной девушке, её прямой конкурентке, бесящей рыжей девчонке. Так думала сама Аня. Думала за Милас. Была в этом уверена. Но что думала сама Милас? Аня хотела влезть ей в голову, чтобы понять и смысл, и причину сказанных слов. Горохова была удивлена, даже поражена и не скрывала своих эмоций. Ей нужно было задать кучу вопросов, она всего подряд не понимала, но точно знала, что больше не хочет сбежать от этого пытливого взгляда Милас. Рыжая добра сердцем и всегда старалась разглядеть его в других. Да, она груба и когда-то язвива, но никогда никого не стремилась обидеть, если её чувства не были задеты. А этой злости на весь мир было одно простое объяснение — она так росла. Росла без любви и ласки, защищалась, как могла, и закалилась душой. Но сердце маленькой девочки продолжало громко стучать. Возможно такое сердце было и у Милас, и Аня хотела это узнать. Да, без сомнения, она её бесила, всячески раздражала своим присутствием, но не сейчас. Сейчас что-то иное окутывало двух девушек, между ними тянулась невидимая нить, все сложившиеся мнения стирались. Аня не могла найти этому точного объяснения, но всё списывала на холодную ночь и случайность их встречи. Запах сигаретного дыма бил в нос, отвлекая от мыслей обеих. Аня понимала, от неё ждут ответа, и с языка сорвалось простое: — Зачем… —… говорю это тебе? — закончила за ней Милас, швырнув фильтр в сторону и вновь развернувшись к Ане лицом. — Затем, что хочу. И хочу чтобы ты тоже рассказала мне. Все просто. Она усмехнулась, видя замешательство Гороховой. Милас ждала откровений, она ими поделилась. И пока ничего не получила взамен. Аня терялась в догадках, искала второй смысл в словах соперницы. Рыжая уже давно научилась не доверять таким людям, как Милас, и принимать решения с холодной головой. Поэтому сейчас она не могла отделаться от этого едкого чувства и начать изливать душу. Её определённо что-то тревожило, и губы отчаянно не желали шевелиться. — Ты такая тихая сегодня. — Милас приподняла бровь. — Даже удивительно, что наши руки мы все ещё оставляем при себе. Ведь ты так сильно любишь со мной спорить. Так почему же говорю только я? И только тогда Аня все поняла. Милас играла. Играла с рыжей в свою какую-то очередную игру, правила которой были известны только ей. Но Ане это было неинтересно. Ей стало противно лишь от одной мысли, что она была готова раскрыть этому человеку кусочек себя просто так, что вновь поверила тому, кому нельзя было верить, что она все та же маленькая девочка с добрым сердцем внутри, которым так любили пользоваться. Зачем она это сказала? Зачем всё испортила? Аня резко отпрянула, вжимая голову в плечи, соскакивая со скамейки, и, наплевав на босые ноги и ледяные капли, от ощущения которых кожа вмиг покрылась мурашками, уверенно двигалась подальше от Милас. — Стой! Рыжая ощутила тёплые пальцы на своём запястье, которые резко развернули девушку на пол-оборота и, кажется, не собирались отпускать. Милас была в гневе: хмурый взгляд, сведенные к переносице брови и крепко стиснутые зубы. Аня выглядела не менее безумно — искажённые яростью губы, широко раскрытые глаза и сморщенный нос — когда пыталась освободиться от захвата Милас. — Чего ты хочешь от меня? Какого черта ты ко мне привязалась? Хочешь, чтобы я тебе наконец-то врезала? — прошипела рыжая, потирая покрасневшую кожу запястья. — Я хочу, чтобы ты уже наконец кому-нибудь высказалась! — кричала Милас, разводя руками. — Я больше не могу слышать твои страдания! Ты каждую ночь плачешь во сне, метаешься по всей кровати! Я же вижу, ты страдаешь! Так расскажи мне, что ты видишь в своих снах. Прими наконец мою помощь! Перестань быть такой