К чёрту физику, притягиваются не только противоположности!

      Если кто-то попросит Исака описать последние несколько дней, ему удастся это едва ли, потому что без преувеличений, проходили они одинаково. Одинаково никак. Он старался не придавать особого значения собственному настроению, но он всё чаще замечал за собой постоянную раздражительность, которая касалась всего. Посетители в кафе доставали своими бесконечными вопросами, на что Исак с трудом сохранял на лице вежливую улыбку и старался терпеливо уталить чужой интерес, однако потом не сдерживался и, возвращаясь за стойку к Энди, срывался на нём. Раньше Исак подобного за собой не замечал, но теперь не отвечать колкостью на расспросы казалось чем-то невероятным. Когда же Энди не сдержался и в лоб спросил, что с ним происходит, парень сквозь зубы ответил, что не выспался. И на самом деле не солгал. Он не запоминал, что ему снится, но каждый раз он просыпался с липким чувством, которое поселилось в его груди. Обычно Исак подрывался в пять утра, мог в четыре, и более глаз не смыкал. Он и раньше конечно подобное практиковал, но явно не каждую ночь, и сейчас глядя на собственное отражение в любой отражающей поверхности, наблюдал разрастающиеся синяки. По вечерам он касался их подушечками пальцев, стоя в ванной перед зеркалом, и ему казалось, будто синяки становятся твёрдыми на ощупь. Что с ним происходило, Исак не знал, однако каждый, что взглянет на него, мог только и сказать — парень устал. А от чего устал, он и сам не знал.       Вечерние прогулки с Эвеном, которые раньше казались спасением, теперь забирали остатки сил. Исак перестал писать Эвену, уточняя где они встретятся, однако Насхайм стал сам проявлять участие и лишь благодаря этому традиция не пропала. Хотя если до этого Исак не мог замолкнуть, находя любую тему, чтобы её обсудить, даже если не получал ответа, то теперь был заинтересован в разговоре едва ли. Но несмотря на это, ему всё ещё нравилось, когда Эвен спрашивал какие-то бессмысленные вещи, а он в ответ мычал, меняя интонацию в зависимости от ситуации. А ещё, Вальтерсен всё чаще стал замечать, как подолгу разглядывает его Эвен, будто что-то проверяя и явно думая, что остаётся незамеченным, однако боковым зрением Исак чётко видел чужие сомнения. Эвен каждый раз будто хотел что-то спросить, однако натыкаясь на ответный взгляд, затыкался, а после вновь настороженно рассматривал. Исака всё чаще подмывало спросить, что происходит, однако игнорировал странное поведение Эвена, не желая развивать с ним ссору. А он знал, что они точно поссорятся, потому что Исак точно вспылит, поэтому он продолжал хранить молчание, и это так сильно выматывало. Они стали всё реже разговаривать, и Исак чувствовал, как неумолимо они с Эвеном друг от друга отдаляются.       А ещё Вальтерсен всё чаще наблюдал ситуацию, свидетелем идентичной будучи в одно утро: телефон Эвена разрывался звонками несколько раз подряд, пока парень его не отключал, хмуря брови и кидая неясные взгляды на Исака, и после этого продолжая задумчиво его рассматривать, скорее всего даже не осознавая этого. Исак желал узнать, кто же такая Кассандра, почему её звонок так сильно портит Насхайму настроение, но всякий раз прикусывал язык, собираясь уже раскрыть рот и задать вопрос в лоб. Однако Вальтерсен догадывался, что это являлось чем-то личным для Эвена, и пока он не выказывал готовности поговорить об этом, Исак решил к нему не лезть.       Очередное утро начинается, когда часы показывают 4:38 утра. Одеяло кажется многокилограммовым весом, придавливающим конечности и лишающий возможности шевелиться. В груди в который раз расползается чувство липкого страха, распространяющий свои щупальца по всему телу. Исак ощущает, будто плотный комок прокладывает путь к горлу, и спешит прокашляться, дабы избавиться от тошноты. Откидывает одеяло в сторону, и дышать моментом становится легче. Окно в его комнате не закрывается почти никогда, потому он лишь разводит в сторону шторы, запуская в помещение яркий свет, от которого первый порыв — зажмуриться. Исак вытирает со лба испарину и привычно направляется в ванну. Единственное желание — горячий душ, который избавит от пут сна и поможет нормально функционировать.       