упёртой. Аня вздрогнула от слов Милас. Живот Гороховой свело от нарастающей тревоги. Каждую ночь? Аня была уверена, что сны вернулись лишь сегодня, но Милас утверждала в обратном. Да, рыжая третий день просыпалась с головной болью, но все списывала на простой недостаток сна и хроническую усталость. Неужели все было иначе, и кое-кто узнал об этом раньше неё самой? Нет, не так. Милас узнала об этом раньше неё. Она видела это. Проявление Аниной слабости не укрылось от её глаз. Это выбивало из колеи. — Отцепись уже от меня. Мне не нужна твоя помощь. Мы с тобой не подруги. — отшатнулась Аня, выплёвывая грубые слова. Ей так хотелось ударить себя за них, когда она увидела потухший взгляд Милас. Но так было нужно. Ей необходимо было защищаться. Она знала, что боль от ударов иногда невыносима, но также знала, что словом можно убить. Убить эту ночь, убить чувство тревоги, убить то, что не поддавалось никакому объяснению — её часто стучащее сердце даже при мимолетном взгляде на Милас. Но она так устала. Устала быть сильной, устала бороться, устала от всего ощущать опасность. Маленькая рыжая девочка все также была в ней. И она понимала, что слишком близка к точке невозврата, когда выстроенная стена треснет, лишь стоит Милас найти правильные слова. — Не могу. — Милас шагнула вперёд. — Хочу узнать о тебе абсолютно всё. Ты уникальна, но так от меня закрыта. — понизила голос. — Ведь ты и есть моё незаконченное дело. — совсем шепотом. Аня дрожала, как лист на ветру, а горячие слёзы катились по щекам. Но она не считала их предательскими, давала им полную волю и не собиралась убирать их заледеневшими пальцами. Это сделала Милас своими невероятно тёплыми, когда Горохова шептала о посещающих её ужасах ночи, поочередно покусывая губы и прикрывая глаза, когда ощущала руки девушки на своих волосах и лице. Милас нежно заводила её растрепавшиеся рыжие пряди за уши, смахивала с щёк солёные капли, внимая каждому слову, понимая, как тяжело они даются Ане. — Эта последняя ночь твоих страданий. Я обещаю. — прошептала Милас, накидывая на её голые плечи свой плед, когда Аня замолчала. Она даже не заметила, что оставила тот плед на скамейке, когда сбегала от Милас, и понимала, что сбегать нужно было бы и сейчас. Но просто не могла. Эти пронзительные голубые глаза её больше никуда не отпустят. Сердце колотилось как бешеное от осознания происходящего. Они друг другу открывались, они настоящие друг перед другом. Маски наконец сорваны. Чувство умиротворения и наслаждения накрывали с головой. Было хорошо, очень хорошо. Плечи расслаблены, губы приоткрыты, взгляды переплетены. — Поцелуй меня. — на выдохе. Ксюшу не надо просить дважды. Милас сократила и без того маленькое расстояние в секунды, обезумев от просьбы той, о которой думает круглые сутки. Рыжая несносная девчонка была её недосягаемой мечтой с самого первого дня. Такая красивая, с горящими глазами, непослушными волосами, пухлыми губами, вкус которых так долго хотелось ощутить на своих. Так долго, что больше нет сил, и Милас выпивается в холодные губы. Сначала нежно, пробуя их совершенный для неё вкус, затем, углубляя поцелуй, врывается в горячий рот языком, запускает пальцы в волосы, притягивая ещё ближе и ощущая чужие на затылке. Закрытые глаза, переплетённые языки, искусанные губы, но они не думают останавливаться, иногда отрываясь лишь для необходимого глотка воздуха. Никто из них не знает, что будет с ними дальше. Они подумают обо всем завтра. О взаимной ненависти и взаимных чувствах. А пока… Синхронные стоны вперемешку с тишиной ночи, блуждающие руки, сбитое дыхание… И жёлтая луна, больше не скрывающаяся за верхушками деревьев.