Уже на кухне парень жадно осушает два стакана с водой подряд, и после этого чувствует себя уже значительно лучше. Голова избавляется от тяжести, в горле не так сухо и нет дурацкого комка. Трезво оценив, что для завтрака всё ещё довольно рано, Исак наполняет очередной стакан водой, кидает туда два кубика сахара, и идёт на балкон, открывая всевозможные окна. Глядит на часы ещё раз, и даёт себе условный час, который может потратить на простое сидение. Устраивается на удобном кресле, прямо под потоками ветра, позволяя ему обдувать лицо, и с наслаждением вытягивает ноги.       Небо сегодня не радовало яркими красками рассвета, вместо этого на сером полотне растянулись почти чёрные тучи, но пока не проронившие ни одной капли. Солнце тоже было плотно закрыто, поэтому Исаку не приходилось зажмуривать глаза, когда оно особенно заискивающе заглядывало бы в окно. Однако парню и такая погода нравилась, он надеялся лишь не попасть под промозглый ливень по пути на работу и с неё. Да и пробежка Эвена тоже накроется, если лить будет целый день, а пропускать их парень очень не любил.       Через какое-то время на Осло всё же обрушивается небольшой дождь, поэтому Исак разумно прикрывает окна, оставляя лишь маленькую щель, сквозь которую мелкие капли добирались до его носа. Ритмичное постукивание капель по стеклу действует как колыбельная, и Исак позволяет себе прикрыть глаза, чтобы немного отдохнуть. Всё-таки после четырёх часов сна бодрым он себя мог назвать лишь с большой натяжкой. В итоге, совершенно себя не контролируя, Исак сдаётся во власть морфея. Сквозь сон он будто слышит звуки деятельности на кухне, но игнорирует их и плотнее закрывает глаза.       Просыпается он постепенно, от навязчивого ощущения будто его кто-то разглядывает. Продирает веки и действительно натыкается взглядом на Эвена, что сидел в кресле напротив, закинув ногу на ногу, а в руке у него чашка с, вероятно, кофе. На столике Исак так же замечает напиток и для себя, и ещё корзинку с фруктами, которую Эвен вынес сюда с целью замены завтрака. Исак поднимает голову в поисках чужого взгляда и видит в нём …нежность? Однако Эвен спешит проморгаться, стоит им установить зрительный контакт, и Вальтерсен решает, что ему банально показалось.       — Фигово выглядишь, — спешат его уверить, пропуская типичные вежливости по типу пожелания доброго утра. Исак криво улыбается, потягиваясь на кресле и решает продолжить безобидное подначивание.       — Зато ты такой красавец! Слушай, а в туалете у нас случайно не твой брат стоит? — имеет Исак ввиду потрёпанный ёршик, и Эвен намёк улавливает, пихает пяткой несильно, на что Вальтерсен разыгрывает оскорблённый вид.       — Нет, это твой папа, — на этих словах Исак замолкает, замирает, подбирается весь, и заметив перемену в настроении, Эвен широко распахивает глаза, слишком поздно осознавая, на какую рану он надавил. — Бля, извини.       — Хорошо, — конечно, ничего такого Эвен и не сказал даже, но для Исака тема семьи — слегка запретная, болезненная, и даже простое упоминание отдаёт какой-то тупой болью. Эвен выглядит застыженным, и Исак не хочет, чтобы парень себя так чувствовал — всё-таки не специально задел, — поэтому искренне ему улыбается, а после берётся за своё какао.       — Хорошо, — вторят ему.       Далее сидят молча.       Исак слушает, как тарабанит по стеклу дождь, вдыхает запах мокрой земли, и пьёт сладкий какао, постепенно расслабляясь под эту обстановку. У Эвена сегодня выходной, в отличие от Исака, — поэтому он может позволить себе рассиживать тут и никуда не спешить. У Насхайма лицо тоже спокойное, нет нахмуренных складок, вид умиротворённый. Атмосферу относительной идиллии рушит телефонный звонок. Звонок телефона Эвена, после которого у него в который раз появляется озадаченное выражение лица, а на лбу складка. Он сбрасывает и откладывает мобильник в сторону, избегая чужого взгляда. Исаку подобные перемены в настроении не нравятся, поэтому он решается наконец на разговор. Атмосфера кажется подходящей.       — Эвен, у тебя какие-то проблемы? — не зная, какие точно слова подобрать.       — Нет, — отмахивается.       — Ты уже в который раз становишься таким, — Исак куксит лицо, пытаясь разбавить чужую хандру глупостью, — после того, как тебе кто-то звонит.       — Не бери в голову.       — Почему? — почему он не может помочь, хотя бы словом, ведь Эвен так часто выслушивал его нытьё и всегда успокаивал? Исак хочет это не для того, чтобы сделать простое одолжение, ведь состояние Эвена и правда расстраивает, ему тоже хочется утешить его, или хотя бы попытаться.       — Просто не заморачивайся, — даже ни разу не подняв глаз.       — Я правда не такой хороший утешитель, но моё плечо всегда здесь, так что если тебя что-то…       — Исак, не лезь в мои дела, — …тревожит. Жёстко. Так дело в недоверии? Исак предполагал, что Эвену просто неловко кому-то плакаться в жилетку, но кажется, дело в нём — Исаке. Он конечно старался ни на что не рассчитывать, не строил надежды стать Эвену лучшим другом, но это — словно пощёчина. Когда ему выворачивали душу, раскрывали раны, извлекали все его сомнения и страхи — Исак и не думал сказать, чтобы в его дела не лезли. Да, возможно это лично его проблема, но ему честно казалось, что они с Эвеном пришли хотя бы к какому-то уровню доверия. Похоже, доверился только Исак, а ему — нет.       — Вот как. А тебе в мои дела значит лезть можно было? — звучит грустно, но в голосе стержень. Эвен напрягается, и Исак тоже, отчётливо понимая, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет. И чёрт, знал бы он, как окажется прав. Дождь за окном усиливается вместе с ветром, будто угадывая обстановку, что происходит на этом балконе.       — Это был твой выбор рассказать мне, — опять сухо. И как Исаку могла показаться нежность во взгляде этого человека? Чувство, будто его окунули в чан с дерьмом, а все моменты откровений Исаку видятся теперь такими фальшивыми, такими неправильными. Он навязывался со своими проблемами? Наверное, Эвен видит что-то такое в его взгляде, раз решает дополнить, — Исак, я был не против выслушать тебя, когда тебе надо было выговоритья, но я сейчас этого не хочу. Мне нечего тебе сказать.       — Я просто хотел тебе довериться, но теперь жалею об этом, — его захлёстывает злостью и обидой, и возможно после, переосмыслив этот диалог, Исак пожалеет о своих словах, однако сейчас поток слов уже запущен.       — Исак…       — Знаешь, пошёл я к чёрту со своей дружбой, со своими переживаниями о тебе, со своим желанием выслушать, помочь. Извини, больше лезть не буду!       — Ты не думаешь, о чём говоришь…       — Я думаю, что игры в дружбу пора заканчивать, — Исак злится, не обращая внимание на обеспокоенное выражение лица Эвена. Эвен, что глаз сначала не поднимал, теперь следит за ним неотрывно. Однако теперь не смотрит Исак. — Я как был в роли мальчика, что снимал у тебя комнату, так им и останусь.       — Отлично. Это то, чего ты хочешь?       — Именно так, — Исак наблюдает, как прикрывает глаза Насхайм, явно в попытке успокоиться, однако он услышал и сказал всё, что надо. Задерживаться тут смысла нет. В этот момент на улице раздаётся первый раскат грома, от которого Исак вздрагивает, а затем он уходит, хлопая дверью на балконе.       Эвен его не догоняет.

*****

      Уже на выходе из подъезда Исака начинает одолевать чувство какой-то неправильности. Ссора кажется высосанной из пальца, ведь собственные эмоции уже поутихли, позволяя начать рассуждать здраво. Может и прав он был насчёт того, что пора им прекратить дружбу, потому как фиговый из него друг выходит. Вдруг Эвен пока просто не готов делиться своими проблемами и ему банально необходимо больше времени, дабы открыться, а хороший товарищ не станет давить и требовать рассказать что-то — будет рядом, всегда готовый подставить плечо, когда оно будет нужно. И что же сделал Исак? Вспылил, разозлился, ещё и наговорил глупостей. Да уж, хорош друг, вообразил себя центром вселенной, а все кругом виноваты. Так стыдно ему давно не было.       Хотелось развернуться на 180, упасть перед Эвеном и вымолить прощения, но глупая обида поселилась в груди, не позволяющая поступить так, да и глупая гордость. Всё же Эвен тоже не выбирал выражений.       Дождь на улице не собирался заканчиваться, не оставляя одежде Исака и шанса на спасение. Несмотря на это, парень всё равно не спешил, позволяя себе промокнуть до нитки. Вода хорошо остужала пыл, может это поможет отработать сегодняшний день без срывов на кого-либо. А после смены можно предложить Эве встретиться и посидеть где-нибудь. Этот план был хорош, потому что с Эвеном встречаться стыдно.

*****

      — Повторяй за мной, медленно и с чувством: я дурак.       — Я дура… Чёрт, Хансен, не до твоих шуток сейчас.       — А я и не шучу. И Исаку твоему нужно повторить это как мантру. Оба повели себя как дети. Но ты то хоть взрослее, а этот возможно мозгами поплыл из-за течки, — поубиваясь где-то час после ухода Исака, Эвен всё же позвонил другу, чтобы тот промыл ему мозги, а потом успокоил. Ну и ещё немного пожаловаться на Исака. С поставленной задачей Айдж справлялся профессионально, особенно с частью, где Эвену нужно промыть мозги.       — Но он сказал…       — Ой, он сказал, — передразнивая, перебивает Хансен, — Я только не пойму, в чём была проблема рассказать про день рождения матери? Что за секрет такой великий.       — Да я уже и сам не знаю. Просто… Я ещё не поговорил с Исаком про течку, а по другому как объяснить, почему я не поехал, я не знаю.       — Ты всё ещё не поговорил с ним?! — взрывается Айдж.       — Нет, не знаю как. Решил пока просто присмотреться к нему, — от тяжёлых дум у Эвена начинала болеть голова. Он всё ещё сидел на балконе, не желая покидать насиженное место. А за окном по прежнему стояла непроглядная стена из ливня. И как только Исак пошёл на работу? Ведь наверняка не взял с собой зонт.       — И как продвигаются наблюдения? — в голосе Хансена слышен скептицизм, на котором Эвен не заостряет внимания.       — Я не понимаю. Мне кажется, он стал каким-то раздражительным, но это ещё ничего не значит. А сегодня он разозлился, но опять же, не без причины, так что… Не знаю, больше ничего странного не заметил.       — Блин, Эвен. Ты ведь не можешь быть с ним всё время, а он не будет делиться с тобой всем, даже если будет происходить что-то странное, — от рациональности друга хочется выть. Все слова кажутся такими правильными, но Эвен и без посторонней помощи всё это понимает. Он переключается на громкую связь и кладёт телефон на столик, попутно вытягивая ноги и буквально утопая в мягком кресле, на котором несколько часов назад ещё сидел Исак. — Так что тебе нужно поговорить об этом с ним.       — Он сказал, что хочет прекратить нашу дружбу.       — Ой, скажи ещё, что обиделся, — Эвен передёргивает плечами.       — Может и обиделся, — нехотя отзывается, прикрывая глаза. А уснуть тут было бы вполне неплохой идеей.       — Ты идиот, Насхайм.       — Почему только я идиот?       — Хочешь скажу, что Исак тоже идиот?       — Хочу…       — А вот не скажу. Собери уже яйца в кулак и помирись с ним.       — Почему ты вообще на его стороне, а не на моей? — хнычет Эвен подобно ребёнку. Был бы Айдж тут, а не по ту сторону телефона, отвесил бы ему подзатыльник, но вместо этого друг лишь тяжело вздыхает, будто и правда разговаривает с непоседливым ребёнком.       — Потому что ты сейчас нужен ему, ну. Да не разговаривай с ним хоть вечность, но ты ведь не простишь себя, если ему станет хреново, а ты не заметишь, потому что избегаешь его. — Эвен отзывается лишь слабым «угу» на эти слова, не находя что ещё ответить. Всё это он прекрасно понимал, но на деле… А на деле он понятия не имел, что сказать котёнку, на какой ноте заводить разговор. Они конечно и раньше ссорились, но это было до их очевидного сближения. А вот как мириться с друзьями, — которые к тому же предлагают эту дружбу закончить, — Эвен не знал. С Айджем они скандалили часто, но не по делу, а до крупных ссор, после которых вы месяц друг друга избегаете — у них не доходило. Поэтому чаще всего любая накаляющаяся ситуация тут же спускалась с тормозов с лёгкой руки Айджа, который ляпнет какую-нибудь глупость, и напряжение между ними тут же таяло. С Хансеном вообще крупно поссориться было тяжело, в отличии, как оказалось, от Исака. И что-то Эвену подсказывало, что первого шага от парня можно не ждать. То, что они с Исаком так похожи, лишь усугубляло положение. Тактика Насхайма — послать человека на все четыре стороны, если он так того хочет, и возможно именно поэтому у него лишь два близких друга.       — Ладно, тут мне больше нечего сказать. Ты лучше поведай мне, что у вас с Касандрой произошло. Она мне уже позвонила, спрашивала, почему ты её игнорируешь. — Эвен закатывает глаза на это. От Касандры не убудет взять билет в Осло для личного нагоняя. Игнорировать её конечно было не самой лучшей затеей, но как-то так выходило, что рядом каждый раз был Исак, а выяснять семейные дела при нём Эвен не горел желанием.       — А что могло с ней произойти? Звонила, чтобы узнать приеду ли к матери на день рождения, а я не могу приехать по очевидным причинам, которые ей объяснить не могу. А ты же знаешь, как тщательно она умеет промывать мозги, я бы в конечном итоге и не заметил бы, как признался бы ей. — Айдж на том конце задушенно хмыкает, явно вспоминая его собственный разговор с женщиной.       — О да, я прекрасно знаю, как она мозги прочищает. Я тогда её Эве спихнул, они друг друга обожают, так Эва ещё два часа с ней болтала. Наверное вместе кому-нибудь косточки перемывали.       — Наверное мои косточки в частности. В общем, позвоню завтра матери, поздравлю, скажу что не смогу приехать, она спрашивать не будет. А Касандре недели через две позвоню, в ножки покланяюсь, надеюсь она к тому моменту отойдёт.       Далее диалог с другом протекает на более отдалённые темы ещё около часа. А после они прощаются и Эвен ещё какое-то время ютится на кресле, наблюдая за непогодой. Если к вечеру дождь успокоится, во время пробежки можно будет насладиться свежестью улицы, но что-то ему подсказывало, что накрылась его пробежка медным тазом.       Настроение было ленивым, делать что-либо не хотелось, даже перспектива включить телевизор и залипнуть на какое-нибудь произведение кинематографа не прельщала. Поэтому заварив двойную порцию кофе, Эвен направляется в свою спальню, включает настольный светильник и раскладывает художественные принадлежности. Весь день он собирается не спеша делать какие-нибудь наброски, некоторые из них возможно в последующем станут полноценными рисунками. На очередном листке появляется изображение глаза, с густо прорисованными ресницами. Возможно потом он закрасит радужку зелёным цветом…

*****

      Встретиться с Эвой после работы, — которая выжала все соки, — было хорошей идеей. Энди так и норовил поинтересоваться самочувствием Исака, что почему-то неимоверно раздражало, а Юнас, что постоянно ошивался где-то рядом, просто был похож на грозовую тучу. Он то и дело хмуро поглядывал, но попыток расспроса не предпринимал, и это Исака больше устраивало. Вальтерсен лишь всё время отмахивался от вопросов Энди, и сбегал обслуживать посетителей — и это чертовски утомляло.       К вечеру дождь всё ещё не прекратился, поэтому Эва встречала его у кафе с зонтом, и оттуда они уже пошли в «тайное место», которое выбрала девушка. Тайным местом оказался игорный клуб или что-то вроде этого, где можно было уединиться в отдельной комнате, поиграть там в настолки на любой вкус и цвет, и при желании выпить какой-нибудь напиток, заказав его в комнату или приобретя на баре. Они долго выбирали настольную игру среди всех прочих, коих там было действительно много, и в итоге остановились на обычном Уно. Это был самый оптимальный вариант игры на двоих, потому что для остальных требовалось большее количество игроков. Правда Эва сказала, что они всё равно потом просмотрят весь ассортимент ещё раз, чтобы купить какую-нибудь настолку для их компании. В тот момент неприятное чувство, что скреблось в душе Исака целый день, вновь дало о себе знать, он вспомнил как попросил Эвена прекратить их дружбу, а тот не особо то и был против. Исак постарался не показывать перемены в своём настроении, а Эва и не спрашивала. В итоге они взяли по коктейлю на баре и двинулись в отдельную комнату, где парень смог снять капюшон и снэпбэк.       Сам вечер прошёл отлично, в компании Эвы Исак чувствовал себя уютно, не ощущая никакого давления. Они не затрагивали какие-то неприятные темы, обсуждая всё и вся. От игры они постоянно отвлекались, а Эва пару раз даже попыталась этим воспользоваться, скинув пару лишних карт, но зорким глазом Исак пресекал любые попытки жульничества. Эва на это смешно дулась, но каждый раз обещала играть дальше честно. Мунн так же часто ловила моменты, чтобы заснять Исака на камеру, сфотографировала помещение, в котором они были, так же запечатлела коктейли, снимала очень много видео, где пыталась зачитать неумелый рэп. А Исак и не был против появиться в чужой галерее, где видны его кошачьи ушки.       В клубе они провели в общей сложности три часа, поэтому возвращался домой Исак уже довольно поздно. Эвен в такое время наверняка спит.       В квартире действительно оказывается темно, и звуков чьей-либо деятельности не улавливают даже кошачьи ушки. Исак давит в себе чувство какого-то разочарования и, минуя душ, отправляется спать.       Просыпается Вальтерсен резко, с бешено колотящимся сердцем. Он подрывается на постели, с трудом отпихивает одеяло и судорожно осматривается, пытаясь прийти в норму. Парень пытается сконцентрироваться на каком-то определённом чувстве, но их слишком много, кажется, будто напряжён каждый нерв в теле. Исак обхватывает себя руками, ощущая как его пробивает крупной дрожью. Всё его естество охватывало липким страхом, и дать характеристику его происхождения он не мог.       Вдох-выдох. Надо дышать и всё станет лучше.       Но не становится. Исак буквально чувствует каждую косточку в собственном теле, чувствует как соприкасается хвост с бельём, и от этого больно. Чувствует-чувствует-чувствует. Чувствует слишком много! Хочется упасть ничком, но любые прикосновения жёсткой ткани с кожей отдаются неприятным покалыванием. А ещё хочется оказаться в чьих-то тёплых объятиях. Кажется, у него начал мутнеть рассудок.       Исак делает усилие и старается прислушаться к себе. Где он чувствует наибольший дискомфорт? Ответ не сразу, но приходит — ощущение непривычного уплотнения в штанах, и стоит лишь опустить туда ладонь, как всё тело вновь простреливает ноющей болью. Исак уже прочитал в интернете про эрекцию, узнал как с ней справляться. Однако на форумах не писали, что ощущения будут такими, что холодный пот прошибает, что спина так выгибается при малейшем касании. Или он такой чувствительный просто?       Делать нечего — Исак запускает одну руку в штаны, ребро же другой стискивая зубами, чтобы позорно не заскулить. Ему много усилий не надо, пара движений — и по щекам уже катятся горячие слёзы, а внизу живота закручивается тугой узел, что будто разносит пульсацию вверх. Ещё пара минут, и на ладони противное ощущение липкой влаги. Исак зло вытирает слёзы с лица, и идёт в ванную — смывать собственный позор. На улице всё ещё темно, но кажется, этой ночью он уже не уснёт.